— Мне нет до этого никакого дела, — отрезал он.

— Похоже, что есть, — заметила она. Он сердито провел рукой по лицу.

— Зачем ты платила по счетам, если прекрасно знала, что я обо всем позабочусь?

— Я этого не знала, не так ли? Он с недоверием взглянул на нее.

— Хочешь сказать, что моя мать никогда не предлагала этого?

— Конечно, предлагала, но…

— Ты отказалась, — закончил он. — Почему?

— Не только мужчина имеет право на гордость, но и женщина, — ответила она. — Я и так многим обязана твоей матери, твоей семье.

— Тебя этим никто не попрекает.

— Все равно.

— Господи, это всего лишь платье, — сказал он, нетерпеливо махнув рукой.

— Именно. Поэтому я не понимаю, почему ты так расстроен. — Она покачала головой, когда он захотел ей возразить. — Здесь не место обсуждать это.

— Ты права. — Он подошел к окну и распахнул его. — Перелезай.

Она уставилась на него, затем на окно, затем снова на него.

— Что?

— Перелезай, — повторил он, указывая рукой. — Это мой кабинет.

— Знаю, что кабинет, — с усмешкой ответила она. — Где бы ты еще покончил с моей репутацией?

— Да что ты в самом деле! Никто не видит, Мирабелла, и я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз. Перелезай.

— Нет.

— Перелезай, — процедил он, — или я тебя переброшу. Мирабелла смотрела на него исподлобья, испытывая нечто среднее между шоком и яростью. Она хотела сказать, что он не посмеет, но по выражению его лица поняла, что еще как посмеет. Она подошла к окну.

— Ты не придерживаешься правил нашего соглашения, — проворчала она, присела на подоконник и перекинула ноги в комнату.

— Можешь завтра же подать на меня в суд. Спрыгивай. Она спрыгнула, обернулась и стала наблюдать, как он, очутившись в комнате, закрывает окно и задергивает портьеры.

— Пустая трата времени, — сказали она, когда он зажег две свечи. — Я не собираюсь извиняться за то, что сама плачу за свои наряды.

— Мне не нужны твои извинения, — ответил Вит. — Хочу, чтобы ты выслушала мои.

Он поставил подсвечник на стол и подошел к недоумевающей Мирабелле.

— Я… Тебе не за что извиняться.

— В Хэлдоне ты чувствуешь себя не в своей тарелке, — сказал он. — Тебе неловко просить или принимать что-то от нас. Это моя вина.

— Вовсе нет, — возразила она. — Я не чувствую себя неловко…

— Не лги мне, чертовка.

— Ладно. Мне неприятно принимать милостыню, от вас или от кого-либо еще.

Он тихо выругался.

— Это не милостыня.

— А что же? Не в укор поданная, как ты говоришь, но все равно милостыня. Каково тебе было бы на моем месте?

— Со мной все обстоит иначе.

— Да? Почему?

— Я — мужчина.

— Значит, тебе позволено быть гордым, а мне нет? — с жаром спросила она.

— Нет. Мне позволено работать, — уточнил он. — И я обязан заботиться о тех, кто этого права лишен.

— Я могла бы стать гувернанткой или компаньонкой. Он изменился в лице.

— Черта с два ты посмеешь!..

— А вот и… — Она замолчала и подняла руку, когда он попытался заговорить. — Давай не будем спорить об этом, Вит. Пусть каждый останется при своем, согласен?

— Нет.

— Если мы хотим и дальше не ссориться, как обещали твоей матери, нам придется пойти на компромисс.

С минуту он молчал.

— Слушаю.

— Я признаю, что из-за гордости стала, возможно, немножко упрямой. — Проигнорировав ехидный смешок, она продолжила: — И постараюсь в будущем не отказывать леди Тарстон в удовольствии мне помочь. Но ты должен проявить терпение в этом вопросе. Гордость — часть меня. Я не променяю ее на хорошенький гардероб.

— Ты так рассудительна, — заметил он. — Как это мы раньше не ладили?

— Раньше рассудительность исчезала, когда появлялся ты. Устраивает ли тебя компромисс?

Вит скрестил руки на груди.

— Нет, но я согласен. Пока.

«Он так красив, когда сердится», — подумала она, не сводя взгляд с его темных блестящих взъерошенных волос, волевого подбородка и голубых задумчивых глаз. Напряженные мускулы рук и груди выделялись под одеждой. И как она раньше не замечала его внутреннюю силу, от которой ее бросало в жар и перехватывало дыхание?

