Хуже всего было в школе. Хотя он так старался наверстать упущенное за время болезни, что быстро выбился в первые ученики. Учитель часто вызывал Якоба к доске, чтобы поставить в пример другим, но, когда он отвечал, слова его перемежались свистом из костяной пуговки. Это ужасно веселило его одноклассников, они дразнили бедного Якоба, и часто их насмешки были довольно жестокими. Вот почему в день, когда Якобу исполнилось девять лет, он решил бросить школу и стал целыми днями гулять по лесу.

А в тех краях ходила легенда, будто бы в самой чаще этого самого леса лежит некое королевство и правит им король, который умеет творить чудеса. Но как мудрый монарх, он сделал свое королевство недоступным для всех, и никто не мог приблизиться к его воротам. А охотников поглядеть на чудеса было немало, ведь слухи о короле-чародее разошлись далеко за пределы Карпат. Однако всех ждала неудача. В лесу жило множество невидимых существ, которые охраняли владения короля и очень метко стреляли камушками из пращей. Камни никогда не задевали человека, пожелавшего проникнуть в запретное королевство, но падали дождем в нескольких сантиметрах от него, так что ему не оставалось ничего другого, как только повернуть обратно.

Якоб тоже слышал о короле-чародее и все пытался зайти поглубже в лес, найти его и упросить совершить чудо из чудес: сделать так, чтобы злосчастный свист, который делает из него посмешище для всей школы, прекратился.

Много раз ему удавалось пробраться в чащобу, где не ступала нога человека, ведь он был маленький и проворный, как кошка. Но каждый раз его выдавало посвистывание, под ноги ему летели камушки из пращи, так что приходилось поворачивать назад. Однажды, когда на душе у Якоба было особенно тяжело, он сидел на большом камне у самой опушки, и вдруг, откуда ни возьмись, перед ним появился старец. Благообразный, как рисуют в книжках, а лицо так и светилось дивным светом. Якоб онемел от изумления — он понял, что это какое-то волшебство.

Странный старец спросил, отчего он так горюет.

— Я хочу умереть, — ответил Якоб.

— Нет, Якоб. — Незнакомец откуда-то знал, как его зовут. — Нет. Ты вовсе не хочешь умереть. Ты хочешь жить, но у тебя ничего не получается. И ты ищешь короля, чтобы попросить его о чуде. Но чудо надо заслужить.

Якоб ничего не понял, и старец растолковал ему свои слова:

— Знаешь, как обитатели леса узнают о твоем приближении? По особому, не похожему на птичье пение посвистыванию, которое вылетает из твоего горла. Птицы, заслышав его, умолкают, и эта тишина означает: идет Якоб. Вот как мы поступим. Будем встречаться по утрам здесь, около этого камня, и я буду учить тебя разным птичьим песням, по одной каждое утро. Так что ты научишься, не задерживая дыхания, превращать свист воздуха, который проходит через дырочки костяной пуговицы, в мелодию и сможешь без помех дойти до короля и просить его снизойти к твоей просьбе.

Так они и сделали.

В первое утро Якоб научился петь, как снегирь, нежно и протяжно. На другой день — щебетать, как славка. На третий — заливаться, как щегол. На четвертый — выводить мелодию, как коноплянка. Потом завивать тоненькие трели, как малиновка, и стрекотать, как птица-сверчок. Потом выпевать «чирль-чирль», как полевой жаворонок, «чок-чок», как камышовка, «чай-пить-чай-пить», как певчий дрозд. А еще как черный дрозд — «трак-трак-трак», и как синица-лазоревка — «зинь-зинь-зинь», и громко, как зяблик, — «фьють-фьють», и пронзительно, как кроха-королек, — «си-си-си». Затем настала очередь бойкого воробьиного чириканья, лопотанья пересмешницы-сойки, частого кряхтенья каменки. Выучился он и звонкому хохоту скворца, и тревожному крику желтой иволги, посвисту ласточки, болтовне сороки и кукованью кукушки.

Настал день, когда Якоб научился петь, как соловей, хрустальный колокольчик ночи. На следующее утро он, как обычно, пришел к камню, но старца там не было. Обучение окончено — сообразил Якоб. И, не теряя времени, пустился в путь.

