Опершись локтями о деревянную изгородь, Бриджет Макклауд поднесла к глазам бинокль. Вдали, на вершине холма, она увидела всадника верхом на диком мустанге и не удержалась от радостного возгласа: это был тот, кого она искала, крепкий, сильный, мужественный и сексуальный мужчина. Нет, она не была алчной охотницей за лихими ковбоями или отчаявшейся старой девой. Мисс Макклауд, президент и владелица «Бриджет Макклауд адвертайзинг», собиралась осуществить свой первый крупный проект совместно с производителями мужского одеколона «Дикий мустанг».

Фигура всадника на холме идеально соответствовала ее замыслу: это был живой символ нового одеколона, заказ на рекламу которого ей удалось получить; она нашла главное, и теперь ее ничто не остановит. Она даже усмехнулась про себя — жаль, рядом нет Кейт, ее администратора и лучшей подруги, вместе насладились бы упоительным зрелищем. Не то чтобы она уступила бы ей свой бинокль, это вряд ли. По крайней мере не сейчас.

Вырисовываясь на фоне голубого неба Невады, дикая лошадь и всадник двигались как одно целое. Бриджет почти слышала ритмичный стук копыт, чувствовала подрагивание мышц под джинсовой рубашкой мужчины и запах… она почти ощущала пряный, пьянящий аромат одеколона «Дикий мустанг».

Она перевела дыхание и опустила бинокль на грудь — надо было сразу сделать несколько снимков, и она достала из футляра фотоаппарат.

Неизвестно откуда взявшийся велосипедист налетел на нее совершенно неожиданно; Бриджет не успела отскочить, и он врезался в нее и опрокинул на землю. Велосипед грохнулся на грунтовую дорогу рядом, а его владелец отлетел в сторону.

Бриджет с трудом поднялась на ноги: голова гудела, тело ныло от ушибов. Отчаянный велосипедист стоял на четвереньках и разглядывал свои ободранные коленки.

— Простите, — стал извиняться мальчуган, подняв на нее широко открытые голубые глаза, когда она, прихрамывая, подошла к нему. — Я думал, тут никого нет.

— Я тоже, — призналась Бриджет. — Но тебе, пожалуй, досталось основательно. Как и твоему велосипеду, — добавила она, заметив погнутые спицы и свернутый набок руль. — Давай я отвезу тебя домой, чтобы тебя перевязали.

— Я и так дома, — сказал мальчик, махнув в направлении полей по другую сторону изгороди.

Он с видимым трудом поднялся, но пошатнулся и упал бы, если бы Бриджет не подхватила его. Покрытые пылью волосы мальчика защекотали ей нос. Она почувствовала, как он напрягся всем телом, словно раненый зверек, желая вырваться из ее рук.

— Я в порядке, — произнес он с гордым видом, но голос его при этом слегка дрожал. — Я успею пролезть через изгородь и вернуться домой, пока папа не узнал, что меня нет.

— А что, если мне тоже пролезть через изгородь и проводить тебя? — предложила она.

Он пожал узкими плечами. У него стучали зубы, и Бриджет не знала, что и думать: то ли у мальчика сильная боль, то ли он боится отца.

— Ладно, нужно торопиться. А то папа спустит с меня шкуру.

— Или то, что от нее осталось, — пробормотала Бриджет, посмотрев на него с беспокойством и протискиваясь вслед за ним между перекладинами изгороди.

Пошатываясь, они начали взбираться по заросшему полынью холму к дому на вершине — два шага вперед, один назад, отчего бинокль бился о грудь, а фотоаппарат, висевший на плече, мотался из стороны в сторону. Бриджет уже начала сомневаться, кто кому помогает. Чем дальше они шли, тем сильнее становился мальчик и тем слабее она. Ах, стать бы снова юной, думала она, держа в своей руке его маленькую грязную ручонку, тянувшую ее вперед. Носить бы удобные туфли вместо босоножек.

