Его мысли обратились к Кэтрин. Она так и не смирилась с его решением уйти на фронт.

Уильям оставил банк под совместным управлением Тэда Лича и Тони Симмонса до своего возвращения… Да, до своего возвращения. Он не дал им никаких инструкций на тот случай, если не вернётся. Оба они умоляли его не уходить на фронт. Ещё два человека, которые не могли его понять…

Сначала его отправили в школу подготовки офицерских кадров в Вермонте. В последний раз он был в Вермонте, когда катался здесь на лыжах с Мэттью.

Его первым назначением стал Лондон, где он работал офицером связи между американцами и англичанами. Он квартировал в гостинице «Дорчестер», где разместилось военное министерство Великобритании, а часть здания была предоставлена американской армии. Уильям где-то читал, что Авель Росновский сделал то же самое с нью-йоркским «Бароном», и одобрил такой его поступок. Светомаскировка, сирены при угрозе атак ракет «Фау-1» и налётов немецкой авиации заставляли его считать, что он находится на войне, но ему было не по себе, оттого что он не принимает участия в военных действиях. Всю свою жизнь Уильям привык проявлять инициативу и никогда не мирился с ролью стороннего наблюдателя. Передвижения между штабом Эйзенхауэра в Сент-Джеймском дворце и штаб-квартирой военного министерства Черчилля на Сториз-Гейт не казались Уильяму достойным занятием, и он не хотел встретиться с немцами лицом к лицу только тогда, когда Гитлер высадится на Трафальгарской площади.

Когда часть Первой армии разместили в Шотландии для совместных учений с «Чёрным дозором», элитным полком шотландских горцев, Уильяма отправили туда в качестве наблюдателя. Долгое и длинное путешествие в Шотландию и обратно на поезде, который постоянно останавливался, убедило Уильяма в том, что его роль свелась к обязанностям мальчика на посылках, и он начал задумываться, зачем вообще пошёл в армию. В Шотландии всё было по-другому. Там, по крайней мере, царила атмосфера подготовки к настоящей войне, и по возвращении он подал рапорт о немедленном переводе в Первую армию. Его полковник, никогда не считавший, что надо держать в тылу человека, который хочет участвовать в бою, отпустил его.

Три дня спустя Уильям вернулся в Шотландию и попал в свой новый полк, расквартированный в городе Инвереней на западе Шотландии, где вместе с остальными готовился к наступлению, которое должно было вот-вот начаться. Учения были тяжёлыми и напряжёнными.

Через три месяца их перебросили на север Франции, где они соединились с армией Омара Брэдли, двигавшейся по Европе. В воздухе витал запах победы, и Уильям хотел первым войти в Берлин.

Первая армия двигалась к Рейну. Капитан Каин получил приказ наступать по мосту Людендорфа и вступить в бой с противником в полутора километрах к юго-востоку от Ремагена в лесу. Уильям стоял на гребне холма и смотрел, как Девятая дивизия идёт по мосту, который вот-вот может быть взорван противником.

Его командир повёл свой полк следом, а Каин двинулся за ним со своими ста двадцатью солдатами, большинство из которых шли в бой – как и Уильям – в первый раз. Не будет больше учений с шотландцами, которые только притворялись, что хотят убить его холостыми патронами, не будет и совместных трапез после боя. Перед ним были немцы с боевыми патронами, угрожающие настоящей смертью, а уж о застолье и речи быть не могло.

Подойдя к опушке леса, Уильям и его солдаты не встретили никакого сопротивления и решили наступать дальше. Вдруг со всех сторон началась стрельба, и они попали под автоматный и миномётный обстрел. Внезапно всё пришло в движение. Солдаты Уильяма попадали на землю в попытке найти укрытие за деревьями, но за несколько секунд он потерял половину своей роты. Весь бой, если его можно так назвать, занял пару минут, и Уильям даже не успел увидеть ни одного немца. Он пополз по мокрой траве и тут, к своему ужасу, заметил, что ещё одна дивизия приближается к лесу. Уильям выбежал из укрытия, чтобы предупредить своих о засаде. Первая пуля ударила его в голову, и он стал опускаться на колени, продолжая исступлённо размахивать руками. И тут вторая пуля попала ему в шею, а третья – в грудь. Он лежал и ждал смерти, сожалея, что так и не увидел противника, – какая грязная, пошлая смерть!

