Из комнаты справа послышался звонкий стук каблучков, а потом — голос, низкий, таинственный, точно готовый раскрыть самые сокровенные секреты.

Томас, я просто ушам своим не поверила! Только вообрази, как это Барни умудрился повстречаться с тобой? Или, наоборот, это ты с ним повстречался?

К чему понадобилось Барни играть с ним такие шутки? Тут Мистлер вспомнил наконец фамилию: Катлер. Нет, он определенно не знает ни женщины, ни мужчины по имени Банни Катлер. Но этот голос! Этот голос не спутать ни с чьим.

Она вошла в комнату. Располнела, конечно, жаль, но, с другой стороны, если б кожа сохранила тот, прежний, чудесный оттенок слоновой кости и гладкость, можно было бы сказать, что лицо ее ничуть не изменилось. Те же тонкие и правильные черты, те же поразительно большие, широко расставленные глаза и густые тяжелые волосы. Афина Паллада. Волосы цвета бледного золота — прямые и длинные, они спадали ниже плеч и были разделены пробором посередине. Они летели за ней и развевались на ветру, как рыцарский плащ, когда она гнала на своем красном велосипеде по Массачусетс-авеню, пробираясь в потоке движения к заведениям Уайднера или Бикфорда, где ее ждали чай и английские булочки, которые она любила намазывать соленым маслом. А потом возвращалась в Рэдклифф. Волосы немного обесцветились под воздействием солнца и морской воды, а может, просто с возрастом.

На ней было платье цвета морской волны, на пуговках спереди. Без рукавов, и она накинула на плечи темно-синий свитер, связанный из хлопковой пряжи. Мистлер осмелился даже взглянуть на ее ноги. По-прежнему стройные, с узкими лодыжками. Высокие каблучки, возвестившие о ее приходе, принадлежали босоножкам, ярко-красным, цвета пожарного автомобиля. Нет, всему этому есть лишь одно объяснение. Она тоже гость. А настоящая Банни появится через минуту.

Он услышал собственный голос: Я страшно рад, Белла. Нет, слабо сказано. Я просто счастлив, сверх всякой меры! Я и понятия не имел. Ну, разве можно было представить, что и ты тоже приглашена на ленч?

Барни, осел ты эдакий! Почему ты ничего не объяснил Томасу?

Но я думал, он знает. Нет, извини, ошибся. Он сказал, что ничего не знает.

Кто ты, Белла?

Давайте-ка лучше выпьем вина, ответила она. Как насчет шампанского?

Не пью ничего с пузырьками, сказал Мистлер. Если уж пить, так только чистую водку или джин. Или красное вино, если, конечно, тебя не затруднит.

Она позвонила. Колокольчик находился рядом с более розовой группкой богинь. Принесли выпивку.

Неужели мы с тобой не виделись с самого колледжа, Томас? И последний раз то было перед моим отъездом в Англию?

Мистлер молча кивнул. Он уже успел подсчитать в уме годы. И ждал теперь объяснений.

А я там вышла замуж, прямо почти сразу же. За человека по фамилии Катлер. Томас Катлер, но вообще-то все называли его Томми.

Как моего отца.

Белла улыбнулась, а Мистлер залился краской. Цирцея превращала людей в свиней; Белла превратила его в полного идиота. И так было всегда. Улыбалась она, не разжимая губ, улыбкой Моны Лизы. Наверное, потому, подумал он, что так ничего и не сделала со своими редкими зубами.

Томми был очень славным малым, но через несколько лет нашел себе девушку, страшно преданную, она, даже будучи беременной, заправляла его галереей. Да, забыла сказать, он торговал предметами исламского искусства и не разрешал ей сделать аборт. У нас самих как-то не получилось завести ребенка. Говорил мне, что он полифилопродуцивен. Нет, честно! Ни от кого больше я такого слова не слышала.

Это есть у Т. С. Элиота, заметил Барни. В одной из поэм.

Наверное, там и вычитал. Всегда читал со словарем в руке. А я-то, дурочка, сперва испугалась. Подумала, что это какая-то страшная болезнь. Только потом спросила, что это означает. У него была одна задача — вышвырнуть меня вон. И настроен он был решительно. Вот я и ушла, все оставила, кроме одежды. Вот такие дела! А он прибрал к рукам все остальное. К этому времени я успела написать несколько очерков о путешествиях и книгу-путеводитель под фамилией Катлер, поэтому и оставила ее.

