— Макс, где ты?
Так вот как его зовут!
Макс замер, широко раскрыв глаза от ужаса. Бриджет приклеила пластырь к коленке мальчика и живо представила себе разъяренного разбойника, который ищет их со своим топором, чтобы содрать с обоих шкуру.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — спросил мужчина, заполнив дверной проем всеми своими шестью футами тремя дюймами и пригвоздив Бриджет к месту пронзительным взглядом голубых глаз.
— Это… это дорожное происшествие, — сказала Бриджет запинаясь. По ее лепету могло показаться, что ей пять с половиной, скоро шесть, а не все тридцать один и скоро тридцать два.
Он перевел взгляд на сына, который стоял, широко расставив ноги.
— Макс?
— Я врезался в эту тетю на велосипеде, и мне нужно забрать его. Она пришла поговорить с тобой насчет лошади, — быстро затараторил он, осторожно обходя отца.
Подгибающиеся ноги больше не держали Бриджет. Она осела на унитаз, прислушиваясь к торопливому топоту Макса в прихожей. Когда за мальчиком захлопнулась входная дверь, Бриджет взглянула в суровые голубые глаза под густыми широкими бровями.
— Я все объясню, — слабым голосом произнесла она.
Ну и ситуация! Совсем не так собиралась она встретиться с мужчиной, которому предстояло продать миллион флаконов мужского одеколона в следующем году. Во всяком случае, не сидя на унитазе, с шестью ссадинами на ноге, с разбитым лбом и почти полностью заплывшим глазом. Теперь, когда он стоял всего в нескольких футах от нее, она лишний раз убедилась, что он — то, что надо. Верхом на лошади он был великолепен, но и сейчас это… это был мужчина ее мечты — в качестве рекламы одеколона, разумеется. Сильный, красивый, мужественный, сексуальный… Она вдруг почувствовала слабость, подалась вперед и уронила голову между колен.
— Что с вами? — Джош Джентри положил одну руку ей на плечо, а другой приподнял подбородок, чтобы заглянуть в лицо. Он беспокоился о Максе и не заметил, что глаз женщины был иссиня-черным и почти не открывался. Кроме того, на ноге были ссадины. — Господи, да вы же поранились. Это работа Макса?
Она отрицательно покачала головой, отчего ей отнюдь не стало легче.
— Никто не виноват. Я просто оказалась не в том месте и не в то время.
Джош схватил с полки чистое полотенце, намылил его и осторожно промыл ее ссадины. Он не однажды проделывал это с лошадьми и часто с Максом, но ни разу с женщиной с длинными красивыми ногами в льняных шортах. Он так давно не смотрел на женские ноги, да и вообще на женщин, что почувствовал некоторое потрясение, словно это его сбил велосипед.
— Я прошу за него прощения, — сказал Джош, накладывая слой антисептической мази и повязку и помогая ей подняться. — Где, говорите, это случилось?
Женщина неопределенно махнула рукой в западном направлении.
— На грязной дороге, по ту сторону изгороди.
Он кивнул, плотно сжав губы, чтобы не взорваться. Предполагалось, что Макс на ранчо у дедушки с бабушкой учится ухаживать за лошадьми.
— Пойдемте раздобудем немного льда для вашего глаза, — мрачно проговорил он.
— Я в порядке, точно, — запротестовала она и схватила свой фотоаппарат с биноклем, но Джош повел ее через прихожую к кухне, крепко держа за руку, чтобы она не вздумала улизнуть, а потом обвинить его в жестокосердии.
Нельзя было не признать ее мужества: Бриджет даже не моргнула, когда он промывал ей раны, и не жаловалась на подбитый глаз. С другой стороны, судя по одежде и манерам, это была, без сомнения, типичная городская дамочка, туристка-фотолюбительница, которая могла уйти, сказав, что с ней все в порядке, а потом размякнуть и забиться в истерике.
Его бывшая жена, Молли, встала у него перед глазами. Спокойная, рассудительная и собранная в критических обстоятельствах, будь то неурожай, несчастный случай в поле или необходимость накормить две дюжины внезапно нагрянувших голодных мужиков. Если бы Молли была сейчас здесь, она уложила бы эту женщину на диван, закутала в одеяло и принялась бы лечить льдом и горячим супом. Воплощенная заботливость. Так хорошо справлявшаяся с несчастьями, что он всегда думал: Молли сама ищет их. Она была так занята заботами о других, что времени на него почему-то не оставалось… Он прогнал эти предательские мысли. Молли была святая. Каждый подтвердил бы это. Так говорили и когда она была жива, и после ее смерти — два года назад, от неизлечимого вируса. С тех пор его жизнь уже не была прежней. И никогда не станет. При одной мысли о рухнувших надеждах на идеальную жизнь с идеальной женой у него во рту появился горький привкус.
