— Мы?! — воскликнула я. — Разве Америка больше не считается страной, где женщины, делающие карьеру, не нуждаются в женихах?

— Всем рано или поздно хочется влюбиться. Жених — это так шикарно! Скажи, кем была КБК (так Джулия именует Кэролайн Бессет Кеннеди) до Джей-Эф-Кей-младшего [16]?

— Джулия, не можешь же ты обручиться только для того, чтобы шикарно выглядеть! До чего эгоистично с твоей стороны! — заметила я.

— В самом деле?! — обрадовалась Джулия. (Каждую неделю психоаналитик твердит, что она будет гораздо счастливее, став завзятой эгоисткой. Судя по поведению большинства людей, все нью-йоркские психоаналитики говорят своим пациентам одно и то же.) — О, я так взволнованна! Ладно, еду домой и больше не ем ни крошки. Я толстею при одном взгляде на салфетки в этом заведении, — заключила Джулия, но перед уходом взяла с меня слово, что я помогу ей с ПМ-кампанией — ее манера упоминать об охоте на Потенциальных Мужей. Теперь я была уверена: она заполучит жениха так же легко, как чулки — «сеточку». Джулия — блистательный пример и воплощение этики принцесс с Парк-авеню в действии. Она не позволит ничему встать на ее пути.

Джулия направилась к себе, а я помчалась на задание.

«Господи, — думала я в такси, — эта самая ПМ-кампания может стать сплошным стрессом».

Иногда жизнь идеальной тусовщицы так же изнурительна, как сборы в лагере новобранцев. Порой мне кажется, что стоило бы заняться чем-то менее утомительным, например, вести существование идеальной нетусовщицы где-нибудь в спокойном местечке вроде британской деревушки. О'кей, пусть у меня не будет приличных туфель, но ведь есть и другие преимущества обитания в зоне, свободной от изделий Маноло. Правда, пока ничего дельного на ум не приходит, но не сомневаюсь, я придумаю что-нибудь позитивное.

И тут позвонила мамочка.

Я включила голосовую почту.

Звук мамочкиного голоса всегда напоминает мне о том, что для моего пребывания в Нью-Йорке есть весьма веские причины. Могу объяснить, почему я веду жизнь тусовщицы здесь, а не жизнь нетусовщицы там.

Итак, четыре причины отъезда из Англии, по мере возрастания их важности.

1. МАМОЧКА

Подвержена мигреням. Мигрени вызываются жуткими перспективами, например: въезд в многоэтажную автостоянку аэропорта Хитроу; отдых за границей, поскольку при этом ей придется въезжать в многоэтажную автостоянку, чтобы сесть в самолет, — ведь самолеты улетают из аэропортов, а это обычно связано с необходимостью оставить машину на многоэтажной стоянке; воспоминание о том, что она американка; просьба отправить факс; мысль о том, что нужно бы послать открытку; идея научиться отправлять сообщения электронной почтой; жизнь в нашем доме, в сельской глуши Нортгемптоншира; жизнь в Лондоне. Иными словами, все.

В результате мамочка, которая всегда называет себя матушкой, уверяя, что «это звучит более англизированно», одержима манией контролировать жизнь единственной дочери. Профессиональная мамаша и поразительно бессовестная снобка, она зациклена на британской аристократии, отделке интерьеров, марках веллингтонов, то есть высоких сапог, которые они носят (Ле Шамо, с кожаной подкладкой). Ее честолюбивая мечта — выдать меня за британского аристократа (карьера не входила в ее планы, зато входила в мои). Идеальным кандидатом был «соседский мальчик», сын местного пэра, графа Суайра.

Джулия никогда не понимала, почему я так ненавидела эту мамину идею. Она всегда говорит, что отдала бы все, лишь бы выйти за парня с английским замком. Нужно заметить, Джулия понятия не имеет, до чего в них сыро зимой.

Наш дом находится на границе с поместьем Суайр-Касл, занимающим площадь в двадцать пять тысяч акров. «Соседство» для высших английских классов означает двадцатиминутную поездку на машине. С тех пор как помню себя, каждый раз, как мы приближались к воротам замка, мамочка восклицала с таким видом, словно ей это только что пришло в голову:

— Маленький граф как раз твой ровесник! И самый завидный жених во всем Нортгемптоншире! — Это относилось к нашему шестилетнему соседу, которого я так никогда и не видела.

