И вновь Уильям пожалел, что отец не дожил до этого дня.

– С радостью принимаю ваше приглашение, сэр! – сказал он.

Алан укоризненно посмотрел на Уильяма.

– Ты назвал меня «сэром» впервые с тех пор, как мы играли в гольф. Впредь прошу следить за собой внимательно.

Уильям улыбнулся.

– Хорошо, – сказал Алан Ллойд, – забудем об этом. Ты станешь вице-директором, отвечающим за инвестиции под непосредственным руководством Тони Симмонса.

– Могу я назначить себе помощника? – спросил Уильям.

Алан Ллойд вопросительно посмотрел на него.

– Это, конечно же, Мэттью Лестер, не так ли?

– Так.

– Нет. Я не хочу, чтобы он занимался в нашем банке тем, чем ты собирался заняться в его банке.

Уильям не сказал ни слова, но впредь всегда относился к словам Алана Ллойда очень внимательно.

Чарльз Лестер смеялся, когда Уильям слово в слово повторил ему этот диалог.

– Мне очень жаль, что ты не приедешь к нам, пусть даже и как шпион, – сказал он сочувственно. – Но я уверен, что однажды ты ещё окажешься здесь – в том или ином качестве.

Когда в сентябре 1928 года Уильям начал работать в качестве вице-директора «Каин и Кэббот», он впервые в жизни ощутил, что занимается чем-то действительно стоящим. Он начал свою карьеру в небольшом кабинете, обшитом дубовыми панелями, который располагался рядом с кабинетом Тони Симмонса, финансового директора банка. Уильяму никто не сказал ни слова, но уже через неделю после приезда он знал, что Тони Симмонс надеется сменить Алана Ллойда на посту председателя.

Симмонс отвечал за все инвестиционные программы банка. Он сразу же делегировал Уильяму некоторые участки своей работы, в частности инвестиции в малый бизнес, фермерские хозяйства и другие сторонние виды предпринимательской деятельности, в которых банк принимал участие. В числе обязанностей Уильяма был и ежемесячный доклад о планируемых инвестициях перед пленарным заседанием совета директоров. Все четырнадцать членов совета собирались раз в месяц в просторной комнате с дубовыми панелями, на которых с обеих сторон висели портреты: один – отца Уильяма, второй – его деда. Уильям не знал своего деда, но всегда считал его гигантом, раз он сумел взять замуж бабушку Каин. На стенах оставалось ещё достаточно места и для его портрета.

В первые месяцы работы Уильям вёл себя в банке очень осмотрительно, и его коллеги в совете директоров скоро стали уважительно относиться к его рекомендациям и, за редкими исключениями, соглашаться с ними. Но советы, которые они не принимали, оказывались самыми лучшими из предлагавшихся Уильямом. В первом случае некий мистер Майер просил у банка заём на инвестиции в «говорящие картины», но совет директоров отказался увидеть будущее в этой затее. В другой раз к Уильяму пришёл некий мистер Пэйли и изложил весьма амбициозный план создать вещательную радиосеть «Юнайтед». Алан Ллойд, питавший к передаче электрических сигналов по радио примерно такие же чувства, как и к телепатической связи, отказался иметь с ними дело. Совет директоров поддержал Алана. Однако Уильям был уверен в своих оценках и поддержал и того и другого за счёт денег из своего фонда, хотя – как и его отец – никогда не сообщал им об этом. Со временем Луи Майер возглавил киностудию MGM, а Уильям Пэйли – CBS…

Более неприятной обязанностью была ежедневная работа Уильяма по рассмотрению неплатёжеспособности и банкротств клиентов, которые, заняв в банке крупные суммы денег, впоследствии не смогли расплатиться по долгам. Уильям был не слабым человеком (Генри Осборн знал это по собственному опыту), но необходимость настаивать на том, чтобы старые и уважаемые клиенты продавали свои бумаги и даже дома, заставляла Уильяма часто ворочаться по ночам в кровати. Он вскоре заметил, что такие клиенты могут быть отнесены к одной из двух категорий: к тем, кто считает банкротство частью повседневной деловой практики, и к тем, для кого неприятно само слово «банкротство», кто готов положить жизнь на то, чтобы попытаться выплатить одолженные суммы до последнего цента. Уильям считал вполне естественным жёсткий разговор с первыми, но был гораздо более податлив со вторыми. Тони Симмонс ворчал, но одобрял его.