Бриджет Макклауд не была замужем. Всегда страстно мечтая о детях, она и предположить не могла, что в этом возрасте не найдет себе спутника жизни. Увы! Она до сих пор была одинока. И теперь представляла себе, что маленькая рука, лежащая в ее ладони, — рука ее собственного ребенка. Бриджет вздохнула. Видно, этому не суждено сбыться: недавно она пережила крушение всех своих надежд на замужество и семейную жизнь и в результате направила всю энергию на одно-единственное, что еще чего-то стоило в этом мире, — на карьеру. Крохотная рука, тянувшая ее вперед, неожиданно вызвала в ее душе прилив материнских чувств, желание заботиться и защищать, которые, как ей казалось, она благополучно похоронила. Впрочем, со своими синяками и ушибами она вряд ли была способна сейчас кого-либо защитить, тем более этого малыша.

— Сколько тебе лет? — задыхаясь, спросила Бриджет, чувствуя, как раскаленный воздух обжигает легкие.

— Пять с половиной. Скоро шесть. — Он повернул голову и посмотрел на нее, щурясь от яркого солнца. — А вам?

— Тридцать один.

Его голубые глаза расширились от удивления.

— Вы не выглядите такой старой.

— Спасибо, — сказала Бриджет, деланно улыбнувшись.

— Мой папа старше вас.

— Правда? А он случайно не на ранчо?

Мальчик указал на холм позади дома:

— Он там, на лошади.

— А мама?

Мальчик показал вверх на безоблачное голубое небо:

— Она на небесах.

От неожиданности Бриджет запнулась и остановилась, не в силах передвигать налитые свинцом ноги.

— Да идемте же. — Мальчик потянул ее, чуть не вывихнув ей руку.

Она вытерла пот со лба и заставила себя двинуться дальше. Для сочувственных слов не было времени, да и что сказать ребенку, у которого мама на небесах. Следовало сменить тему.

— Твой папа объезжает диких мустангов? спросила она, с трудом переводя дыхание.

— Откуда вы знаете?

— Если его зовут Джентри, то я слышала о нем и хочу поговорить с ним.

— Это касается лошадей?

Бриджет едва не произнесла: «Нет, это касается мужского одеколона», но удержалась: сейчас не самое подходящее время и место, чтобы говорить о ее планах. Она просто кивнула, тем более что, благодарение Богу, большой каменный дом был уже в нескольких шагах.

Когда мальчик толкнул массивную дубовую дверь, Бриджет сделала глубокий вдох и шагнула в типичную ковбойскую гостиную: те же туземные коврики на широких досках пола и большие кожаные кресла по обе стороны от внушительных размеров камина, что и в доме любого другого владельца ранчо. Их шаги отзывались эхом среди толстых стен пустого дома.

Она успела лишь мельком взглянуть на большую фотографию женщины в рамке, стоявшую на каминной полке, — мальчик тащил ее через длинный коридор в прохладную, облицованную кафелем ванную. Прежде чем Бриджет успела остановить его, он взобрался на раковину и, стоя на коленях, из которых на фаянс капала кровь, принялся рыться в шкафчике с медикаментами; пузырьки, флаконы и тюбики летели на пол и с грохотом валились в общую кучу.

— Подожди, не знаю, как тебя зовут, дай я тебя помою, — сказала Бриджет, положив свое снаряжение на край ванны.

Внезапно почувствовав прилив сил, она сняла мальчика с раковины, надежно устроила его на сиденье унитаза и взяла с полки губку. Как ни странно, он сидел смирно, сжав руки в кулаки, с бледным под слоем веснушек лицом, пока она осторожно промывала ему раны на коленях, а затем занялась ссадиной под бровью.

Вот оно — главное занятие мальчиков, осенило ее, падать с велосипедов и обдирать коленки, а основное занятие их мам — отмывать их. Но она не была его мамой. Она не была ничьей мамой. И вряд ли будет когда-нибудь. Жизнь складывалась иначе. И это хорошо. Есть много вещей помимо того, чтобы быть матерью. И она занималась ими. Неожиданно, впервые за много недель, перед ее глазами встало лицо Скотта Марстена. В ушах зазвенели его жестокие слова: «Взгляни правде в глаза, Бриджет. В тебе нет того, что может сделать мужчину счастливым. Я думал, это потому, что ты отдаешь все силы работе, но теперь вижу, что ты и для рекламного бизнеса не годишься».

Она часто заморгала, прогоняя непрошеные слезы, и отрезала большой кусок лейкопластыря, когда в прихожей раздались тяжелые шаги и недовольный голос громко позвал: