Он взял с полки над раковиной банку кислой капусты со свининой. В последнее время ему не приходилось покупать себе еду и ужинать дома в одиночестве.

Он сервировал низкий столик перед диваном. Воткнул вилку в капусту и сел перед телевизором. Фонарик каски освещал скудный ужин и отражался в сером экране. Пока он ел, дом, как обычно, дрожал и шатался. Резкий вкус капусты смешивался со вкусом не очень качественного мяса, от холодного кислого сока сводило зубы, но Виргилий не обращал на это никакого внимания. Его мысли блуждали среди каких-то воспоминаний, похожих на сон. Экран телевизора потух и снова приобрел цвет стоячей воды в пруду. Виргилий очнулся.

Встав, он принялся искать неизвестно что. Фонарик на лбу выхватывал частички квартиры, как это бывает, когда исследуют древние рисунки на стенах пещеры. Мысль о том, чтобы отправиться к кому-нибудь из друзей за очередной дозой осточертевших ему утешений, была невыносима. Он решил прогуляться.

Он взял с собой автоответчик — хоть какая-то компания. Прижав аппарат к груди, дошел до кафе «Терминюс» и устроился за столиком. Уставшие посеревшие люди ждали поезда. Виргилий получил свою чашку травяного чая, потом воткнул вилку автоответчика в розетку под сиденьем и нажал на клавишу прослушивания старых сообщений.

Почему-то от голоса Клары у него щемило сердце. Хотелось снова услышать его.

Автоответчик молчал. Виргилий нажал на клавишу еще раз. Его палец с силой воткнулся в черный пластик. Тишина. Тогда он понял, что ничего не добьется: неизвестный инженер постановил, что записи должны храниться не больше недели. Даже техника участвовала в заговоре. Клара медленно исчезала. Единственное свидетельство ее существования кануло в небытие. Вот бы собраться с духом, бросить на пол аппарат и растоптать каблуками. Все винтики разлетятся тогда в разные стороны, а тонкая магнитная лента вывалится, словно кишки мертвого животного.

Чай остывал. Ему так не хватало Клары. Ему не хватало женщины, которую он совсем не помнил. Целые сутки он верил, что у них был роман, и честно пытался вспомнить, как они любили друг друга. Потом целую неделю он делал вид, что страдает из-за их разрыва. И, как ни странно, осознав, что ни романа, ни разрыва не было, он еще больше привязался к ней. Будто играя в разбитое сердце, он и вправду себе сердце надорвал.

Мы живем, цепляясь за людей доступных, за людей шумных, которых нельзя не заметить, тогда как есть и другие — в сторонке, в тени. Но мы, экономя усилия, не подходим к ним. Виргилий встретил женщину, но тут же забыл ее. И все забыли. Это приводило его в отчаяние.

По всем показателям Клара была призраком: Виргилий ничем не мог доказать факт ее существования, и притом она в каком-то смысле преследовала его. Чем старше он становился, тем больше верил в привидений, ведь именно благодаря им жизнь обретала смысл. Любая попытка понять мир и отношения между людьми, не беря в расчет призраки, обречена на провал.

Виргилий обзвонил друзей, желая узнать, не снимал ли кто на фото или кинокамеру тот вечер у Мод. Нет, никому это и в голову не пришло.

Он мерил шагами свою крошечную квартиру. Бегал из одной комнаты в другую. Чтобы хоть чем-то себя занять, водрузил английские ботинки на сапожные колодки и хорошенько начистил их.

Врач из кабинета рентгенологии отдала ему снимки. Виргилий извлек их из конверта, на котором стоял зловещий символ радиоактивности.

Его мозг был поделен на восемь долей, словно мясник его распластал на ломти. Виргилий прикрепил снимки скотчем к окну. В комнате потемнело, свет уличных фонарей и луны потускнел. Яркий сноп, исходивший от фонарика каски, двигался по снимкам. Клара была где-то там. В этих прожилках, тенях и студенистых массах пряталось воспоминание о ней. Золотые песчинки покачивались в океане нейронов и синапсов. Виргилий наклонился к снимкам. Кончиками пальцев он погладил контуры серого вещества.

Виргилий чувствовал симпатию к Кларе, хотя и не мог объяснить себе, почему. Интуиция нашептывала ему, что они понравились друг другу во время той короткой встречи на вечеринке у Мод.

Смятение души передалось и телу. Появилась ломота, мышцы сводило, суставы болели. Он думал, что так, должно быть, чувствует себя человек, плывущий на протяжении десяти дней в полном одиночестве в разбушевавшемся океане. Виргилий пошел на занятия йогой. Спортивный зал на площади Республики был безучастным и холодным. Народу в это позднее время было мало. Виргилию нравилась такая вот индустриальная обстановка. Он жаждал безликости, в которой мог отдыхать от самого себя и прохаживаться в синих шортах и черной майке, не боясь вынужденных разговоров с приятными людьми.

В большинстве случаев человек непроницаем для любви, он наделен достаточно эффективным иммунным механизмом. Что-то внутри нас тоскует по ласкам любовной горячки, но это что-тонастолько тщедушно, что антитела легко справляются с ним. Настоящая любовь, в отличие от вируса, паразитирует на неживом: чем бесплоднее почва, тем больше шансов, что замыслы сердца найдут реальное воплощение. Памятники архитектуры, произведения искусства, старые города — вот то немногое, что позволяет познать радость долговечных чувств.

Все друзья Виргилия делили с кем-то кров: одни были женаты, другие уже успели слить свои гаметы в одну зиготу. Эпоха экспериментов была ими пройдена. Из самых добрых и консервативных побуждений они желали Виргилию найти кого-то для длительных отношений. Но тот совсем не был уверен, что хочет последовать их примеру.

Влюбленность влечет за собой тягчайшие последствия. Начинается планирование будущего, переезд в новую квартиру, совместная жизнь; наконец, появляются дети. И тогда, если учитывать парижские цены на жилье, пара сильно рискует увязнуть в предместье.

Таким образом, полюбив женщину, Виргилий запросто мог навсегда утратить свою самую большую любовь — Париж. Его привязанность к Парижу легко объяснялась. Париж — оазис для того, кто пожил в изоляции от культуры, людей и красоты, кто знаком с пустыней пригородов и провинции. Чтобы осознать, какую роль играют в жизни деньги, нужно иметь опыт нужды, однако, чтобы влюбиться в Париж, совсем не обязательно вырасти в этом городе. Всю свою молодость Виргилий мучился жаждой, и потому испытывал настоятельную потребность жить неподалеку от источника.

Конечно, Париж — дорогой город, несущий стресс; он теряет былую популярность, он забит пробками, и воздух его сильно загрязнен. И все же Париж остается городом, в котором несметное количество кинозалов и аптек. И потом, Виргилию нравились бесконечные демонстрации студентов, безработных, пенсионеров, беспаспортных мигрантов. Он полагал, что самый лучший способ познакомиться со столицей — это влиться в возбужденную, воинственно настроенную толпу. Разноцветные беспорядочные колонны наполняли его гордостью за свой город. Они казались ему прекрасными яркими волнами, накатывавшими на асфальт, преграждавшими путь машинам, ломавшими повседневную жизнь целых кварталов и заставлявшими полицейских вылезти из фургонов. Париж, город недовольных и протестующих, гнездо великих восстаний, бывал особенно прекрасным и живым, когда бунтовал.

Семь лет назад, подписав контракт со «Свенгали», Виргилий решил отказаться от комнатки для прислуги, которую снимал на бульваре Страсбург. В то время его родители вместе с цирком гастролировали в Бурже и приехали оттуда в Париж, чтобы помочь сыну найти жилье, где он мог бы начать независимую жизнь взрослого человека. Виргилий не сказал им правды о своем жалованье (настолько завышенном, что ему было стыдно), поэтому они осматривали маленькие запущенные квартирки в шикарных кварталах, крохотные и аккуратные квартирки в кошмарных кварталах, а также квартиры, для получения которых нужно было стоять в очереди и пыхтеть над созданием каких-то нелепых досье кандидата в жильцы. После многих перипетий они отыскали квартиру на улице Дюнкерк. Вероятно, агент по недвижимости намучился с этой квартирой, во всяком случае, он не дрогнул, когда родители Виргилия сообщили ему о роде своих занятий и даже попытались продемонстрировать ему несколько трюков. Утомленный поисками, Виргилий подписал договор об аренде. И потом, близость большого вокзала действует успокаивающе на людей, страдающих клаустрофобией, а он как раз ей страдал.