Как-то, во время рассмотрения подобного случая, Уильям нарушил одно из золотых правил банка и оказался лично замешан в деле клиента. Звали её Кэтрин Брукс, а её муж взял в банке «Каин и Кэббот» более миллиона долларов, чтобы вложить их в недвижимость во Флориде, где в 1925 году бизнес на земельных участках переживал сильный подъём. Уильям никогда не поддержал бы этот заём, но он тогда ещё не работал в банке. Речь шла о Максе Бруксе, который слыл в Массачусетсе героем: ведь он был представителем нового неустрашимого племени воздухоплавателей и лётчиков, близким другом Чарльза Линдберга. Трагическая смерть Брукса, когда небольшой самолёт, который он пилотировал, врезался в дерево, не успев набрать высоту, всего в сотне метров от взлётной полосы, широко и подробно освещалась в прессе, а вся Америка восприняла её как национальную утрату.

От имени банка Уильям тут же вступил во владение поместьем Бруксов. Оно было заложено, и все сроки выплат по закладной уже прошли. Уильям погасил задолженность и попытался минимизировать потери банка продажей земли, за исключением двух акров, на которых стоял сам дом. И всё-таки потери банка всё ещё превышали триста тысяч долларов. Некоторые директора высказывали лёгкий скептицизм в связи с поспешной продажей земли, а Тони Симмонс не дал согласия на эту операцию. Уильям потребовал занести неодобрение Симмонсом сделки в протокол, а несколько месяцев спустя получил возможность указать на то, что, если бы они продолжали цепляться за землю, банк потерял бы практически весь миллион целиком. Эта демонстрация проницательности не сблизила его с Тони Симмонсом, хотя все остальные члены совета директоров отметили про себя неординарную прозорливость Уильяма.

Когда Уильям распродал всё, что банк держал в закладе от имени Макса Брукса, он обратил своё внимание на миссис Брукс, выступавшую законным поручителем по долгам покойного мужа. Уильям всегда старался обеспечить подобные гарантии по всем кредитам, которые выдавал банк, хотя предложение стать поручителем по чужим долгам не относилось к разряду тех, что он мог бы рекомендовать своим друзьям, каким бы надёжным ни казалось предприятие, – ведь его провал неизбежно причинил бы большие неприятности поручителю.

Уильям написал миссис Брукс официальное письмо, предлагая встретиться и переговорить о сложившемся положении. Он добросовестно изучил материалы дела и знал, что ей только двадцать два года, что она дочь Эндрю Хиггинсона, главы старой и знатной бостонской семьи, и что у неё есть собственные деньги, и немалые. Его не радовала необходимость потребовать у неё передачи этих денег банку, но и он, и Тони Симмонс с самого начала придерживались единой согласованной линии в таких ситуациях, поэтому он готовился к неприятной встрече.

Но один аспект Уильям не учёл, – это была сама Кэтрин Брукс. Позднее он всегда мог в деталях вспомнить события того утра. Он обменялся резкими словами с Тони Симмонсом, выступавшим против значительных инвестиций в медь и олово, и намеревался внести этот вопрос на рассмотрение в совет директоров. Потребность промышленности в этих двух металлах неуклонно росла, и Уильям был уверен, что вскоре во всём мире начнёт ощущаться их дефицит. Тони Симмонс не соглашался с ним, он настаивал, что им следует больше наличности вкладывать в акции. Поэтому, когда секретарь попросил миссис Брукс войти в комнату, голова Уильяма была забита темой последнего разговора.

Простой и непринуждённой улыбкой она изгнала из его головы дефицит и меди, и олова, и прочих промышленных ресурсов. Она не успела подойти к столу, а он уже стоял рядом с ней, усаживая её в кресло и пытаясь удостовериться в том, что видение не исчезнет как сон от более пристального взгляда. Уильям никогда не встречал женщины даже вполовину настолько очаровательной, как Кэтрин Брукс. Её длинные светлые волосы волнами ниспадали на плечи, а небольшие локоны завораживающе выбивались из-под шляпки и опускались на виски. Платье, убранное трауром, никак не мешало видеть красоту её фигуры. Её тонкая конституция позволяла предположить, что она относится к тому типу женщин, которые будут выглядеть прекрасно в любом возрасте. Её карие глаза были просто огромны. Он безошибочно разглядел в них интерес к нему и к тому, что он собирался сказать.