Он в нерешительности молчал, но, когда раскрыл рот, боль просто выплеснулась наружу:

— Я не знаю, могу или нет.

Чар раскачивалась из стороны в сторону от гнева на него, на себя.

— Все, что я знаю, — это… если ты не уверен в своих силах, значит, ты не справишься. А если не справишься… то нет смысла продолжать наш разговор.

Майкл вздрогнул.

— Именно так.

Ее глаза вспыхнули.

— Именно так.

Он пожал плечами.

— Догадываюсь, это прощание.

Она кивнула.

— Прощай, Майкл. Мне жаль, что ты решил стать несчастным.

Майкл хранил молчание. Чар вернулась в свою комнату и десять минут расхаживала взад и вперед, голова шла кругом от мыслей. Никогда в жизни не испытывала она такой ярости.

Наконец Чар не выдержала, вышла из спальни и постучала в соседнюю дверь. Майкл тут же распахнул ее, словно ждал. По глазам Чар узнала его мысли: физическое томление — причина, по которой женщина приходит к мужчине… и это еще больше разозлило ее.

— Я должна сказать тебе одну вещь, — спокойно начала она, как только Майкл закрыл дверь. — Даже и не думай, что я пришла сказать тебе «согласна», потому что у меня нет…

Он скрестил руки на обнаженной груди — ни дать ни взять статуя греческого бога, только в брюках. От одного взгляда на его торс у Чар перехватило дыхание.

— Тогда ради чего ты здесь? — потребовал Майкл ответа.

Чарин подняла голову и с ненавистью посмотрела на него.

— Есть одна вещь, которую я хочу сказать тебе. Если ты думаешь, что кому-то есть дело до твоего бесплодия… кому-то, кроме тебя… тогда ты самый большой дурак, которого я когда-либо встречала в своей жизни. Единственный человек в мире, который беспокоится об этом, — ты.

Майкл покачал головой как бы с восхищением, но Чар не дала ему возможности и слово вставить.

— Знаешь, что я думаю? Ты пользуешься своей стерильностью, словно щитом, чтобы держать людей на расстоянии, так тебе не придется «трудиться душой» и давать обязательства.

Майкл потянулся к ней:

— Чар…

— Нет, подожди. — Женщина отступила назад. — Мне нет дела до твоей стерильности. Мое отношение к тебе ни на йоту не изменилось. Однако меня беспокоит то, что ты можешь вбить себе в голову, будто я испугалась. Другими словами, обо мне ты подумал в самую последнюю очередь, правда? Это я и должна была тебе высказать.

Чар повернулась и вышла, в душе лелея надежду на то, что он бросится за ней. Но он не бросился. И уже в своей комнате Чар, упав на постель, разразилась в подушку беззвучными рыданиями: дети не должны слышать ее плач.

Следующие несколько дней Чар провела в раздумье. Почему она не подождала, почему не сказала «давай поговорим о нашей жизни утром», когда она смогла бы трезво оценивать события, не дать гневу затмить разум? Почему не указала на непоследовательность, нелогичность в его речах? Почему была так нетерпима?

И самое главное, почему не сказала о своей любви?

Возможно, тогда бы удалось изменить ситуацию. Теперь она никогда не узнает, что было бы: Майкл уехал.

Она и дети распрощались со старым викторианским особняком и переехали в свой дом. Соседи обрадовались их возвращению — строительные работы, а вместе с ними и шум ушли в прошлое. Они даже устроили небольшую вечеринку: было приятно увидеть старых друзей, по которым скучали пару месяцев.

Однако в каждой бочке меда есть ложка дегтя — недоуменный вопросительный взгляд близнецов.

— А где мистер Гекко?

Ронни беспокоился снова и снова, глаза точно блюдца.

— Мама, он должен приехать посмотреть наш дом.

И Рикки, который особенно сблизился с Майклом после случая на пирсе, все повторял:

— Я сохранил монетки из Диссиленда для него.

Дети сильно скучали, особенно Рикки, который, словно улитка, сворачивался в раковине и прятал эмоции внутрь. Казалось, они не понимают объяснений матери, что Майкл уехал во Флориду. Однажды, когда близнецы услышали знакомое название штата по телевизору, они оба приклеились к экрану в надежде увидеть родное лицо их большого друга.

