Спросил, нет ли еще каких-нибудь сообщений с лодки, что с ней? Командир поста доложил, что лодка стоит на якоре, больше никаких сообщений с нее не было.

И. Болонкин понял, что запрашивать лодку о недостающих продуктах резону нет, не его это дело, зато нужно доложить об этом семафоре комбригу, и как можно скорее. Ведь выход лодки запланирован, и любая задержка с выходом должна быть известна командующему флотом. Он снял трубку прямого телефона и доложил о семафоре командиру бригады Герою Советского Союза контр-адмиралу Ивану Александровичу Колышкину.

Комбриг Колышкин, спокойный, хладнокровный и уравновешенный человек, много повидавший и покомандовавший людьми на своем веку, все же не мог скрыть своего удивления. Он также спросил Болонкина, где лодка, что с ней, попросил еще раз прочитать текст семафора и только после этого скомандовал: «Вызовите на КП с необходимыми документами командира береговой базы Морденко и начпрода. Больше никому и ничего не сообщайте, поскольку командир первого дивизиона в море».

Командир бербазы и начпрод примчались запыхавшись на КП через час и накинулись с расспросами на Болонкина. Но тот ничего им не сказал, только спросил, взяли ли они с собой документы об обеспечении продовольствием «К-21» на поход. Оба интенданта сидели, разглядывая документы, и с тревогой ожидали появления комбрига.

Распахнулась дверь, вошел Колышкин. Он быстро прошел мимо вскочивших Морденко и начпрода, сказав только: Подождите…» — и зашел на командный пункт, где его встретил Болонкин. Выслушав доклад

[399]

оперативного дежурного по обстановке, он еще раз уточнил о лодке, пожал плечами и вышел в комнату, где его ждали командир береговой базы и начпрод. Строго посмотрев на них, он сказал:

— Доложите, как вы обеспечили продовольствием «К-21» перед выходом?

— Товарищ контр-адмирал, лодка получила все положенное ей продовольствие. Вот расписки доктора лодки в получении продовольствия! — поспешно доложил командир базы.

— Тогда доложите по позициям ведомости и накладным о получении продовольствия! — сказал Колышкин.

Бумаги были у начпрода, и он их начал читать, торопясь и захлебываясь от волнения. Ведь нечасто приходится отвечать на прямые вопросы командира бригады.

— Не спешите! — сердито прервал Колышкин. Морденко выхватил накладные из рук начпрода и начал их читать медленно и даже как-то торжественно, показывая каждый раз подписи в получении продовольствия по зачитанной накладной. Колышкин внимательно слушал, не перебивая. Когда Морденко закончил читать, Колышкин задумался. Морденко и начпрод сидели с удовлетворенным видом и ждали его реакции. Внезапно Колышкин скомандовал начпроду: «А ну-ка, прочитайте еще раз ведомость с начала и до конца!» Начпрод, уже неспеша, еще раз прочитал всю ведомость, и Колышкин, повернувшись к Морденко, задумчиво сказал:

— А ты знаешь, Григорий Петрович, у меня почему-то такое чувство, что в ведомости чего-то не хватает.

Колышкин и Григорий Петрович Морденко прибыли на Север давно и служили на одной лодке, дружили, но затем Морденко заболел и был вынужден перейти на береговую службу. Он остался в подплаве и был назначен командиром береговой базы. Иногда сослуживцы позволяли себе такое товарищеское обращение.

[400]

— Да что ты говоришь, Иван Александрович, ведь им дали все, что положено, ты сам видишь! — энергично возразил Морденко.

Но тут, на свою беду, в беседу начальников встрял начпрод:

— Григорий Петрович! Вы же дали команду им не отпускать тараньку!

— Вот! — торжествующе сказал Колышкин. — Как же это в море без тараньки?! Недаром я что-то не то чувствовал, слушая перечень. Ну а теперь скажи, чего ради ты им не дал тараньку? Знаешь ли ты, к чему это привело?

— Ну, правильно, — сказал Морденко, — я дал команду временно никому тараньки не давать. Ее давно уже не завозят. Скоро сезон начнется, и тараньку завезут. А сейчас на складе есть небольшой резерв на какой-нибудь экстренный случай. Неужели Лунин без тараньки воевать не может?!