Он открыл морозилку, взял пригоршню кубиков льда, положил их в пластиковый пакет и прижал к веку женщины, сидевшей за кухонным столом.
— Ну как? — спросил Джош.
— Превосходно. — Она взяла пакет со льдом из его рук и демонстративно положила на стол. Это была неправда. Бледная Бриджет вымученно улыбнулась. — Я Бриджет Макклауд, — сказала она, протянув руку. — «Макклауд адвертайзинг».
Джош машинально подал ей свою и был удивлен ее крепким пожатием. Женщина, привыкшая получать то, что хочет, подумал он. Чего она хочет сейчас, догадаться было нетрудно. Его.
— Я приехала в ваши края в поисках кого-нибудь, кто представлял бы моего заказчика — производителей одеколона «Дикий мустанг».
Забыв о пакете со льдом, таявшим на круглом дубовом столе, Джош отодвинулся на своем стуле с прямой спинкой и уставился на нее.
— Вы делаете одеколон, который пахнет диким мустангом? — спросил он.
— Разумеется, он не будет пахнуть в точности как лошади. Они постарались уловить дух дикого мустанга. Понимаете, кожа и… и…
— Навоз? — спросил он.
Она поджала губы, не скрывая досады.
— Конечно, нет. Оставим сейчас запах…
— Запашок, вы имеете в виду, — сказал он, явно забавляясь. Она была, черт возьми, такая городская, такая чистенькая, такая напористая. Здесь это выглядело смешно.
— Неважно. Оставим это. Цель моего сегодняшнего визита…
— Помимо того чтобы быть сбитой велосипедом и получить несколько синяков… — продолжил он за нее. — Кстати, что вы делали у моей изгороди?
— Искала живой символ «Дикого мустанга». Искала вас. — В ее здоровом карем глазу сверкнуло воодушевление.
— И фотографировали… меня?
— Да, вас. Мне пришлось проделать длинный путь из Сан-Франциско, чтобы найти мужчину, который воплощал бы сущность Дикого Запада. Когда я увидела вас верхом на лошади, там, на холме, то поняла, что нашла его.
— Но я не пользуюсь одеколоном и не хочу знать тех, кто пользуется. Поэтому на меня не рассчитывайте, мэм.
Она подалась вперед, опершись локтями о стол.
— Вам и не нужно пользоваться одеколоном. Вам не нужно ничего. — Ее глаза блуждали по его пыльной джинсовой рубашке и линялым «Ливайс». Вдруг она залилась румянцем и поспешно вернулась взглядом к его лицу. — Кроме одежды, конечно же. Клетчатая рубашка, куртка, кожаные штаны, шарф. Для цветных рекламных щитов и телерекламы. Я уже все себе представляю.
Он вскочил на ноги.
— А я не представляю. Не на того напали. Вы и вправду думаете, что я буду выставлять себя дураком по телевизору? Рекламировать какие-то там чертовы духи? Чтобы стать посмешищем всей округи.
Мысль о мужчине, пользующемся духами, приводила его в бешенство.
— Да перестаньте, — сказала она, вставая, чтобы заглянуть ему в глаза. — Вы преувеличиваете.
— Вы считаете? — спросил он, свирепо взглянув на нее. — Я прожил в Хармони всю свою жизнь. А вы здесь сколько — всего один день? Мои родители обрабатывали эту землю до меня, а их родители — до них. Наше дело — покупать диких лошадей, объезжать и продавать их, так что духами мы не пользуемся.
— Одеколоном, — поправила она.
— И не позируем для рекламы. Мы занимаемся делом.
— Я понимаю, — произнесла Бриджет. — Я тоже занимаюсь делом. Рекламным делом, и мне необходимо найти олицетворение «Дикого мустанга». И теперь, когда я нашла его, я не собираюсь дать ему уйти. Хотя бы потому, что одно другому не мешает. Вы прекрасно сможете продолжать заниматься своей работой, а вас будут просто снимать — за покупкой, продажей, выездкой… за всем, чем вы занимаетесь. И вы заработаете достаточно денег, чтобы отправить сына в колледж. Вы заработаете денег больше, чем когда-либо мечтали.
