Я стояла там, продолжая пялиться, и тут солнце наконец поднялось, и в меня ударил рассвет, открывая во мне правду о том, кто я и что я утратила, вместе с неизбежным осознанием происшедшего. Это было слишком. Я сделала единственное, что могло облегчить боль, — я потеряла сознание.

Лили не появилась, пока я медленно брела по ее владениям, но, должно быть, она была там, потому что, когда техник нашел мое распростертое тело перед кассой, он ничего не увидел, кроме человеческой женщины, ставшей жертвой жестокого нападения. Он позвонил в полицию, они приехали, забрали меня и отвезли в участок для допроса. Я не сопротивлялась. Шок — прекрасная вещь.

Тот полицейский участок был точно такой же, как другие, которые мне доводилось видеть: слегка унылый, нуждающийся в ремонте и генеральной уборке. Я не заметила компьютеров на столах и даты на календарях; я еще не привыкла к тому, что теперь у меня есть ноги, поэтому все внимание уделяла тому, чтобы держаться прямо. Дежурный офицер, энергичный деловой человек по имени Пол Андервуд, вызвал кого-то, чтобы обработать ссадины на моих локтях, ладонях и коленях, и распорядился принести мне одежду. Они оказались достаточно добры, чтобы позволить мне одеться в одиночестве в уборной. Полагаю, что отсутствие вещей при себе делает вас менее похожим на опасного преступника, а разнообразные мелкие повреждения, которые я получила во время своего пути по парку, склонили их поверить мне, когда я заявила, что на меня напали и бросили, приняв за мертвую. Состояние шока помогло мне убедительно изобразить бессвязную речь.

Теперь, когда я начала понимать, что натворил Саймон, я не могла уклониться от факта, что он на самом деле превратил меня в рыбу. Мысли крутились в голове, словно щенки, пытающиеся поймать себя за хвост, в ловушке между страхом и яростью. Я думала, что худшее уже случилось. Я понятия не имела, что худшее еще предстоит и насколько будет все плохо.

Офицер Андервуд угостил меня кофе и черствыми пончиками, пока я приходила в себя, затем дал мне заполнить бумаги — имя, номер социального страхования, место жительства, место работы — стандартные пункты. Он забрал бумаги, когда я закончила, наверное, для того, чтобы подшить в папку. Тоже стандартная процедура… но через десять минут он вернулся со злющими глазами:

— Чего это вы хотите добиться, леди?

В такое состояние его привело мое имя. Он знал его, поскольку дело было поручено ему, когда я исчезла. Он потратил год, сворачивая горы, опрашивая свидетелей, даже искал мое тело в большом озере в парке «Золотые ворота», но ничего не обнаружил, и он не считал, что это очень умно или забавно с моей стороны изображать из себя умершую женщину. Он протянул мне чистую анкету, велев заполнить ее правильно, без дурацких шуток. Думаю, именно тогда я начала понимать, во что я вляпалась. В оцепенении я перевернула бумагу и начала писать, и первое исправление случилось еще до того, как Я дошла до своего имени.

— Вы написали неправильную дату. Сегодня одиннадцатое июня две тысячи девятого, а не девяносто пятого. Бог мой, леди, будьте внимательнее.

Мои пальцы сжались, сломав карандаш пополам, и я уставилась на дежурного офицера широко открытыми, ничего не понимающими глазами.

— Как давно? — прошептала я.

— Что?

— Как давно он оставил меня… о нет. О дуб и ясень, нет.

Я закрыла глаза, ослабев, когда чудовищность происшедшего дошла до меня. Четырнадцать лет! Я боялась, что чары продержались несколько недель, может, даже месяцев, но четырнадцать лет?Это было уж чересчур для моего разума. Но у меня не было выбора, и дальше все было еще хуже.

Все пропало. Все, что я строила и над чем работала в мире смертных… все ушло. Клифф продал мой бизнес, чтобы покрыть мои долги, после того как истекла моя лицензия частного детектива, так как истек мойсрок давности, поскольку семь лет — это предельный срок для пропавших без вести. Я всегда находила в этом легкую иронию: в конце концов, семь лет — это традиционный срок заключения для людей, которые сумели найти путь в полые холмы. Октобер Дэй, покойся с миром.

