Ему самому приходилось проводить эти отчеты перед специально созданным клиентами комитетом; счета клиентов оставались в агентстве, связи с клиентурой по-прежнему выглядели надежными. Но тут возникли новые финансовые осложнения, связанные с уходом Питера: агентству предстояло выкупить его долю. И этим тоже должен был заняться Мистлер, причем проделать все следовало быстро, чтобы предотвратить намечавшийся в фирме раскол.

И вот в январе, обедая с Джоком Бернсом, главой «Омниума» [3]— единственного рекламного агентства, которым Мистлер искренне восхищался, но только гораздо более крупного, раза в четыре больше, чем у него, — он вдруг получил от Джока завуалированное, но тем не менее вполне прозрачное предложение выкупить «Мистлер, Берри и Ловетт». В ответ Мистлер разразился целой речью на тему того, какие грандиозные годовые доходы получает его фирма, намекая тем самым Джоку, сколь высокой должна быть цена. И вдруг услышал, как Джок тихо пробормотал, что согласен. А затем, стараясь сохранять на лице скорбно-трезвую мину, заговорил о досадных проблемах и конфликтах с клиентами, о сделках, которые те заключают с другими, только что основанными агентствами. Джок неплохо подготовил свое домашнее задание.

По его мнению, все проблемы можно утрясти и решить самым благоприятным образом. И потом в данном случае он покупает вовсе не фирму, а знаменитый «феномен Мистлера».

На протяжении нескольких следующих месяцев с помощью своего штатного юриста Майка Вуриса Мистлер подробно обговаривал детали сделки. Причем происходило все это в условиях такой строжайшей секретности, что ни один из сотрудников агентства, за исключением двух членов исполнительного комитета, ни о чем не догадывался. Вплоть до последнего перед Пасхой уик-энда, когда он пригласил весь совет директоров на Бермуды под предлогом обсуждения стратегии фирмы в мировом, так сказать, масштабе и на долгую перспективу. Ведь риск, что они провалят его предложение большинством голосов, все же был.

Однако ничего подобного не произошло. Вопреки ожиданиям обсуждение прошло мирно и гладко, лучше не бывает. Если не считать того, что все присутствующие дружно ахнули, когда в субботу он, открывая утреннее заседание, заявил, что ему рекомендовали продать фирму. И еще один дружный и недоверчивый вздох пронесся по комнате, когда он назвал цену.

Естественно, цена просто невероятная, даже запредельная, сказал он им. Иначе бы ему и в голову не пришло поднимать этот вопрос.

На следующий день, за ленчем, переговоры были завершены, и все присутствующие поднялись и выпили за его здоровье. И даже два раза пытались спеть «Потому, что он чертовски славный парень», но он пресек все эти попытки, напомнив коллегам, что с учетом того, как развивается их бизнес в новых условиях, решение продать фирму было благоразумным, даже мудрым и полученными деньгами надо распорядиться с пользой.

Тем же вечером он вернулся в Нью-Йорк и после обеда с Кларой в их любимом итальянском ресторанчике по соседству с домом заявил, что намерен немедленно лечь спать.

Слава Богу! Она уже приняла ванну перед выходом в ресторан, и ждала его теперь в постели, и читала, пока он отмокал в пенной воде и думал о том, что уж само собой они займутся этой ночью сексом в присущей им в последнее время спонтанной и торопливой манере. Но когда он потянулся к жене, та отстранилась, сняла его ладонь с груди. Не желая упускать возможности, он продолжал ласкать ее, пока она не оттолкнула его резко и грубо, заявив, что им пора спать.

Он промолчал. Наверное, она догадалась, как быстро прошел его порыв. Но через минуту жена заговорила.

Ты видел себя в зеркале в ванной? Ты выглядишь не просто усталым. Ты выглядишь совсем больным. Я серьезно. И пожалуйста, прошу, обойдись сейчас без этих твоих шуточек. Хочу, чтобы ты позвонил Биллу Херли и договорился с ним. На завтра же.

