Желание драться у непрошеных гостей было более чем очевидным — точно так же, как и охвативший участников конгресса ужас, от которого они буквально онемели.

Раздался пронзительный голос предводителя драчунов:

— Наша организация тоже гуманитарная! Почему нас не пригласили?

— Евреи, вон отсюда! — закричал кто-то из его приспешников. — Концлагерь по вам плачет!

Вся группа издевательски захохотала. Это несколько сбило напряжение. Бледный как полотно председатель съезда взял микрофон, стараясь выдерживать мирный тон:

— Но здесь нет евреев.

— Зато есть негры! — гневно прозвучало в ответ.

— Ребята, чего мы ждем? — закричал главарь. — Проучим зажравшихся буржуев!

То был сигнал к атаке, которого ожидали одни и опасались другие. Через несколько секунд зал превратился в поле битвы. Вопили все: и парни с дубинками, нападавшие группами, и участники съезда, размахивавшие стульями.

Джакомо стоял сбоку, у стены, далеко от центра зала, где завязалась драка, и к тому же возле запасного выхода. Но он не хотел бежать от нападения, не хотел уйти от этой драки, вызванной слепой и глухой нетерпимостью. И в самом деле, ловкость, полученная благодаря занятиям спортом, позволила ему сперва уклониться от ударов палками, а потом крепко врезать ногами и кулаками двум нападавшим, — правда, это стоило Джакомо любимой шляпы.

Третий противник, злобно ухмыляясь, уже готов был наброситься на него, размахивая тяжелой цепью. Джакомо встретился взглядом с его маленькими, налитыми кровью глазками и понял, что речь теперь уже идет о жизни и смерти. Он сжал кулаки и приготовился к схватке. Вдруг дверь запасного выхода приоткрылась, и Джакомо, стоявший к ней спиной, почувствовал, как кто-то схватил его за руку.

Это был Иеремия Уайт.

— Идемте, скорее, скорее!

Парень с цепью в растерянности остановился, и Джакомо поспешил следом за американцем, бежавшим по коридору, который вел вниз, где находились туалеты и запасной выход. Другие тоже воспользовались эти путем для спасения.

Вскоре, спустившись по полутемной лестнице, они выбежали во двор, окруженный строгой колоннадой, и покинули палаццо как раз в тот момент, когда к нему подъехали полицейские машины. Оказавшись на залитой солнцем улице, Джакомо почувствовал себя лучше. Уайт выглядел спокойным и выдал короткое резюме:

— Провокаторы, которым ничего не светит.

Вскоре они подошли к аллее Трастевере и остановили такси.

— Может быть, поедем ко мне? — предложил Уайт.

— А где вы живете?

— На Авентинском холме.

Джакомо был потрясен, но, конечно, не показал своего изумления. Губы американца изогнулись в насмешливой улыбке.

— Вы ведь хотели там побывать, не так ли?

— Это верно. Только я не говорил вам об этом.

— Чтение мыслей или взаимное внушение? — вслух размышлял Уайт, пока Джакомо садился в такси.

Здание церкви Санта-Мария-дель-Приорато на Авентинском холме было именно тем самым, что осталось на загадочном рисунке, повторял про себя Джакомо. А эти даты, 1489–1989, написанные на обороте? Две последние одинаковые цифры, конечно же, заключали в себе некий смысл. Но так ли это? Вопросы эти молоточками стучали в голове Джакомо, глухо и ровно, словно пульсация одной и той же неотвязной мысли.

Возможно, человек, сидевший рядом с ним и выглядевший вполне беззаботно, был способен уловить эту мысль? И действительно, слова американца глубоко поразили Джакомо.

— Игра в лото, которое так любят в Италии, насчитывает девяносто чисел. Восемьдесят девять — предпоследнее из них, как бы возвещающее конец и ожидание нового начала. И действительно, последняя цифра в нем — девять. Она же — первая в числе девяносто, завершающем каждый цикл и начинающем новый. Согласно Пармениду, цифра девять относится к области абсолюта, соединяя голову с хвостом и таким образом замыкая идеальный круг кольца. — Он бросил на Джакомо испытующий взгляд и добавил: — Или короны.

— Вы тоже специалист по гаданию на цифрах, как и наш Гельмут?