Спасибо Оберону за Розу Зимний Вечер, известную как Роуз Уинтерс в мире смертных. Она была единственным созданием из тех, кого я знала, чей телефонный номер не изменился за минувшие годы. Я воспользовалась своим правом на звонок, чтобы связаться с ней и взмолиться, чтобы она забрала меня. Я ожидала, что она закричит, но нет. Она просто приехала в участок, подтвердила, что я та, за кого себя выдаю, и каким-то образом убедила их отдать меня на ее попечение. Потом она отвезла меня в мотель, где я смогла собраться с чувствами. Мы обе знали, что везти меня к ней домой бессмысленно, так что никто из нас не предложил этот вариант, — я была не в том состоянии, чтобы вступать в чьи-то владения.

Она оставалась со мной весь день. Заказала пиццу на обед и руганью заставила меня поесть; спрятала телефонный справочник, чтобы я не могла позвонить Клиффу; вызвала пажей и разослала их сообщить местным нобилям, что я вернулась. И когда солнце село и я наконец начата плакать, она обняла меня и утешала. Я всегда буду помнить об этом. Роза никогда не была приятной личностью, но она обнимала меня, пока я в этом нуждалась, и ни слова не сказала о том, что мои слезы оставили пятна на ее шелковой блузке, и о том, что я привела ее в смятение. В критической ситуации она делала то, что надо было делать, и не отказывалась.

С тех пор положение дел немного улучшилось. Чистокровки всего города хотели помочь чем можно, а полукровки хотели помочь еще больше. Мой отказ иметь с ними дело связал им руки, но они сделали все возможное, перед тем как предоставить меня самой себе. Роза предложила восстановить мою лицензию частного детектива. Я отказалась. Я уже следовала по этому пути, и добра он мне не принес.

Думаю, они сказали маме, что я вернулась, но я не уверена, что она осознала это. Сейчас она мало что понимает. Все время она блуждает по Летним Землям, напевая песни, которых никто не знает, и стуча в двери, которых никто не видит, кроме нее. В некотором роде она потеряла больше времени, чем я.

Роза велела не связываться с Клиффом, пока я не буду готова. Я продержалась дольше, чем считала возможным: прошло почти три дня, когда я ему позвонила. Я не могла сказать ему, где я была или что случилось, — нет способа сказать «меня превратили в рыбу» человеку, который считает тебя такой же смертной, как и он сам, так что я прибегнула к старым клише и сказала, что у меня случилась амнезия из-за нападения человека, за которым я следила, и что я не знаю, что было дальше. Может, мне не стоило удивляться, когда он бросил трубку или когда Джилли не захотела иметь со мной ничего общего. Они обошлись без меня, построив свою жизнь, в которой не было место для бездельницы, оставившей их горевать на четырнадцать лет. Я не могла оправдать себя, и нам осталось только молчание, которое не оставляет места любви. Я продолжала звонить. Они продолжали отказываться говорить со мной.

Это было в июне. Я сделала что могла, чтобы собрать остатки прежней жизни, но ничто не могло вернуть мне годы. Лета, зимы, последние часы с матерью, перед тем как она окончательно ускользнула в свой собственный мирок, каждая драгоценная минута с моей малышкой — все это ушло навсегда и безвозвратно. Может быть, поэтому мне было так легко отвернуться от фэйри. Они забрали меня из мира смертных дважды. Я не дам им третьей попытки.

Шесть месяцев прошли в тумане отчаяния, жалости к себе и изоляции. Я не понимала этот мир, я была в нем такой же чужой, как моя мать в тот день, когда она покинула Летние Земли в первый раз. Это было мое покаяние, я решила, что это то, что я заслужила, и продолжила жить дальше. Мир вокруг меня разваливался, но теперь мне было наплевать.

Здесь и заканчивается сон на осознании того, что не имеет значения, где я — женщина, рыба или нечто среднее. В действительности я так и не выбралась из пруда. Я до сих пор не могу дышать.