Потом Уильям почувствовал, что его несут на носилках, но ничего не слышал и не видел, только пытался решить, почему вокруг темно: оттого ли, что теперь ночь, или оттого, что он ослеп.

Путь показался ему долгим. Когда он снова открыл глаза, то увидел невысокого подполковника, который, хромая, выходил из палатки. Кого-то он Уильяму напомнил, но он не мог вспомнить – кого. Санитары отнесли Уильяма в операционную и положили на стол. Он старался не заснуть, опасаясь, что сон может оказаться смертельным.

Потом Уильям почувствовал, что два человека пытаются поднять его. Они аккуратно поворачивали его тело, а затем воткнули в него иглу. Он заснул и увидел во сне Кэтрин, потом свою мать, а потом Мэттью, который играл с его сыном Ричардом.

Проснувшись, он понял, что его перенесли в другую кровать, и слабая надежда пришла на смену мысли о неизбежной смерти. Он лежал без движения, сосредоточив взгляд на брезентовой крыше палатки, неспособный пошевелить головой. Подошла медсестра, что-то сказала и осмотрела его. Он снова заснул, потом опять проснулся. Сколько же прошло времени? Другая медсестра. На этот раз он разглядел её получше и – о радость! – смог пошевелить головой, хотя и было очень больно. Он старался оставаться бодрствующим сколько мог, он хотел жить. И – заснул.

Он проснулся. Его осматривали четыре врача, – и что же они решали? Он не слышал их, поэтому ничего не узнал.

Его опять куда-то несли. Теперь он смог разглядеть, что его положили в армейскую санитарную машину. Двери за ним закрылись, заработал двигатель, и машина пошла по изрытой земле, а новая медсестра сидела рядом и следила за тем, чтобы он лежал неподвижно. Переезд занял около часа, но он больше не ощущал времени. Машина выехала на ровную дорогу и вскоре остановилась. Его опять понесли. На этот раз они шли по ровной поверхности и по какой-то лестнице поднялись в тёмную комнату. Снова чего-то ждали. Потом комната начала двигаться, – видимо, это был ещё один автомобиль. Комната взлетела. Сестра воткнула в него очередную иглу, и он ничего не помнил – до тех пор, пока не почувствовал, что самолёт сел и заруливает на стоянку. Его опять понесли. Ещё один санитарный автомобиль, ещё одна медсестра, запахи другого города. «Должно быть, Нью-Йорк, по крайней мере, Америка, – подумал он, – больше ничто в мире так не пахнет».

Потом его опять понесли куда-то вверх, внесли в небольшую комнату с белыми стенами и положили на удобную кровать. Уильям почувствовал под головой подушку, и когда проснулся в очередной раз, то подумал, что лежит в одиночестве. Затем пригляделся и увидел, что перед ним стоит Кэтрин. Он попытался поднять руку и коснуться её, хотел что-то сказать, но не смог. Кэтрин улыбалась, но Уильям понимал, что она не видит его улыбки; и когда он проснулся в другой раз, Кэтрин стояла там же, только в другом платье. Или она всё время была здесь? Она опять улыбнулась. Сколько времени это продолжалось? Он попытался пошевелить головой и увидел сына Ричарда, такого высокого и такого красивого. Он хотел увидеть и дочерей, но больше не мог двигать головой. Они сами встали перед ним. Виргиния – какая взрослая, а Люси? Нет, это невозможно! Как же летят года! Он заснул.

Он проснулся. Рядом никого не было, но теперь он мог шевелить головой. Часть бинтов снята, и он стал видеть лучше. Он попытался что-то сказать, но слов не было. Он уснул.

Он проснулся. Бинтов стало ещё меньше. Кэтрин была на своём месте, её красивые длинные волосы спускались на плечи. Большие нежные глаза и незабываемая улыбка выглядели красиво, очень красиво. Он назвал её по имени. Она улыбнулась. Он заснул.

Он проснулся. Бинтов стало ещё меньше. На этот раз он услышал сына. Ричард произнёс:

– Привет, папа.