Виргилий уже не был таким мизантропом. Он понял, что и человечество иногда бывает полезным, если носит его на руках.

В воскресенье вечером, вернувшись в Париж, Виргилий (довольный, усталый, сытый, чуть раздобревший и подсоленный морем) неспешно бродил по своему кварталу. Огни магазинчиков улицы Дюнкерк, единственного выжившего порно-кинотеатра, кафе и забегаловок радовали его. Вечер катился к концу, парочки возвращались домой или ссорились, такси развозили пассажиров, дворники чистили тротуары.

Армель сидела в кафе «Терминюс». На ней были темно-синие джинсы, белая облегающая блузка с декольте, тонкая бежевая кофта из овечьей шерсти и черный шерстяной пиджак. Женщины и их наряды завораживали Виргилия. Они напоминали ему хамелеонов, которые проводят жизнь в поисках цвета, способного помочь им раствориться в мире. Вечная погоня за новым обликом делала их неуловимыми. У мужчины куда меньше вещей, ему не надо скрываться, и он любит то немногое, что носит. Одежда многое говорит о мужчине, но о мире можно судить лишь по одежде женщин. Виргилий заказал бокал альмавивы, а Армель — жеври-шамбертен.

— Ты не поверишь, — сказал Виргилий, — но я еще никогда не был так счастлив.

Армель вытащила карту из колоды таро и положила ее на стол перед собой. Это была красивая, украшенная древнеегипетскими иероглифами колода карт. Она перевернула карту — на ней оказался монах с весами.

Издавна считается, объяснила Армель, что таро — это вариант египетской Книги мертвых, которая восходит к глубокой древности. Виргилий заметил, что возраст теории еще не делает ее истиной — мало ли всякой чуши благополучно живет в веках. Армель отбила атаку, сославшись на Платона («Федра») и Цицерона («Об искусстве гадания»), которые верили в предвиденья. По их мнению, некоторым людям, например, людям искусства, открывается тайное знание, и мир не представляет для них загадки. Такова была и сама Армель. Чувствительная и артистичная, она была наделена к тому же наблюдательностью и дедуктивным талантом. Ее дар ярко проявлялся в интуитивном понимании человеческой природы. Она умела разгадывать души, словно вещие сны.

Попав в очередную переделку, Виргилий всякий раз подумывал, не прибегнуть ли к ее дару ясновидения. Но тогда пришлось бы признать, что он верит во все это шарлатанство. Если предсказания не сбудутся, его подруга окажется в неловком положении, а если сбудутся, он сам попадет впросак. Впрочем, Армель говорила, что близким людям гадать невозможно, нельзя быть до конца объективным.

Виргилий в таро не верил, зато верил в тонкую душу Армель. Он хотел знать, что она думает о сложившейся ситуации.

— В идеале счастье не должно зависеть от внешних обстоятельств.

Официант принес вино и вазочку с солеными орешками.

— Я делаю, что могу, — сказал Виргилий, отправляя в рот один орех.

— Думаю, ты можешь гораздо больше того, что делаешь.

Она положила на стол связку ключей. Виргилий какое-то время таращился на ключик от почтового ящика, и два ключа от замков — большой позолоченный и обычный. Наконец он понял. Армель купила помещение, которое она собирается оборудовать под кабинет для сеансов гадания. Этот план она вынашивала много лет. То, что в жизни подруги произошел такой чудесный сдвиг, обрадовало его. Они под руку вышли из кафе.

Кабинет находился на четвертом этаже здания в классическом стиле, стоящего на канале Сен-Мартен. Виргилий и не предполагал, что Армель так хорошо зарабатывает. На протяжении шести лет она позировала обнаженной, а гонорары (почти всегда неофициальные) бережно откладывала. Виргилий всякий раз приходил к ней, чтобы присутствовать при передаче денег. Неудивительно, что в конце концов она скопила довольно солидную сумму.

