По рекомендации соседа Треппер снимает здесь комнату. Что касается Жоржи, то Треппер решил спрятать ее от гестапо. На все ее протесты он отвечает одно: «Послушай меня, я должен остаться, чтобы наладить связь; ведь я в полной изоляции. После всего, что произошло, меня, может быть, отправят очень далеко, за границу, и мы долго не увидимся».

Верит ли он сам в глубине души, что они когда-нибудь свидятся? Он никогда не скрывал от нее, что связан с женой, Любой, нерасторжимыми узами. Отношения с Жоржи, порожденные войной, будут прерваны, как только она закончится.

Жоржи придется укрыться в маленькой деревушке в провинции Бос, под Шартром. Но тут возникает другая проблема: кто будет вместо нее осуществлять функции связного? Она предлагает мадам Мэ, пожилую женщину, с которой познакомилась через свою портниху. Мадам Мэ — вдова певца и композитора, довольно популярного в довоенное время.

Панвиц узнает, что Жоржи де Винтер обучалась танцам, находит танцкласс на улице Клиши, арестовывает Денизу. Ей известно об особнячке в Везине, о Кейри (это она рекомендовала их Жоржи год назад) и о мадам Мэ (Жоржи познакомила их).

В Везине зондеркоманда находит лишь некоторые свидетельства недавнего пребывания беглецов.

В Сюрене гестаповцы устроили настоящий штурм домика Кейри. Две машины гестапо проносятся по аллее Пепиньер, резко тормозят перед домом; зондеркоманда в полном составе перескакивает через ограду с пистолетами наготове и взламывает дверь. Панвиц уверен, что Треппер попался; но никого, кроме бабушки Кейри, в доме нет.

Новое разочарование постигло зондеркоманду в квартире мадам Мэ: она пуста. Панвиц устраивает засаду.

По бумагам мадам Мэ немцы узнают, что близится день рождения ее мужа. Это обстоятельство подсказывает им идею хитроумной ловушки. В означенный день зондеркоманда отправляется под видом делегации на кладбище: ее шеф несет великолепный венок, обвитый лентой с надписью: «От поклонников Песни». Пристально вглядываясь в посетителей, гестаповцы несколько часов топчутся на холодном ветру, гуляющем среди могил. Но мадам Мэ так и не приходит поклониться праху покойного мужа. Наступает ночь; сторожа напоминают о закрытии кладбища. Раздосадованная зондеркоманда оставляет венок на могиле мсье Мэ и мрачно возвращается на улицу Соссе.

Охота на человека длится уже целый месяц; Большой шеф все еще на свободе.

Жоржи де Винтер тоскует.

14 октября, не выдержав одиночества, она уезжает из деревни в провинции Бос и приезжает к Трепперу в Бур-ла-Рен. Он отчитывает ее за неосторожность, но за упреками не может скрыть глубокой радости. Их свидание продлится только одну ночь: после заслуженного выговора 15 октября утром Жоржи уезжает снова. На пороге мадам Мэ говорит ей: «Вы должны оставить мне ваш адрес, чтобы я могла по крайней мере предупредить вас, если что-нибудь случится». Жоржи называет его.

Мадам Мэ тоже покидает семейный пансион и отправляется в Бютт-Шомон. Еще до ареста Большого шефа Центр разработал с ним систему так называемых «проверочных» встреч. 1-го и 15-го числа каждого месяца около одной церкви в квартале Бютт-Шомон его будет ждать человек на случай, если ему понадобится встреча. Жоржи, которая была послана туда 1 октября, никого там не обнаружила. Треппер надеется, что мадам Мэ повезет больше. Супруги Спаак, разумеется, предупредили его, что на 22-е назначена встреча с представителем ФКП в Бур-ла-Рен, но Большой шеф не хочет упускать ни одной возможности восстановить связь. К тому же представитель Центра сможет выйти на Директора значительно быстрее, чем коммунистическая партия.

Мадам Мэ предупредила Треппера, что воспользуется случаем и забежит домой — ее квартира находится в Бютт-Шомон; она хочет взять кое-какие вещи. Он изо всех сил отговаривал ее, но пожилая дама заупрямилась, и он вынужден был смириться.

Панвиц: «Как только мне позвонили, я вскочил в машину и помчался к дому мадам Мэ. Она была вне себя, потому что мои парни, как обычно, все разворотили. Когда я вошел, она набросилась на меня с криками, бранью и сильно ударила ногой по правой берцовой кости. Мне было очень больно. Я закричал от боли и инстинктивно нагнулся, чтобы потереть ногу. Тогда она стала бить меня зонтиком, и я упал на колени. Наконец ее удалось усмирить».