Но почему Банни?

Он просто не выносил моего имени, Белла. Когда мы познакомились, заявил, что не ляжет со мной в постель до тех пор, пока я не сменю имя. Я долго не могла придумать, и он называл меня просто «ты». Но потом вдруг его осенило, сказал: Пусть будет Банни [56], уж очень здорово ты трахаешься! И вот что, Барни, я рассказывала тебе эту историю, должно быть, тысячу раз. Короче, это имя, Банни, так и прилипло ко мне. И еще, строго enter nous, считаю, оно мне очень идет. С ним гораздо проще жить, чем с таким именем, как Белла! Так что придется тебе привыкать, Томас. Трудно будет, да, Томас? Вот ты в отличие от меня вроде бы совсем не изменился.

Выучить твое новое имя? Что ж, надеюсь, как-нибудь справлюсь, а если вдруг и оговорюсь, ты меня простишь.

Ты всегда делал все очень хорошо, всегда умел держать ситуацию под контролем. И в этом нисколько не переменился. Послушай, Барни, а ты еще не успел рассказать Томасу о моих недавних приключениях?

О, помнится, что-то рассказывал вчера ночью в пьяном угаре. Жаль, что он не видел тебя во всей славе и великолепии, царицей этого семейного замка! Должно быть, Джой, добавил он, услышав пронзительную трель звонка. Пойду открою.

Из вестибюля доносились голоса. Мистлера переполняли впечатления, где настоящее причудливо сплеталось с прошлым. Он отодвинул номер «Геральд трибюн», чтобы поставить на столик свой бокал, и заметил, что столешница сделана из большого помутневшего зеркала. Похоже, Банни была довольна тем, какое впечатление произвела эта встреча на Мистлера; улыбка ее становилась все шире и готова была превратиться в смех. Вот-вот начнет издавать эти свои странные переливчатые звуки, напоминающие воркование горлицы. Но нет, вместо этого она всего лишь подмигнула ему. И Томасу показалось, что этот жест исполнен дружелюбия.

А вот и Джой. Выглядит совсем молодым, что, впрочем, неудивительно, в такой-то компании. Хотя, если присмотреться, ему, должно быть, за сорок. Чистое открытое лицо, свежайшая белоснежная рубашка от «Брукс бразерс» и синие джинсы, должно быть, только что постиранные, накрахмаленные и отглаженные. Славный парень. Три раза чмокнул Банни в щеку, обменялся рукопожатием с Томасом.

Страшно рад познакомиться с вами, мистер Мистлер. Вы — настоящая легенда!

О Господи, еще одна творческая личность, свободный художник из какого-нибудь рекламного агентства. Зарплату им платят слишком высокую. Ну почему только им не сидится в своих клетушках или просторных студиях, вечно путаются под ногами. Нет, этот вопрос непременно надо поднять на очередном заседании исполнительного комитета. Мысль о посещении подобного заседания настолько абсурдна, что Мистлер тут же оживляется, а Джой принимает это за признак того, что Мистлер тоже страшно рад познакомиться с ним.

Нет, правда, говорит он, вы наделены таким невероятным воображением!

Банни спешит к нему на помощь. Ты опоздал, Джой, замечает она, а потому придется тебе обойтись без выпивки. Пошли за стол.

На пасту выливается целое море соуса. Банни затыкает уголок салфетки туда, где вырез платья плотно облегает горло, и Мистлер рад этому жесту. Шея у нее стала такая толстая. Джой благоразумно придерживает салфетку левой рукой — так, чтобы она прикрывала перед его безупречной рубашки. Мистлер оценивает этот прием и тут же перенимает его — пригодится и впредь, когда будет есть зеленый салат. Да кто сказал, что он неспособен меняться? Вот если бы с младых ногтей знать этот прием, сколько галстуков было бы спасено! А Барни, судя по всему, плевать. На черной рубашке тут же появляются бурые пятна от соуса. Время от времени он обмакивает уголок салфетки в бокал с водой и пытается оттереть их. Мистлер говорит Банни, что вино действительно великолепное.

Это с гасиенды Феретти, что во Фриули. Наследник Франсиско посылает. Очень щедр во всем, что касается вина.