Они впились друг в друга, задыхаясь, забыв обо всем. Она была такая же щедрая, горячая и страстная, как в его снах. Но сейчас Джош хотел большего… Он хотел, чтобы его согрели, приняли…
Бриджет обхватила его голову руками, запустив пальцы в волосы и притягивая его все ближе и ближе к себе. Сердце у него бешено колотилось, заглушая чувство тревоги, голос разума. Он хотел ее всю. Он сам удивлялся, как сильно он ее хотел. Так сильно, что готов был нести ее в конюшню или в стог сена.
Его пальцы скользнули ей под рубашку и сжали маленькие крепкие груди. Задыхаясь, она потянула его рубашку. Он нетерпеливо поднял ее с земли и почувствовал, как ее ноги обхватили его бедра. С трудом переведя дыхание, она снова стала целовать его, едва касаясь губами подбородка, шеи… Уже ничего не соображая, он понес ее к конюшне.
Джоша вернуло к реальности громкое ржание лошади, отчаянно пытавшейся вернуться в загон. Он неохотно посадил Бриджет на изгородь. Она тяжело дышала. Он бросил взгляд на ее грудь, на выпиравшие из-под рубашки соски, выдававшие возбуждение, и сжал кулаки, чтобы вновь не снять ее с изгороди — и провались эта лошадь, да и весь мир вместе с ней.
— Прости, — хрипло сказал он. — Мне не следовало этого делать. Я не подумал. Меня занесло. Я так давно…
Она так сильно стиснула перекладину, на которой сидела, что побелели костяшки пальцев.
— Ты не виноват.
— Это больше не повторится, — сказал он.
— Потому что… — Ее голос сорвался.
— …потому что так надо. Любовь дает нам один шанс, и я свой использовал. Я был женат на самой восхитительной женщине в мире. А потом потерял ее. Тяжелее не может быть ничего. Я не стал бы… я не смог бы снова полюбить и жениться на ком-нибудь другом. Потому что никогда не знаешь, что произойдет. Какой жестокой окажется жизнь. У меня было все, а потом, не успел я и глазом моргнуть, не осталось ничего. Кроме Макса, конечно. Если бы его не было, я не смог бы жить дальше.
— Понимаю, — сказала Бриджет, отвернувшись, но он успел увидеть, как в ее глазах блеснули слезы. Ей было жаль его?
— Можешь ли ты действительно понять? — спросил он, нахмурившись.
— Конечно, могу, но прошло… сколько?
— Неважно, сколько — два года или двадцать. Никогда не забуду эту пустоту, эту бездонную пропасть, из которой я не мог выбраться. — Он упрямо мотнул головой, понимая, что этого не объяснить. Не объяснить никому, кто не прошел через это сам.
— А Молли хотела бы этого? — спросила она, взглянув ему прямо в глаза. — Чтобы ты остался неженатым и растил Макса один?
— Не знаю. Наверное, нет. При чем здесь Молли? Это касается только меня. Я больше не хочу упасть в пропасть, из которой еле выкарабкался. Ты говоришь совсем как мой отец. Но что толку гадать «если бы да кабы»? Что, если бы я умер первым? Конечно, я бы хотел, чтобы Молли снова вышла замуж. Но дело как раз в том, что это она умерла, а я здесь. И я должен поступать так, как должен.
Джош сжал кулаки. Разумеется, он хотел бы, чтобы Молли снова вышла замуж, нашла себе кого-нибудь другого, чтобы не состарилась в одиночестве. Но он — это совсем другое дело. Ему нравилось одиночество. Его будущее лежало перед ним как прямая четырехполосная автострада. И Макс в свое время вырастет и оставит его на ранчо одного. Странное дело, при этой мысли он неожиданно почувствовал какую-то пустоту вокруг сердца. Да что с ним сегодня, черт возьми? Его вновь заставили вспомнить прошлое, а он вдруг усомнился в будущем.
— Может быть, тебе станет легче, если ты переложишь вину за случившееся на меня? По крайней мере половину, — проговорила она с усмешкой.
Он покачал головой. Несмотря на его твердую решимость не поддаваться больше чарам Бриджет и на покаяние перед небом, его предательский взгляд снова скользнул по ее выпирающей груди, заставляя вспомнить, как он ласкал ее, представить, какой она была бы без рубашки, без кружевного бюстгальтера. Он никогда этого не узнает.
— Ты хотела сделать фотографии, — сказал он, заставляя себя вернуться к реальности.