— Плачу пенни, если скажешь, о чем думаешь, чертовка. Мирабелла очнулась, услышав его голос, взмахнула ресницами и посмотрела в его смеющиеся глаза.

— Ах, мысли эти стоят по меньшей мере десять фунтов. Но так уж и быть — я уступлю их за пять. — От волнения ее голос стал хрипловатым, но она радовалась уже тому, что вообще смогла что-либо вымолвить. Ей было ужасно стыдно.

— По рукам. Пять фунтов. Мирабелла в замешательстве моргнула.

— Что-что?

— Даю пять фунтов за твои мысли. За те, от которых ты покраснела. Могу заплатить прямо сейчас, если ты сомневаешься в моей честности. — Он выдвинул ящик стола и извлек пятифунтовую банкноту.

— Я…э…

— Что же ты, ведь сама предложила сделку. Ты ведь не нарушишь слово?

— Ты шутишь.

— Нисколько. — И, как бы подтверждая сказанное, он протянул ей купюру. Мирабелла, как завороженная, смотрела на нее.

Пять фунтов не бывают лишними, особенно теперь, когда она уже дважды распотрошила свой неприкосновенный запас.

Достоинства в ней было не меньше, чем в собеседнике, но всему свое время и место, решила она. И теперь самое время и место проявить прагматизм.

Кроме того, ей было интересно увидеть его реакцию.

— Хорошо, — сказала Мирабелла, выхватив банкноту. — Я подумала, что… э… — Она жестом показала на его грудь. — Твои плечи… — Провела рукой в воздухе. — Они… э… они немного шире, чем мне всегда казалось, — выпалила она. «Боже, как неловко».

Озорная улыбка на губах Вита сменилась распутной. Его глаза, нежные еще минуту назад, потемнели от чувства, которое Мирабелла предпочла не называть. Она и без того уже стала пунцовой.

— Что ж, спокойной ночи, Вит. Он засмеялся и схватил ее за руку.

— Не так быстро, чертовка. Нельзя говорить подобные вещи мужчинам и думать…

— Я и не говорила. Я никогда такого… никому, кроме тебя, не говорила.

Он не спеша притянул ее к себе.

— Такого точно не говорила.

Она попыталась высвободиться из его объятий.

— Мы слишком долго отсутствуем. Об этом станут сплетничать.

— У нас еще есть время.

Он привлек ее к себе, преодолевая тот последний шаг, что разделял их, и поцеловал в губы.

Вит хотел, чтобы поцелуй был под стать моменту — такой же сладкий и легкий. В обмен на несколько украденных минут бала. Все еще некрепко прижимая Мирабеллу к себе, Вит провел рукой по ее спине, побуждая подойти ближе, коснулся губами ее губ, искушая и раззадоривая, нежно покусывая, приглашая к игре.

Вкус и аромат Мирабеллы проникал в него, по капле наполняя чашу неуклонно растущего желания.

И он позволил себе опасную роскошь, разрешив чаше переполниться.

Ему нравилось, как ее пальчики сжимают его плечи и гладят затылок, нравилось стоять вот так, тесно прижавшись, лицом к лицу. Наслаждаться изгибами ее тела, лаская руками стройные бедра и тонкую талию. Чувствовать тепло ее губ, нежность кожи, слышать тихие стоны.

Он держал себя в руках.

Какое-то время.

Пока его пальцы не скользнули по ее спине и, оказавшись между платьем и лопаткой, не нащупали голубой атлас, гладкий и согретый теплом ее тела. Он не мог ошибиться.

— Вит?

Голос Мирабеллы, прерывистый и нетвердый, вернул его на землю.

— Ты надела его, — прошептал он. Она в недоумении посмотрела на него.

— Надела… надела что?

В ответ он провел пальцем по вырезу ее платья, минуя царапины на плече, спускаясь к ключице, и замер на ее упругой груди. Медленно, словно разворачивая диковинный подарок, он приспустил платье с плеча, обнажая лазурное марево.

— Голубой атлас.

Если бы он смотрел ей в лицо, то понял бы по глазам, что она обо всем догадалась.

— Ты видел, — с трудом произнесла она и отступила назад. О да! Но недостаточно. Он сделал шаг вперед.