С этого все и началось. Ружье сняли с предохранителя. После вынужденного визита к врачу он сказал жене, что Херли назначил ему анализы, но отмел все расспросы о природе этих анализов. Она уже давно поняла, что, если он не хочет говорить о чем-то, настаивать нет ни малейшего смысла. В противном случае он замыкался в себе. Когда наконец была произведена расшифровка результатов всего того, что удалось запечатлеть с помощью снимков и электроники, и оба его врача, Клейн и Херли, стали настаивать на биопсии, он заглянул в записную книжку и сказал, что раньше последнего понедельника в апреле никак не получится, потому что только тогда Клара уедет из города на неделю. Или же он согласен провести эту процедуру в каком-нибудь другом месте, допустим, в Бостоне.

Я не надеваю пижамы, ложась с женой в постель! А потому лучше проделать это в ее отсутствие, чтобы она, не дай Бог, не увидела бинтов и шрамов и не начала расспрашивать, что же случилось.

Утаивать это от нее невозможно, сказал Херли. Да и не стоит. Ты делаешь серьезную ошибку.

Не собираюсь ничего говорить ей до тех пор, пока… пока сам не буду знать, в чем там дело и какие меры следует принять. И как только буду знать, сразу расскажу все. Мало того, заставлю ее поговорить с тобой, а также с доктором Стилом и доктором Клейном.

Надеюсь, ты понимаешь, что за одну неделю рана не заживет.

Да, но она затянется, и повязка будет меньше. И если понадобится, могу солгать ей на голубом глазу. Что будто бы избавился наконец от бородавки, которой она меня вконец запилила. А кстати, ведь вполне можно попросить доктора Стила отрезать заодно и эту гадость. И результаты биопсии будут готовы как раз ко времени ее возвращения.

Что ж, ждать больше нечего; он только что получил самую исчерпывающую информацию. Сегодня вторник. Симпозиум совета директоров зоологического общества заканчивается в четверг, чтобы к уик-энду люди могли освободиться. Клара вернется в Нью-Йорк в пятницу, и в тот же день они смогут вместе поехать в Крау-Хилл. Но он не чувствовал себя готовым к этой поездке. Будет лучше, если он позвонит домой от Анны Уильямс, куда его пригласили на обед, и настоит, чтобы Клара провела этот уик-энд в обществе Сэма. Или же воспользоваться тем, что им все равно по дороге, и предложить встретиться в Стэнфорде? И уже оттуда они могут отправиться в Напу, в одну из веселых загородных поездок через винодельческий район. Любой вариант казался привлекательнее, нежели провести уик-энд, посвящая жену в свои раковые проблемы.

А когда Клара будет пребывать в радужном и умиротворенном настроении после удачно проведенного уикэнда, выложить ей все будет куда как проще. Да, это, наверное, единственная возможность, особенно для него, человека, балансирующего на грани территории ничейной и неприкосновенной, перед тем как отправиться в путь по всем кругам ада. Что ж, он в связи с этим заслуживает особого обращения. Будет что посмаковать в ближайшие месяцы или недели. Ему понадобятся воспоминания о чем-то славном и добром, как сладкий привкус во рту в этом океане горечи.

Последний раз он навещал Рика Вернхагена в больнице за несколько дней до его смерти. Вернхаген показал ему маленький занятный предмет, подсоединенный к трубке, через которую производились внутривенные вливания. Предмет крепился к простыне с помощью липучки. Раньше он его не замечал, просто рука Вернхагена прикрывала.

Вернхаген выглядел совсем ослабевшим. Дренажная трубка откачивала из его желудка сгустки темно-коричневой жидкости, трубки торчали из ноздрей и изо рта и, должно быть, повредили голосовые связки. Мистлер придвинул стул поближе к изголовью, где находилась подушка, на которой покоилась голова Вернхагена, и изо всех сил напрягал слух, чтобы расслышать друга.

Видишь это, сдавленным голосом проквакал Вернхаген, возбужденно двигая маленьким предметом, который был снабжен белой пластиковой кнопкой. Господи, до чего ж мне нравится эта штука, я люблю ее, люблю! Стоит только нажать, ну, вроде как вызываешь в номер официанта, и тут же впадаешь в нирвану. Да и тебе не приходится болтать с этим официантом и давать ему на чай.