— Мама, мне пять с половиной! Выйти замуж можно не раньше шестнадцати! — возражала я.

— Начинать следует заранее. Ты вырастешь настоящей красавицей, выйдешь за маленького графа и будешь жить в чудесном замке, который, поверь мне, куда величественнее, чем все замки твоих родственников, вместе взятые.

— Мамочка…

— Матушка. Перестань звать меня мамочкой и говорить с этим неприятным американским акцентом, иначе никто никогда на тебе не женится.

Мой акцент был точной копией мамочкиного. Мне не удалось избавиться от него, впрочем, как и ей. Разница была только в том, что я и не хотела этого. Даже в пять с половиной лет я пыталась усилить его.

— Матушка, почему ты всегда говоришь, что все наши родственники живут в замках, хотя замок есть только у одного?

— Потому что остальные умерли, дорогая.

— Когда?

— Совсем недавно. Во время войны Роз [17].

Один из наших родственников и в самом деле владел замком около Абердина. Мы навещали достопочтенного Уильяма Кортни, престарелого двоюродного дедушку моего отца, каждое Рождество. Его внуки Арчи и Ральф (имя Ральф в Англии произносится, совершенно непонятно почему, как Рейф) также были внесены в мамочкин окончательный список моих будущих женихов, поскольку их значительные состояния возмещали отсутствие титула.

Мамочка сказала, что все американцы мечтают оказаться на Рождество в настоящем шотландском замке. Я не слишком ей верила. Кому, спрашивается, интересно провести пять дней в доме, где холоднее, чем на Северном полюсе, когда можно на славу повеселиться в «Диснейленде»? После шести «арктических Рождеств» у меня развилась фобия к загородным домам, и весьма сомнительно, что я когда-нибудь от нее избавлюсь. Мало того, я часто воображаю себя еврейкой, а потому считаю, что мне позволено вообще забыть обо всей этой истории с Рождеством.

Мамочкины брачные амбиции по поводу моего замужества возникали в каждой детской беседе, которую сохранила моя память. Такую же настойчивость другие родители обычно проявляют, требуя, чтобы их дети поступили в колледж или не принимали наркотики. Лет в десять, помню, за завтраком у нас произошел очень напряженный разговор.

— Дорогая, когда ты собираешься поехать в Суайр-Касл на чай с маленьким графом? Я слышала, он очень красив. И наверняка влюбится, как только тебя увидит, — сказала мамочка.

— Мамочка, ты прекрасно знаешь, что никто из нас не видел Суайров с тех пор, как папочка продал графу те стулья, — ответила я.

— Ш-ш-ш! Это было ужасно давно, и я уверена, граф и графиня Суайр уже обо всем забыли.

— Так или иначе, мамочка, говорят, они переехали. И их уже сто лет как вообще никто не видел, — отмахнулась я.

— Ну… наверняка время от времени они приезжают в поместье! Как можно забросить такой прекрасный дом? Этот купол! Эти сады в стиле самого «Потенциального» Брауна [18]! В следующий раз, когда они приедут, давай навестим их…

— Может, не нужно? — перебила я, хотя, честно говоря, было немного любопытно, что сталось с замком и его владельцами.

Мамочка совершенно не желала признавать два весьма значительных факта: во-первых, Суайры развелись примерно четыре года назад. Таинственная графиня прославилась своими романами, а граф и его отпрыск, похоже, исчезли. Во-вторых, с тех пор как мой отец, всегда гонявшийся за новыми «сделками», продал графу четыре стула в стиле чиппендейл, которые оказались подделками, обе семьи порвали отношения. «Дело о стульях», как его назвала местная газета, было проявлением типичной деревенской вражды, возможной только в Англии. Такие дела никогда не кончаются. Хотя стулья вернули и мой отец отдал деньги и письменно извинился перед взбешенным графом, объяснив, что был обманут поставщиками, граф отказался в это верить. Он дал знать, что не доверяет папочке и не желает иметь с ним ничего общего. Графиня, естественно, приняла сторону мужа. Мамочка, разумеется, приняла сторону папочки. Все в деревне, конечно же, встали на сторону Суайров, как предписывала традиция, что увеличивало их шансы на приглашение в большой дом к ужину.