Вечером 14 октября Сталин и Черчилль были в Большом театре на балете «Жизель», главную роль в котором исполняла О. В. Лепешинская, но на заседании 15 октября Черчилль отсутствовал, так как заболел. Тем не менее в первой половине дня он пригласил к себе в резиденцию Идена, Исмея и Харви, а также С. Миколайчика с сопровождавшими его лицами и имел с ними непродолжительную беседу. Были приняты необходимые меры для выздоровления премьер-министра, подготовлен срочный прилет из Каира группы британских медиков, предложена помощь личного врача Сталина профессора В. Виноградова, но все обошлось, и на следующий день состоялась очередная встреча Черчилля со Сталиным.

Во время встречи 16 октября официальное обсуждение польского вопроса между двумя лидерами завершилось. В дальнейшем происходили встречи У. Черчилля с С. Миколайчиком, В. М. Молотова с А. Иденом, «лондонских» и «люблинских» поляков, в ходе которых вновь обсуждался состав будущего единого правительства Польши, представительства в нем различных сторон. Вопрос остался нерешенным.

19 октября, перед отбытием из Москвы, на аэродроме, у микрофона кинохроники, г-н У. Черчилль произнес следующую речь:

«Маршал Сталин, Ваши Превосходительства, леди и джентльмены, друзья, военные товарищи, собравшиеся здесь!

Теперь я подошел к концу наиболее напряженного и в тоже время наиболее приятного посещения Москвы. Мы работали очень много. Как я сказал вчера вечером, мы являлись на нашем совещании рабочими и солдатами, но то великодушное гостеприимство и сердечная дружественность, с которыми нас приветствовали и с которыми нас принимали, оставили у меня и у моего друга и коллеги, Министра Иностранных Дел г-на Идена, самые приятные воспоминания об этих насыщенных и серьезных днях.

Самым большим удовольствием и честью для меня было то, что я имел так много длительных и задушевных бесед с моим другом и военным товарищем Маршалом Сталиным, и то, что я занимался многими трудными вопросами, неразрывно связанными с объединенным маршем великих народов вперед через многочисленные превратности войны.

Я глубоко надеюсь и верю, будучи твердо убежден, что полководец — государственный деятель, стоящий во главе России, поведет русский народ, все народы России через эти годы грозы и бури к солнечным дням более свободного и счастливого века для всех и что с ним в выполнении этой задачи будут идти страны Британского Содружества Наций и могущественные Соединенные Штаты Америки».

Наиболее значительным итогом октябрьских встреч Сталина и Черчилля были, на наш взгляд, «процентное соглашение» и просвет в тупике польской проблемы, достигнутый совместными усилиями двух лидеров. Прояснились возможности и условия для создания в Польше правительства национального единства. Препятствий оказалось больше, чем возможностей. Остается фактом, что С. Миколайчик не воспользовался предложением возглавить новое правительство Польши, как и понятны причины, по которым он отказался это сделать.

Важными совместными актами, которые последовали за переговорами, явились официальное признание правительствами СССР, США и Великобритании администрации де Голля в качестве временного правительства Франции и Соглашение о перемирии с Болгарией.

Четкое выполнение аппаратом Наркоминдела программы переговоров, создание максимально возможных деловых и бытовых условий для английской делегации, атмосфера гостеприимства во многом способствовали успеху переговоров и дипломатической гибкости, проявленной главными действующими лицами (например, при обсуждении «процентного соглашения», дискуссиях с «лондонскими» и «люблинскими» поляками). Каждая деталь вызывала позитивную или негативную реакцию английской стороны. С минусом было отмечено, что Сталин не встретил Черчилля на аэродроме, и в то же время подчеркивалось, что он приехал на прием в английское посольство — первое из иностранных посольств, которое он когда-либо посещал в Москве, что он был вместе с Черчиллем в Большом театре и провожал его на аэродроме.

Подводя итоги визита, Черчилль, выступая 27 октября в палате общин, сказал: «Я рад сообщить Палате, что наши отношения с Советской Россией никогда еще не были столь прочными, доверительными и сердечными, как сегодня. Никогда ранее мы не имели возможности вести дискуссии столь открыто… Не говоря уже о том, что мы едины в том, чтобы довести войну до полной победы»». Сталин назвал итоги встречи «ярким показателем упрочения фронта Объединенных наций». А. Гарриман констатировал, выступая в госдепартаменте: «Встреча Черчилль — Сталин была весьма успешной»». В таком же духе оценивала итоги переговоров печать стран антигитлеровской коалиции, отмечая в то же время, что далеко не все вопросы удалось решить. Генерал X. Исмей считал, что переговоры с поляками закончились «полным провалом», и выразил неудовольствие уровнем обслуживания британской делегации».

Решения по польскому и югославскому вопросам, будущему Германии, конкретным условиям вступления в войну против Японии, проблеме черноморских проливов и многим другим, от которых зависело будущее Европы и послевоенного мира, предстояло принять на встрече «большой тройки», которая через три с половиной месяца состоялась в Ялте.

Крымская конференция руководителей трех союзных держав СССР, США и Великобритании (4—11 февраля 1945 г.) — проходила в обстановке, значительно отличавшейся от той, которая сопутствовала их предыдущей встрече в Тегеране.

Зажатая в тисках двух фронтов, Германия была обречена на поражение, которое после неудачи последнего немецкого контрнаступления в Арденнах (декабрь 1944 — январь 1945 г.), стало неизбежным в ближайшие месяцы.

Фашистский блок развалился. Вслед за Италией вышли из войны или капитулировали Румыния, Финляндия, Болгария, Венгрия. Советские войска совместно с Народно-освободительной армией Югославии, сформированными на территории СССР боевыми частями и соединениями Польши, Чехословакии и Румынии освободили территории Польши, Чехословакии, Югославии. Красная Армия и армии западных союзников вели бои на территории самой Германии. Противник продолжал оказывать ожесточенное сопротивление, и это требовало координации военных усилий антигитлеровской коалиции.

«Наступление Рунштедта» в Арденнах подтверждало такую необходимость. 16 декабря 1944 г. фронт западных союзников в полосе 12-й группы армий генерала О. Бредли был неожиданно прорван и немецкие танки, сея панику в рядах противника, дезорганизуя его оборону, устремились по территории Бельгии и Люксембурга в общем направлении на Антверпен. Амбициозная цель гитлеровского командования заключалась в том, чтобы «устроить англо-американцам второй Дюнкерк», укрепить высвободившимися войсками оборону Восточного фронта и внести раскол в антигитлеровскую коалицию. Развернулись ожесточенные бои. 1 января 1945 г. немцы нанесли еще один удар — в Эльзасе, и начали наступление в направлении Страсбурга. Реальные силы немецких группировок были неизвестны союзникам. Командующий 3-й американской амией генерал Д. Паттон записал 4 января 1945 г. в дневнике: «Мы еще можем проиграть эту войну». Д. Эйзенхауэр сообщал в Вашингтон, что отсутствие помощи со стороны Советской Армии поставило бы его войска «в самое тяжелое положение».

Черчилль, обсудив на встрече с Б. Монтгомери и Д. Эйзенхауэром создавшуюся обстановку, направил 6 января 1945 г. Сталину личное и строго секретное послание, в котором говорилось: «На западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях… Я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января и в любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра… Я считаю дело срочным». На следующий день Сталин ответил Черчиллю, что советское наступление с целью «оказать содействие нашим славным союзным войскам» начнется по всему центральному фронту «не позднее второй половины января».