Чувствительность Черчилля к поведению собеседника была исключительно велика, и он чаще всего не скрывал своего одобрения или негодования. Особенно нетерпимо он относился к видимым (и кажущимся) замечаниям, задевавшим его личное достоинство и «честь и Британской империи». Так, Сталин в одном из писем выразился об отправке союзных конвоев в СССР, как об «обязательстве». Британского премьера это привело в ярость, сдержав которую, он написал Сталину, что «это не обязательство и не соглашение, а скорее заявление о нашем торжественном и серьезном решении». Сталин продолжал настаивать, что это «обязательство», в результате возник конфликт, для которого, думается, не было оснований.

Черчилль неоднократно в личных беседах заявлял, что «Сталин его никогда не обманывал», стремился к встречам со Сталиным и после своей речи в Фултоне (1946 г.).

Переломной, видимо, была весна 1945 г. В Лондоне «советская угроза заменила нацистского врага». В Москве стало известно о британских планах войны против СССР.

7 ноября 1945 г. Черчилль посвятил часть своего выступления в палате общин выражению благодарности советскому народу и заявил в адрес Сталина: «Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правящему судьбой своей страны во времена мира и победоносному ее защитнику во время войны». 9 ноября это опубликовала газета «Правда». Реакция Сталина была категоричной. В очередном «Письме с юга» (Сталин находился в отпуске на Кавказе) он выговаривал «четверке» (В. М. Молотову, Г. М. Маленкову, Л. П. Берии и А. И. Микояну): «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля о восхвалении России и Сталина. Все это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР».

Начиналась «холодная война»…