У мадам Мэ был сын. Когда ей пригрозили, что убьют его у нее на глазах, она назвала адреса Треппера и Жоржи.

Большой шеф сказал ей: «Если вас арестуют, прошу вас, продержитесь хотя бы два часа: я буду знать, что с вами что-то случилось, и приму меры».

Встреча в Бютт-Шомон должна была состояться в полдень. В два часа Треппер начинает волноваться. В три часа покидает пансион, предупредив хозяйку, мадам Парран: «Послушайте, мне кажется, что некоторые ваши жильцы… словом, с ними не все в порядке. Если это так, они должны немедленно скрыться. — И добавляет: — Возможно, ко мне придут или будут звать к телефону. Ответьте, пожалуйста, что я пошел прогуляться и вернусь в семь часов». Хотя он не знает, что Жоржи имела неосторожность доверить свой адрес мадам Мэ, адрес Спааков, к которым он посылал старушку неоднократно, ей, конечно же, хорошо известен. Нужно немедленно предупредить их об опасности. Треппер надеется, что, задержав зондеркоманду в Бур-ла-Рен, успеет побывать на улице Божоле. Кроме того, в семь часов будет уже темно.

Уловка удается. В тот самый момент, когда пансион в Бур-ла-Рен оцепляет полиция, он беспрепятственно добирается до квартиры Клода Спаака и сообщает ему ужасную новость: надо бежать немедленно. Но Сюзанна Спаак—в Орлеане, она вернется только к вечеру. И что делать с детьми — тринадцатилетней девочкой и двенадцатилетним мальчиком? Треппер умоляет писателя здраво оценить ситуацию: гестапо может позвонить в дверь с минуты на минуту! Нужно исчезнуть!

Согласившись наконец с Треппером, Клод Спаак провожает его до двери и спрашивает:

— А вы, вы куда пойдете?

— Не знаю.

Эту ночь Большой шеф проведет под открытым небом, на скамейке сквера, дрожа от холода и подвергаясь риску случайного apeста во время полицейской облавы.

Вечером 17 октября Жоржи, как обычно, вернулась с прогулки на ферму. На кухне уже накрыт стол, она садится ужинать вместе с крестьянской четой, хозяевами фермы.

Криминальрат Панвиц притаился за окном. Его вооруженные до зубов помощники — во дворе, ждут сигнала. Ферма окружена немецкими полицейскими. Предусмотрительный Панвиц привел с собой пятьдесят человек.

С бьющимся сердцем, пристально наблюдая за сидящими, он медлит, не решается подать сигнал к атаке. Чего он ждет? Надеется, что к троим сотрапезникам присоединится четвертый — Большой шеф. Когда Жоржи погружает ложку в суп, он понимает, что это напрасная надежда.

«В кухню вдруг ворвались немцы, — рассказывает Жоржи де Винтер. — Их было девять человек во главе с Панвицем и Бергом. Они втолкнули меня в «ситроен». Один сел справа, другой — слева, пока мы ехали, они держали меня за руки. Панвиц сразу же заговорил со мной: «Итак, Отто (Треппер) сбежал, бросил нас…» Эдди (Треппер) научил меня, как себя вести, если я буду арестована. Поэтому я ответила: «Ну нет, вовсе нет! Он ушел, чтобы наладить дело!» И в этом месте я вставила знаменитое высказывание Бисмарка. Эдди учил меня: «Ты им скажешь: «Он ушел, чтобы готовить переговоры о мире, потому что в оценке отношений между Россией и Германией разделяет точку зрения Бисмарка». Знаете, Бисмарк всегда считал, что необходимо ладить с Россией. Услышав это, Панвиц расцвел! Настолько повеселел, что мы с ним болтали всю оставшуюся дорогу. Вообще немцы обращались со мной хорошо, почти по-родственному. Называлй меня «медхен» (барышня)».

Криминальрат ликует. Наконец-то он чувствует, что вновь овладел ситуацией. Треппер, конечно, все еще на свободе, но какое это имеет значение, если он действительно бежал, чтобы организовать переговоры между Москвой и Берлином? Совершенно очевидно, что Жоржи не связана с политикой. Она не могла бы приписать Большому шефу того, что он не говорил. Высказывание по поводу Бисмарка особенно примечательно.