Он ловил чутким ухом лесные звуки и, казалось, понимал, чтó поют птицы. Ему припомнились слова старика: «Просто слушай — и все будет ясно». Тяжкое испытание, к которому он готовился, обернулось веселой игрой, потому что он в совершенстве овладел птичьим языком.

Он почти забыл, ради чего отправился в лес, как вдруг очутился на большой-пребольшой поляне, залитой точно таким же светом, каким сияло лицо мудрого старца, его наставника. А посередине поляны, спиной к лесу, стоял трон, на котором сидел его владелец.

Якоб застыл как вкопанный, не в силах вымолвить ни слова.

— Подойди и сядь возле меня, — не оборачиваясь, сказал король.

Трепеща от волнения, Якоб повиновался и сел перед королем. Только тут он с удивлением увидел, что это был тот самый старец. Зачем же, подумал Якоб, он протомил меня столько времени, если ему ничего не стоило — ведь он чародей — сразу сотворить маленькое чудо, сделать так, чтобы я стал наконец таким же, как другие дети!

Однако же он терпеливо изложил королю свою просьбу.

Король внимательно его выслушал, но ответил, что больше ничего сделать не может. Якоб страшно огорчился.

— Выходит, я зря пришел? — воскликнул он, и слезы брызнули у него из глаз.

Король взял его руки в свои большие белые ладони и ласковым голосом сказал:

— Нет, милый Якоб. Ты пришел не зря. Подумай-ка, что помогло тебе преодолеть все препятствия? Ты шел сюда в надежде стать таким, как все, и напрасно — таким, как все, ты никогда не станешь. Но знай, то, что ты пробрался сюда, — великий подвиг, который в каждом поколении удается совершить очень немногим. Не я творю чудеса, чудо именно в том, чтобы сюда проникнуть. Я ждал его от тебя, оно случилось, значит, ты пришел не зря.

Изя замолчал.

— И всё? — спросила Бетти.

— Всё.

Бетти задумалась, а через минуту сказала:

— Я не поняла конец.

— Ничего, так бывает: некоторые истории понимаешь не сразу. Главное услышать их. А потом пересказать. Ну а уговор наш ты помнишь? Я расскажу тебе историю, а ты мне — что с тобой случилось. Это будет твоя история. Только помни: важно найти хорошее начало. Постой-ка, я схожу глотну водички, а то в горле пересохло.

Когда Изя встал, Лейбеле опять открыл один глаз, но, видно, понял, что хозяин ушел ненадолго, и снова закрыл.

Тем временем я переложила повыше подушку Бетти, чтобы она могла сесть — сидя удобнее рассказывать.

Изя вернулся и молча сел на свое место.

Бетти тоже немножко помолчала.

— Это всё из-за диктанта, — сказала она наконец.

— Из-за диктанта?

— Я написала «куварок».

— И что же?

— А учительница сказала, так не говорят, а нужно — «кувырок». Но сначала она меня спросила, что это такое. Ну а я не знала, как объяснить, и решила показать. Подошла к ее столу и перекувырнулась, и тут у меня лопнула резинка на трусах, и все давай хохотать.

Дети есть дети! Бетти залилась горькими слезами. Что она вот-вот заплачет, было ясно и так — к концу рассказа она ужасно зачастила, будто боялась, что не сможет договорить. Я обняла, поцеловала ее, стала утешать, говорить, что все это пустяки, но она безутешно рыдала — для нее, маленькой девочки, это было ужасное горе.

Изя тоже старался что-нибудь придумать, чтобы успокоить Бетти, взгляд его упал на разбуженного плачем Лейбеле.

— А ты, Лейбеле, знаешь, что такое «куварок»? Нет? Значит, и ты не умнее учительницы. Ну так смотри, я тебе покажу!

С этими словами Изя взял и перекувырнулся, задев при этом ногой за стул, который чуть не упал ему на голову. Лейбеле решил, что это такая игра, стал виться вокруг хозяина и так лаять, что прибежал из ателье Альбер.

— Что такое? Что случилось? — выпалил он, увидев Изю сидящим на полу. — Что тут у вас творится?

— Я просто сделал «куварок», — ответил Изя, держась за ушибленное колено. — Правда, Лейбеле?

— Гав! Гав! — ответил пес.

— Вот видишь, Альбер, мой народный комиссар говорит: «Да, да!»

На другой день Бетти пошла в школу.