Все обстоятельства, предшествующие аресту А. Ф. Лосева и выходу «Диалектики мифа», можно найти в моей статье «От диалектики мифа к абсолютной мифологии» [943]. Здесь я ограничусь фактами, связанными с трудно реконструируемой историей этого «Дополнения».
Среди рукописей А. Ф. Лосева, возвращенных мне из ФСБ, вместе с текстом «Диалектики мифа» — главлитовский номер А 45070, «Главлит к печати разрешает» — лежал и истрепанный, разорванный по краям титульный лист с заголовком «Добавление к книге А. Ф. Лосева «Диалектика мифа и сказки»» — номер А 45070а [944], красный штамп Главлита с другой резолюцией: «Не печатать». Полный текст работы до сих пор не найден. Однако какой–то текст держал в руках М. Горький в 1931 г., когда готовил статью «О борьбе с природой» [945]и когда Лосев (отбыв во внутренней тюрьме Лубянки 17 месяцев, из которых 4—в одиночке) уже трудился на стройке Беломоро–Балтийского канала на Свирьстрое (сначала была Кемь со сплавом леса, а потом по инвалидности его перевели на Свирьстрой сторожем на лесную биржу).
Горький ссылается на некую «рукописную копию нелегальной брошюры профессора философии Лосева». Однако в архиве Горького и в друтих архивах такая рукописная брошюра отсутствует. Почему брошюра и почему рукописная? Принадлежала ли эта рукопись вообще Лосеву?
«Дополнение» к «Диалектике мифа» отнюдь не брошюра, а большая рукопись, которая должна была по замыслу Лосева представить собою вторую часть «Диалектики мифа», о чем на последней странице 1–го издания «Диалектики» прямо сказано: «В дальнейшем нам предстоит огромная задача диалектического развертывания основных структур абсолютной мифологии и диалектика главных типов мифологии относительной» (1930, с. 263=1994, с. 216).
Под абсолютной мифологией Лосев понимал ведение, вмещающее в себя равноправно веру и знание в высшем синтезе (вспомним здесь юношескую–работу Лосева «Высший синтез как счастье и ведение» [946]). Абсолютная мифология утверждает необходимость новой категории, не сводимой на субъект и объект, но опять–таки синтезирующей их. Ткким образом, абсолютная мифология есть мифология персонализма и субстанционализма, т. е. учение о личностном Боге, о развернутом магическом имени, взятом в своем абсолютном бытии.
Для Лосева «диалектически» и «с полной очевидностью» вытекает из его исследования «определенная форма объединения понятий вечности, абсолютности, бесконечного предела, сознания (всеведения) и субъекта, т. е. понятие Бога вытекает для мифологии с простейшей диалектической необходимостью» (с. 259=213). Вот именно этой абсолютной мифологии и должна была быть посвящена вторая часть «Диалектики мифа», где вместе с тем должны были найти место укорененные в повседневной жизни и объясненные социально разные типы относительной мифологии—христианской, греческой, римской, иудейской, индийской и др.
Лосев задумал здесь осветить факты культурной истории, дать интерпретацию разных мифологических типов с позиций социальноэкономических. То, что это направление все больше и глубже привлекало идеалиста Лосева, видно из его лекций по истории эстетических учений, читанных в Московской консерватории. Он хотел уяснить диалектические, а не причинно–силовые и вещественные связи между бытием и сознанием. Бытие для Лосева—это «живое тело, выраженная субстанция сознания» [947]. «Тело осуществляет, реализует, впервые делает существующим внутренний дух, впервые его выражает бытийственно». И «сознание только тогда есть осознание, когда оно действительно есть, т. е. когда оно определяется бытием». Для Лосева «диалектическое саморазвитие единого живого телесного духа и есть последняя, известная ему реальность». А «экономика делает специальную идею выразительно сущей». «Дух, который не создает своей специфической экономики, есть или не родившийся или умирающий дух» [948], — заключает Лосев.
