Дома он голым встает перед зеркалом и внимательно осматривает себя с ног до головы, как будто кинокамера снимает его от пальцев ног до головы. В кино, правда, так обычно снимают женщин. Эндрю смотрит на пальцы ног, голени, колени, бедра, яички, член, волосы на лобке, едва заметную линию волос, идущую от лобка к пупку, на пупок, живот, ребра, соски, ключицы, шею и, наконец, на лицо. Особенно внимательно он оценивает свою стрижку.

Эндрю решает, что выглядит плохо. Он обречен на неудачу. Волосы у него слишком короткие. Лоб кажется слишком большим, бросаются в глаза прыщи. Он весь красный, как те сгнившие плоды манго, которые его мать недавно выкинула. Кто вообще ест зимой в Нью-Йорке манго, а? «Только не я, – думает Эндрю. – Вот они и сгнили, и пришлось их выбросить».

Эндрю надевает чистую рубашку «Квиксильвер», синюю, стильную, и проводит следующие четыре часа перед телевизором, дожидаясь, когда наступит время идти на вечеринку. Он собирается прийти к десяти; ему хочется, чтобы Сара обязательно уже была там, потому что он там никого не знает. Хотя, возможно, это и не так. Все со всеми знакомы. Сара сказала, что придет пораньше, потому что народ соберется рано, и проведет там всю ночь.

Эндрю решает, что сегодня будет, наверно, один из тех редких случаев, когда он напьется.

Молли просыпается и прыгает со скакалкой. Это ее любимое упражнение. В школе в прыжках на двух скакалках ей не было равных. Было весело. В ее классе по программе, дающей детям из бедных семей возможность ходить в частные школы, училась одна девочка. Она еще в первом классе научила всех своих новых белых подружек прыгать на двух скакалках, так что этим все и развлекались на перемене. Молли прыгала замечательно. Через несколько лет, когда на переменах со скакалкой никто уже не прыгал, Молли этого все еще хотелось, поэтому она стала прыгать на скакалке дома. Ей казалось, что это упражнение помогает ей чувствовать себя лучше. Иногда, когда она нервничала, она тоже прыгала.

Вот и сейчас она грациозно скачет у себя в комнате. На потолке у нее над головой видны черные отметины, там, где каждую секунду, с одним и тем же звуком, его касается скакалка. Молли ведет обратный счет, начиная от ста: девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь, и так до нуля. «Все дело в выносливости, – думает Молли, чувствуя в голенях жар. – Я буду трудиться, стараться и буду хорошей. Здесь нет места никаким уловкам, так что остается только дотерпеть до конца. Я должна допрыгать до конца, а сейчас пока дошла только до шестидесяти, пятьдесят девять, пятьдесят восемь, пятьдесят семь…»

Проснувшись, Крис решает, что стоит пойти купить презервативы, на случай, если сегодня вечером ему наконец удастся перепихнуться. Потерять невинность. Трахнуть ее так, чтобы у нее мозги вылетели. Грубо поиметь. Трахнуть как следует. Трахнуть сзади. Как ему вздумается. Взять ее. Овладеть ею. Обладать ею. Употребить ее.

Заняться тем самым.

Только разве существуют более гнусные монстры, чем люди за прилавком? Крис с непринужденным видом заходит в аптеку. Презервативы продаются в конце этого большого помещения, за кассой. Он хватает пластмассовую корзину, медленно проходит вдоль рядов дезодорантов, выбирает один из них. Берет шампунь и бритвенный станок. Кидает в корзину перекись водорода. Потом, с видом человека, выполнившего свою задачу, он направляется в конец зала, туда, где за прилавком выставлены упаковки презервативов. Он как будто уже собирается заплатить, но довольно громко восклицает «А!» и щелкает пальцами.

– Можно мне еще, пожалуйста, упаковку «Троджан»?

– Вам каких? – Мужчина машет рукой вверх-вниз, указывая на ошеломляющее разнообразие предлагаемых средств контрацепции.

– Хм, – думай скорее, думай скорее, – пожалуй, «regular». – Господи, пожалуйста, пусть там найдутся «regular».

Кассир дает ему упаковку презервативов. Крис расплачивается и торопливо уходит, но старается держаться все так же непринужденно.

Дома наводят порядок горничные. К пяти они уйдут. Крис подозревает, что уже вскоре после этого начнут подтягиваться гости. А куда им еще пойти?