Она спрыгнула с изгороди, взяла фотоаппарат и настроила его. Ему показалось или у нее действительно тряслись руки?
Бриджет отсняла целую пленку, не соображая, что делает. Наверняка все кадры будут передержаны. Как ее чувство к Джошу. Они будут размытыми и нечеткими, как весь мир вокруг. Ей было все равно. Все, чего она хотела, — это поскорее убраться отсюда, пока не наделала еще больше глупостей. Она вешалась на шею мужчине, который навеки обвенчан со своей мертвой женой, как колибри; или это у пингвинов? Которому предстоит прожить остаток своей жизни, чтя ее память.
Чтобы прервать наконец неловкое молчание, она рассказала Джошу про встречу с его бывшими одноклассницами.
— Ты ведь не сказала им про одеколон? — спросил он, нахмурив брови.
— Они и так знали.
— Чудесно. Теперь весь город узнает.
— Это маленький город, — заметила Бриджет.
— Какая ты наблюдательная.
— Извини, но многие мужчины были бы польщены тем, что их выбрали символом «Дикого мустанга».
— Я к ним не отношусь.
— Знаю, — мрачно сказала она. — Но если уж тебя выбрали, то я надеюсь хотя бы на то, что эти фотографии убедят клиента в том, что ты…
Джош резко повернулся к дому.
— О Господи, — сказал он, — это моя мать. Ну ты закончила?
Не хочет, чтобы я встречалась с ней или, вернее, чтобы она встречалась со мной, подумала Бриджет.
— Да, закончила. Не беспокойся. Я никому ничего не скажу. И отныне буду держать руки от тебя подальше. — Она приложила все усилия, чтобы ее слова прозвучали весело, но они вышли горькими. Потому что ей было горько, и она ничего не могла с этим поделать.
— Держать руки подальше, — пробормотал он. — Если бы это было так легко.
Она едва успела убрать фотокамеру в футляр, когда к ним подошла его мать. Бриджет удалось выдавить из себя радостную улыбку.
— Приятно снова видеть вас. Но мне нужно идти.
— Если из-за меня, то не убегайте, — сказала Джоан Джентри. — Я весь день пытаюсь до тебя дозвониться, — обратилась она к Джошу. — Мне следовало бы догадаться, что ты здесь. Хотела напомнить тебе, что в воскресенье у твоего отца день рождения. Шестьдесят лет, поэтому мы решили собраться и отпраздновать.
— Отпраздновать, — повторил Джош, косясь на Бриджет. Бриджет знала, что это значит. Он хотел, чтобы она ушла, прежде чем случится что-нибудь страшное — например, его мать пригласит ее на день рождения. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, но не могла же она уйти ни с того ни с сего — это было бы невежливо, ведь его мать просила ее не убегать.
— Да ничего особенного. Ты знаешь, отец этого не любит. Соберется вся семья: Лорен, Марта и мальчики. И несколько соседей. Вы еще будете в городе, Бриджет?
— Я? О, не знаю… я хочу сказать, что мои планы могут измениться в любую минуту.
— А то нам было бы приятно, если бы вы к нам присоединились, не так ли, Джош?
— Нам было бы приятно, — сказал он.
— Ну что ж, если так, тогда ладно, — согласилась Бриджет, словно не заметив иронии в его голосе. Он посмотрел на нее. Его неудовольствие было таким очевидным, что она едва удержалась от смеха. Это была ее месть ему: за то, что целовал, а потом долго извинялся; за то, что разжег в ней костер и затушил, не дав догореть, — за все это она сказала его матери, что будет рада прийти на день рождения. Потом она взяла фотокамеру и ушла. Она знала, что он смотрит ей вслед. Она чувствовала у себя на спине его обжигающий взгляд.
Два дня тянулись бесконечно. Она отослала пленку; фотографии, по словам Кейт, привели заказчиков в полный восторг. Но теперь им понадобились видеосъемки ранчо. Выйдя из телефонной кабины после продолжительного разговора с Кейт, Бриджет оглядела Мэйн-стрит.
Смотреть было особенно не на что, если не считать нескольких ковбоев, сидевших напротив супермаркета, да грузовика с сеном, медленно ползшего по улице. Да еще официантки из закусочной, стоявшей у дверей банка и ждавшей открытия. Она вспомнила шум, сумасшедшее уличное движение и смог Сан-Франциско; подумала о том, что Тэлли и Сьюзи были подругами еще со школьной скамьи и, вероятно, останутся ими еще долгие годы. Ее друзья были друзьями только по работе, и в любой момент они могли переехать или быть переведены.