— Ты, Морденко, эти разговоры прекрати, — строго сказал Колышкин, — не тебе учить Лунина воевать. А он требует то, что ему положено, и он полностью прав. И непонятно, почему я, командир бригады, не знаю, что у нас не хватает продуктов, а ты самовольно отправляешь лодки в боевой поход с нехваткой. Откуда у тебя столько прав? Не много ли ты на себя берешь? Не придется ли тебе за это ответить? Ты вот о чем подумай!

— Виноват, товарищ комбриг! — ответил сразу присмиревший Морденко, — больше такого не случится!

— Ну а раз виноват, то и исправляй свою вину, бери катер и отправляй тараньку в Оленью губу. Все, сколько положено, и ни на одну рыбину меньше. По исполнении доложишь. А я здесь подожду. Счастье твое, что сейчас по приказу комфлота я сам отправляю лодки в море и отзываю их. А то бы и мне, а тебе так и вдвойне, попало бы от командующего! А сейчас иди и выполняй приказание.

Виновники состоявшегося разговора покинули КП.

Тем временем напряженное ожидание на лодке продолжалось. Команда успела поужинать, сделали

[401]

приборку, и Лунин, внешне совершенно спокойный, созвал в кают-компании совещание комсостава. На этом совещании он объяснил задачу похода, замысел ее решения, а затем приказал еще раз проверить готовность лодки к походу и доложить.

Где-то после 23 часов с мостика сообщили о приближении бригадного катера. На мостик поднялись старпом и боцман. Катер ошвартовался к борту лодки, и мичман из продчасти доложил о доставке четырех мешков тараньки.

Старпом спустился вниз для доклада Лунину, а доктор поднялся на мостик, расписался в накладной и тоже ушел вниз. На мостике остался боцман Тимофей Соловей и два краснофлотца, принимавшие с катера мешки с таранькой.

На свою беду мичман из продчасти высказался о том, что команда могла бы прожить месяцок и без тараньи. И тут же получил отповедь от боцмана.

— Ишь ты, рассуждает! Ты давай, что положено, а то норовите побольше зажать! Знаем мы вашего брата. Заелись у себя в продскладах, наели морду на дармовых заграничных харчах. Все норовите объегорить, каждый раз, как сахарный песок привозят— обязательно сырой воды туда для веса плескаете. Моря, небось, и не нюхал, так мы можем тебе устроить. Вот загребем тебя, засадим в отсек, покачаешься в походе, так один все четыре мешка тараньки слопаешь! А то рассуждает! Давай отчаливай отсюда, пока цел!

Мичман из продсклада, напуганный таким взрывом гнева боцмана, зажал подписанную доктором накладную, спрыгнул в катер и поскорей юркнул в каюту. Катер ушел в Полярное,

Ожидание кончилось. Прозвучала команда: «Корабль к походу приготовить». Для порядка еще раз проверили лодку «на вакуум». Заработал дизель на прогрев. Все пошло заведенным порядком. Командир поднялся на мостик, загремела якорь-цепь. Лодка медленно пошла к выходу из Оленьей губы. Штурман записал время — 00.04 14-го числа.

[402]

Пост СНИС доложил оперативному дежурному БПЛ о начале движения лодки. Болонкин доложил об этом Колышкину, который все еще находился на КП. глянув на часы, он произнес

— Вот теперь мне все стало ясно. Лунин не хотел выходить в море 13-го числа. Ради этого и потребовал «недостающие продукты». Дождался «продуктов» и вышел в поход 14-го. Лодка у него быстроходная, на позицию он прибудет вовремя. Все рассчитал. И к нему не придерешься ни с какой стороны. Ну, дай бог ему успеха. Он молодец, когда еще пришел ко мне в дивизион, то сразу понравился. Учился хорошо и плавал, дай бог каждому. С такой морской практикой ему ничего не страшно. Рассудителен и в то же время смел. Да и удачлив. Будем ждать его с победой.

Поход получился очень тяжелым. При погружении на глубину не выдержала давления прочная труба приема воздуха к дизелям. Нарушилась дифферентовка, и личному составу стало трудно управлять лодкой в подводном положении. Несмотря на это, боевые задачи экипаж выполнил. Было поставлено активное минное заграждение у берега противника, а торпедами уничтожены два сторожевых корабля и минный заградитель.