Таким образом, в «Дополнении» идеалист Лосев пользуется методом, который он опробовал в своих лекционных курсах, читавшихся целый ряд лет. Только в Консерватории был курс эстетических учений, в «Дополнении» история конкретных мифологических типов.
Попытка профессора Лосева представить эстетику и мифологию во взаимодействии бытия и сознания не осуществилась.
Так что же в конце концов представляло собою это загадочное «Дополнение» к «Диалектике мифа»»?
По сведениям, данным В. М. Лосевой еще до ее ареста (5 июня 1930 г. — в годовщину венчания), а именно 12 мая 1930 г., когда ее вызвали для допроса, вырисовывается следующее. А. Ф. сначала соединил обе книги — «Диалектику имени» и «Вещь и имя» — в одно целое под названием «Диалектика мифа и сказки». Книгу разрешили. Однако, когда Лосев написал к этой книге «Дополнение» осенью 1929 г. и оно не было разрешено, он разделил книгу на две. Одну — «Диалектику мифа» — подал в Главлит, и ее пропустили [949], другую — «Вещь и имя», тоже разрешенную, — отправил в Сергиев Посад в типографию Иванова, а «Дополнение» осталось само по себе среди его рукописей.
Во время ареста в ночь на Страстную пятницу 18 апреля 1930 г. забрали более двух тысяч рукописных страниц, среди них, видимо, и «Дополнение». Возможно, однако, что это так называемое «Дополнение», приложенное к заявлению Лосева [950], в Главлит от 30/ΧΙΙ.1929 г. с просьбой о напечатании целиком «Диалектики мифа и сказки», вместе с дополнительными главами попало в ОГПУ еще раньше из Главлита в 1929 г.
Характерно, однако, что в числе списка забранных рукописей «Дополнение» отсутствует. Но список вообще составлен наспех, неквалифицированно, со множеством ошибок в именах и названиях. Видимо, из «Дополнения» следователь Герасимова сделала интересующие ОГПУ выписки, чтобы подвести Лосева под статью 58.10, или нечто вроде конспекта, причем крайне тенденциозного, так как часть «Дополнения» — богословскую—она по заданным следствием и начальством условиям просто проигнорировала. Зато среди многочисленных примеров разных типов мифологий, среди цитат из различных статей и книг (а их Лосев любил делать сотни, что видно по его собственным книгам) она выискивала фрагменты социально–политического характера, которые вне контекста всей рукописи и всей философской концепции Лосева можно было интерпретировать с выгодной для следствия точки зрения. Видимо, таким образом постепенно создавалась «брошюра», которой воспользовался М. Горький.
В одном из документов, содержащихся в следственном деле, А. Ф. Лосев писал: «В ученых кругах не раз отмечалась моя способность вживаться в древние типы культур и рисовать их с их внутренней и животрепещущей стороны. Так в «Музыке как предмете логики» я дал (в главе «Музыкальный миф») опыт христианского вживания в стихию немецкой музыки, ничего не имеющей [общего] с христианским средневековьем. В книге «Очерки античного символизма и мифологии» гл. I я дал опыт такого же синтетического подхода к античности». Во второй части «Диалектики мифа» Лосев применил, по его словам, этот же «синтетический подход к внутренней жизненной стихии христианской мифологии, подход, не брезгающий и художественными приемами».
Автор хотел, с одной стороны, дать диалектическое переплетение судеб мировой истории в мифе, а с другой—стать над этими судьбами, как бы «над схваткой». Ряд мифологических типов он предполагал дать в их «взаимном освещении» (например, христианство освещает иудейскую мифологию, а иудейство—христианскую). И более того, это сочинение, по мнению автора, должно было быть написано «в виде диалога, где разговаривающие были бы представлены равномерно». Но, к сожалению, получилось «преобладание христианской мифологии».