Крису почти ничего не надо готовить к вечеринке. Он не утруждает себя тем, чтобы убрать подальше ценные вещи, но в своей комнате перекладывает все особым образом, не удовлетворяясь тем, что горничная, как обычно, убрала комнату. У него есть кое-что, что ему хотелось бы скрыть от посторонних глаз. Он заглядывает в свой тайник с порнухой и решает, что спрятано неплохо (за решеткой в потолке). Потом он думает: «Я же вот-вот кое-кого трахну. Порнуха мне больше никогда не понадобится. Больше не придется делать это в одиночку».

Так что Крис берет в охапку все порно, что у него было, – а это немало, – и запихивает в пакет для мусора. Пакет он относит вниз, так как мусор вывозят раз в два дня, и бросает все в бак за кухней. Это избавление приводит Криса в приподнятое настроение, и, чувствуя себя свободным, он поднимается по лестнице и идет провести пару часов за видеоиграми. Затем он принимает душ и чрезвычайно тщательно одевается.

Однажды на Рождество Белый Майк получил в подарок от отца мощный бинокль; в него он начал разглядывать разные окна Ничего особенно интересного увидеть так и не удалось, но ему очень понравилось одно окно в доме на другой стороне улицы, которое ему было хорошо видно. Это была гостиная, где собиралась смотреть телевизор и ужинать семья из пяти человек. Белый Майк воображал жизнь и труды этой семьи, и, хотя черты лиц было трудно разглядеть, придумал для себя образ каждого «действующего лица». Семья состояла из родителей, двух сыновей и дочки. Все они были рыжие. Дети почти каждый вечер смотрели «Симпсонов». Родители время от времени скандалили, а один раз Белый Майк увидел, как они обнимаются на диване. Он завел привычку регулярно наблюдать за этой семьей. Это стало одним из его постоянных занятий. Что-то вроде: «А, уже восемь тридцать, пора посмотреть, как там дела у Джойсов» (так он решил их назвать).

Белый Майк не чувствовал себя виноватым, подсматривая за ними. Он прекратил наблюдение, когда родители начали целоваться на диване, потому что почувствовал себя неуютно, но в остальных случаях он смотрел и смотрел Белый Майк не смог бы объяснить почему. Наверно, думал он, это просто вуайеризм. А может, он жил их жизнью. Да не важно. Семьи были ему интересны.

«Что за ерунда, Майк, – сердился он. – Чем ты только занимаешься? Каждый вечер, в восемь тридцать, ты берешь бинокль и подглядываешь в окно за какой-то семьей. Да ты же жалкий лузер».

Возвращаясь из душа к себе в комнату, Крис останавливается возле дверей брата и стучит. Ответа нет, но Крису слышно, как брат тихими шагами ходит по комнате. Крис стучит снова, посильнее. Мягкие шаги приближаются к двери, и она чуточку приоткрывается. В комнате, похоже, темно.

– Знаешь, Клод, я сегодня устраиваю большую вечеринку. Вроде тех, которые бывали у тебя.

– Ага.

– Ну, я просто хотел, чтобы ты знал, что соберется компания. Может, будет какая-нибудь баба в твоем вкусе.

– Да без разницы. – Клод думает о том, какую гравировку сделать на рукояти меча.

– Придет Тобиас. Он собирается привести какую-то модель, которую встретил на съемках.

– Какое мне дело.

– Что ты там делаешь, Клод? – Крис вспоминает, насколько Клод когда-то увлекался вечеринками такого рода.

– Ничего не делаю. Потом. – Клод закрывает дверь у брата перед носом, оборачивается и смотрит на свою комнату, освещенную свечами. Он задернул все шторы, так что снаружи совсем не проникает свет. Он принес сюда все свечи, которые нашлись в доме, и теперь перед ним пляшут огоньки. Из стены вырублены новые куски. Свечи расставлены кругом на полу перед зеркалом на двери в ванную Клода. Другой полукруг из свечей окружает шкаф с оружием. Заперев дверь, Клод идет обратно к шкафу, открывает его и любуется тем, как мерцают на стали отблески свечей. Клод достает меч, острый как бритва, который он так неистово точил в то утро, идет в круг перед зеркалом, встает туда и снимает рубашку. Одетый только в джинсы, он смотрит на себя в зеркало из круга свечей с мечом в руке. Выглядит он достаточно привлекательно и похож на героя-воина в кульминационный момент какого-нибудь фильма. Именно это ему и надо. Клод рад, что завязал с наркотиками. Лучше быть таким, как сейчас.