— Я занимаюсь этим иногда лишь ради развлечения, — торопливо проговорил Уайт и продолжал: — У вас нет ощущения, будто нарастает нечто пока еще плохо различимое, что вот-вот обретет форму и явится на свет? Что-то подземное, медленно и не без труда выходящее на поверхность?

— Мировая война? Страшная катастрофа?

Уайт покачал головой:

— Не знаю. Я только предостерегаю. Возможно, это предвидение.

— Верно, — согласился юноша, думая о пророческих словах, которые нередко повторял падре Белизарио. — У меня тоже есть какое-то странное внутреннее ощущение.

Светлые, почти прозрачные, глаза американца слегка блеснули.

— Правильно, внутреннее.

Он принялся смотреть за окно на хаотичное движение машин, среди которого таксист пытался проделать путь, и, не отрывая взгляда от дороги, произнес:

— В Америке у меня есть друг, который работает на сейсмической станции. Он-то мне и сказал, что время от времени его приборы регистрируют какие-то странные толчки. Но это не движения земной коры и не вулканическая деятельность. Это какие-то загадочные брадисейсмы. Мой друг называет их «галопом подземной кавалерии». Любопытное сравнение, не правда ли?

Джакомо ничего не ответил, только представил себе всадника, который ударом копья — гигантского копья — пронзил Анну. Голос Уайта вернул его к действительности.

— Я все более убеждаюсь, что судьба, предназначение, будущее скрыты не в линейных и геометрических движениях небесных тел, но в первородных силах, бесформенных и пугающих, которые сталкиваются в магме, глубоко в недрах земли.

— А как же астрология, самый древний опыт предсказаний?

Уайт склонил голову:

— Это вполне естественно, что неисчерпаемая потребность в знаниях побудила людей обратиться к безупречности небесного свода, к сложной гармонии вселенной. Не случайно мы, верующие в единого Бога, образно представляем себе Его именно там. Но наш истинный, настоящий мир — это земля и все, что находится в ее недрах.

Джакомо уловил в словах и жестах Уайта какой-то педантичный, менторский тон, нечто такое, что подспудно вызывало раздражение и неприязнь.

Американец указал пальцем вниз:

— Наша физическая природа, наша материальность вот тут, у нас под ногами, там, откуда берется наша пища и куда отправляют мертвых. Именно там заключены несметные сокровища — золото, алмазы, нефть, — именно там мы образно представляем себе ад и царство теней и зла. И на самом деле нет ничего более неизведанного, чем земные недра.

Тем временем они приехали на самый впечатляющий, самый легендарный из семи римских холмов — Авентинский. Высадив их, такси уехало.

Вот он — грандиозный архитектурный ансамбль Санта-Мария-дель-Приорато. Джакомо с огромным волнением смотрел на него. Это было поразительно точное воплощение рисунка.

На площади находилась группа туристов. Они по очереди совершали небольшой ритуал, предписанный путеводителями на всех языках. Туристы друг за другом заглядывали в замочную скважину больших ворот, чтобы увидеть оттуда купол собора Святого Петра в Ватикане.

— Это одно из самых загадочных мест на свете, — прошептал Уайт, отвернувшись от туристов и обращаясь к Джакомо. — Вы знакомы с масонским учением?

Джакомо сделал неопределенный жест.

Уайт принялся пристально рассматривать стелы и обелиски, украшавшие здание.

— Mons Serpentarius, то есть Змеиная Гора, — так называли Авентинский холм древние римляне, считавшие змею олицетворением темных и вечных жизненных сил. Видите, как много здесь резных фризов с изображением змеи. Если вздумаете сосчитать их, то получите ровно тридцать три. Создатель этого ансамбля — Джованни Баттиста Пиранези…

— Знаю.

— Но может быть, вам не известно, что Пиранези был масоном и, похоже, достиг тридцать третьей, высшей, степени в масонской иерархии. — Он сделал широкий жест в сторону ансамбля. — Мальтийские рыцари — наследники рыцарей святого Иоанна, участников Крестовых походов, — до сих пор имеют здесь свою штаб-квартиру. — Американец направился в сторону храма. Легкая улыбка блуждала на его губах. — А ведь неплохую шутку учинил Пиранези, когда согласился принять заказ мальтийских рыцарей на проект собора Санта-Мария-дель-Приорато, места, предназначенного для творения обрядов, тишины и молитвы.