Армель купила не одну комнату для кабинета: частью лота являлась прилегающая к этому помещению квартира. Гостиная, кухня, ванная, туалет, две спальни. Но посетители сперва попадали в вестибюль с диванчиком и небольшими креслами (холл для ожидания, пояснила Армель). Через окошко проникал дневной свет. На стенах развешаны фотографии, гравюры и рисунки, связанные с оккультными науками. Одна дверь вела в кабинет, другая — в квартиру. Пол из струганного дерева в гостиной. Обстановка в комнате сводилась к большому сундуку (на котором размещались книги и подсвечники), буфету и вешалке с паучьими лапами. Вдоль стен тянулись книжные стеллажи; на них уже стояли какие-то книги, но большая часть полок пока пустовала. На кухне главной деталью интерьера были кафельные плиты с изображением знаков зодиака. В спальнях — плетеная мебель. В шкафах и ящиках — немного вещей. Для имущества Армель, которое вполне помещалось в спартанской десятиметровой комнатке для прислуги, здесь было слишком просторно.

Сам же кабинет был оформлен по первому разряду: стены обтянуты красной тканью, напротив окна — венецианское зеркало. Около книжного шкафа — портрет Орфея. Армель принимала клиентов за столом, покрытым скатертью из дамаста. На столе лежали кости и золотое кольцо с продернутой сквозь него шелковой нитью. Тут же стоял стеклянный шар, похожий на гигантский глаз. Из сундука у окна торчали самые разнообразные штуковины, необходимые для сеансов. На плечиках висел костюм Армель — черно-сиреневое платье и шаль с вкрапленными в нее маленькими кусочками разбитого зеркала. Книги судеб, колдовские талмуды и пособия по хиромантии заняли свое место на полках, эзотерические картины стояли прямо на полу.

Виргилий отправился за шампанским в магазинчик на улице Реколе, идущей перпендикулярно каналу. Пить эту гадость они не смогли и чокнулись пустыми бокалами. Виргилий гордился подругой: терпеливо, шаг за шагом, она прокладывала свой путь в этом мире. Виргилий крепко обнял Армель, вдохнул жасминовый запах ее волос и ушел. Ей еще оставалось кое-что доработать в интерьере.

Виргилий двинулся к северу вдоль канала Сен-Мартен. Солнце клонилось к закату и у метро Жорес освещало гладкие тихие воды канала. Он сел на берегу. Отражение его лица в реке то и дело подергивалось рябью от мелкой мороси дождя.

Еще в дверях Виргилий заметил, что красный глаз автоответчика потух. Он поспешил к выключателю — электричества не было. С того момента, как он расторг договор с кампанией EDF,прошла неделя. Он никак не решался позвонить туда, поскольку не знал, как объяснить свое внезапное выздоровление. Под раковиной в кухне он отыскал свечи — они придадут квартире готический флер.

Потолок ходил ходуном. Соседка сверху привела клиента. Виргилий извел прорву спичек, однако подмокшие свечи отказывались гореть.

Когда на пятом этаже перестали скрипеть пружины матраца, он поднялся к соседке. Она появилась перед ним в белом пеньюаре с вышитой розой примерно на уровне груди. Ее лоб покрывала испарина, в руке она держала банку кока-колы лайт. Свечей у нее не было. Она чуть ли не силой всучила Виргилию старую спелеологическую каску, так как спереди к ней крепился маленький фонарик.

Вернувшись на свой диван, Виргилий напялил каску, закрепил ремень под подбородком и зажег фонарик. Свет упал на книжные полки. Стоило ему шевельнуться, как луч перескакивал на другое место. Виргилий отключил мобильный. И вдруг почувствовал, что смертельно устал.

Он не был несчастлив, но перед друзьями разыгрывал несчастного, и это принижало его былые сердечные муки. Копируя свою обычную манеру поведения, он вдруг осознал, насколько карикатурен: постоянное недовольство, одни и те же жалобы и ни капли самокритики. Спасибо Кларе, это она подтолкнула его к такому открытию. Ему осточертела роль неудачника, которой он овладел в совершенстве. Он не знал, по плечу ли ему роль баловня судьбы, но мучительно жаждал двигаться только по этой асимптоте.

Тоска постепенно и совершенно незаметно для Виргилия рассосалась, уступив место приятному расслаблению. Все-таки ложь не его конек. И потом, ему не нравился тон, в котором его друзья говорили о Кларе. Они ведь не знали ее. Дружба дружбой, но, по правде говоря, она не заслужила такого отношения. Виргилий провел потрясающую неделю, а теперь сам фарс перестал его забавлять.