Чар обзвонила друзей, знакомых и клиники в поисках хорошего психолога. Она хотела, чтобы Рикки обследовали, но, как и ожидала, необходимы были консультации для всей семьи. Наблюдая всех трех, специалист мог сделать необходимые заключения о поведении ребенка в реальных, обычных для него условиях жизни. Затем она могла получить рекомендации к действиям, направленным на улучшение состояния малыша.

По Майклу Чарин скучала ужасно. И оставалось одно дело, которое она могла разрешить для него. Она решилась сделать то, о чем он просил ее несколько недель назад, — поехать к дяде и всеми правдами и неправдами убедить того прекратить свою борьбу и очистить территорию пляжа.

Чувствуя холод в позвоночнике, но вооруженная решимостью, Чар отправилась на пляж. В этот раз дядя Зак был дома, паковал вещи.

— Что ты делаешь? — спросила Чар с удивлением в голосе. — Ты прекратил борьбу?

— Борьбу? — Он посмотрел на племянницу так, точно та тронулась умом. — Какую борьбу?

— Дядя Зак, ты прекрасно знаешь, о какой борьбе идет речь!

— А, должно быть, ты имеешь в виду мое слабое повстанческое движение против огромной корпорации.

— Да, именно.

— Ах, это в прошлом. Вот, подай-ка мне то весло. Думаю упаковать его вместе с мачтой.

— Дядя Зак, ну-ка рассказывай.

— Да нечего рассказывать. Мы проработали все вопросы с твоим Майклом Греко. — Дядя покачал пальцем у нее перед носом. — Это первый нормальный парень, который тебе повстречался. Ты уж держись за него. Он умеет делать дела.

— Умеет, только он уехал.

— Уехал? Куда уехал?

— Во Флориду.

— Жаль. Может, тебе тоже стоит совершить маленькое путешествие, хмм?

Чар раздраженно всплеснула руками:

— Да дядя Зак, расскажи, что произошло?

— Мы договорились кое о чем, я и Майкл. Идея, конечно, моя. Знаешь, люди всегда говорили, что у меня талант рассказчика. И я думаю, они правы. На самом деле я убедил твоего парня в том, что история нашего края — ценность, которую мы не должны потерять.

— Неужели? — Чар видела, как дядя распаляется больше и больше.

— Майкл сказал: если я подпишу бумаги на выезд, то он обещает построить здесь музей, в котором будут храниться записи о людях, морских животных, обитавших тут многие годы, о саблезубых тиграх и первых миссионерах Своеобразная душа курорта. Украсит, возведет декорации и все такое. А я буду хранителем музея.

— Ты шутишь!

— Нет, у нас будет профессиональный музейный работник, конечно, а я сойду в качестве консультанта. Я занимался воплощением нашей идеи последнее время… встречался с людьми, претворял идею в жизнь. Знаешь, сколько часов провел в законодательном собрании? У-у! — Старик скорчил гримасу. — Думаешь, плохая идея?

— Замечательная.

— Да, а все твой Майкл Греко. Скажу, держись этого парня, не пропадешь.

Если бы только она могла…

Чар пригласила дядю на ужин в честь Дня благодарения. Она не хотела устраивать торжество, но в то же время ругала себя: конечно, без Майкла праздник не получится таким веселым, но почему нужно лишать себя светлых минут?

— Взращиваешь жалость к себе, милочка. — Она сама себя презирала. От таких слов становилось только хуже.

Майкл чувствовал, как одиночество наваливается на него. Он уже и забыл, что это такое — быть одиноким. Когда ушла Грейс, ярость и обида бушевали в его сердце в ночные часы, а теперь…

В первый момент он разозлился на слова Чар, но чем больше размышлял, тем сильнее убеждался в ее правоте. Она видела суть вещей, с которыми ему не доводилось иметь дело раньше. Смешно, вот, оказывается, как он пользуется своей стерильностью — точно щитом? Майкл представил себе свой щит, своего рода секретное оружие, которым он обороняется от жизни. Чар права: время собирать камни, на досуге ему нужно подумать над этим.