— Вам сняли комнаты в «Гранд-Отеле», сэр. Там живут все дипломаты. Это лучшая гостиница столицы. Там есть все, включая турецкую баню. И отличная кухня!

— Турецкая баня? Какая дикость! Достаточно одной ванной комнаты! А кухня? — Донован громко засмеялся. — О, я запомнил русскую кухню, она тяжеловата, но напоминает нашу. А я, признаться, за эти девять дней дороги в вагонной каморке изрядно соскучился по хорошей еде. Так что едем, Смит, не будем терять времени. Нам много предстоит сделать…

(31 августа 1920 года)

Шилка

— Ближе, пусть ближе подойдут, — прошептал капитан-лейтенант Тирбах прямо в ухо пулеметчика, надавив молодому ефрейтору на плечо. Тот не отвечал, да и ни к чему это было. И так красные партизаны были перед ним как на ладони, заняв удобные позиции у подножия «лысой» сопки. Вот только у любой палки завсегда два конца бывают…

«А ведь они купились на наши пароходы и совсем не ведают про бронекатера!» Офицер мстительно сжал крепкие зубы, продолжая тихо дышать через раз. Петр Игнатьевич просто боялся ненароком спугнуть удачу, что первый раз щедро улыбнулась во все свои белоснежные зубы.

Пять дней десантники его сводного батальона мучились в тайге, ведомые опытными проводниками. Шли в глубокий обход партизанских позиций на Шилке, что плотно закрывали белой флотилии из Сретенска дорогу на Амур. Да оно и понятно — прорыв кораблей к Благовещенску мог обернуться для красных катастрофой — забайкальские партизаны рассекались этим ударом на две группировки.

Южная, более многочисленная, уже отжималась наступающими бригадами к Аргуни и в скором времени могла быть выдавлена в Китай. Северная попадала между молотом (белой флотилией с десантом) и наковальней, роль которой играли бронепоезда с егерями, шедшие прорывом по железнодорожной магистрали на Амур.

Война вступала в решительную фазу, счет шел на считаные недели. Все прекрасно понимали, что если не удастся до первого снега раздавить или хотя бы раздробить обе крупные партизанские группировки, то от головной боли, которую доставляли повстанцы, на будущий год вряд ли можно будет избавиться. А это несло с собой и большие расходы, и напрасные потери, которые тягостны и абсолютно не нужны.

Потому в уездный город Сретенск, от которого река Шилка могла именоваться судоходной, была срочно доставлена по железной дороге добрая дюжина бронекатеров, в том числе вооруженных горными пушками, а также собраны несколько самоходных понтонов и барж.

В самом городке спешно отмобилизовали три ветхих парохода, помнивших чуть ли не первую навигацию на Амуре. Раньше эти лоханки практически не использовали для боевых действий — партизаны бы их утопили на бурной и норовистой Шилке в два счета — одной полной очередью «максима».

Однако вчера одним пароходом белые все-таки пожертвовали. Тирбах в бинокль хорошо видел его полузатопленный корпус у противоположного берега, разрушенный попаданиями снарядов, выпущенных партизанами с убойной дистанции.

Зато командующий флотилией капитан-лейтенант Миллер на этом примере убедился, что красные партизаны не только крепко держат умело выбранные позиции, но и уходить с них не собираются. Даже установили пару пушек, трофеи прошлого года, взятые у потерпевшей поражение и бежавшей казачьей бригады.

Добрую половину красных повстанцев составляли именно казаки малоземельных отделов, попавшие под влияние большевистской пропаганды, да крестьяне с каторжниками, а последним сам черт был не брат. Правда, за лето ряды партизан уменьшились более чем вдвое — царская амнистия свою роль сыграла. Но зато сейчас остались партизанить самые стойкие, отпетые головушки, которым терять было нечего.

Батальон Тирбаха, пусть из двух полных рот, был заблаговременно высажен на порядочном отдалении и смог пройти в глубокий обход. Сейчас три с половиной сотни опытных и хорошо обученных морских пехотинцев и егерей отсекли красным пути отступления и терпеливо ждали атаку катеров флотилии, чтобы отвлекшиеся на нее партизаны не сообразили защитить себя от внезапного удара в спину…

С реки глухо бухнул выстрел — опытным слухом Тирбах опознал «горняшку». Затем часто замолотили автоматические мелкокалиберные пушки в полтора дюйма, громко захлопали установленные на бронированных понтонах минометы.

Но вот сами корабли пока на середину реки не высовывались, в атаку идти не торопились. Маневрируя на приличном отдалении или стоя на якоре, они предпочитали основательно измочалить укрепленные позиции. Снарядов, патронов и мин белые, в отличие от партизан, не жалели, отчего последним стало совсем худо.

Тирбах хорошо видел в бинокль, как на передовых позициях суетливо заметались повстанцы, там сплошным частоколом взлетали взрывы фугасов. И не выдержали некоторые одиночки, посчитали, что своя рубашка ближе к телу, и начали стремительный отход от береговых позиций, вскоре превратившийся в паническое бегство.

Словно прочувствовав момент, флотилия ринулась вниз по реке — кораблей было много, шли один за другим в кильватер, нескончаемой колонной, беспрерывно стреляя из пушек и пулеметов.

— Пора!

Офицер сжал плечо пулеметчика, и тот выпустил длинную, с половину ленты, очередь. «Нагайка» затряслась, заходила на легком станке, трудолюбиво заплясал крохотный огонек на дульном пламегасителе. Рядом зашлись смертоносным лаем два других станковых пулемета, на отдалении негромко стучали короткими очередями новехонькие «плети».

— Так их, так!

Офицер кричал, теперь сдерживать голос не было нужды. Захлопали навинченные на стволы винтовок мортирки — вниз полетели десятки гранат. И если есть при жизни ад, то сейчас он был здесь, на левом берегу Шилки, протянувшись на добрую версту. Шел уже не бой, а избиение, вскоре перешедшее в кровавую бойню.

— Теперь вам конец настал, твари!

И не могло быть иначе, слишком подавляющим стал огонь белых, что на каждый винтовочный выстрел красных отвечали длинными очередями автоматов и пулеметов, а с реки безостановочно, в предельном темпе, били пушки и минометы. Свинцовый шквал полностью накрыл партизанские позиции, превратив их в смертельно опасную ловушку…

Москва

— Три монархии полностью обессилили друг друга, разом покончили самоубийством, — Арчегов отпил горячий кофе из фарфоровой чашечки, любезно предоставленной чекистами из кремлевского дворца, и криво улыбнулся, едко закончив свой короткий монолог: — К великому торжеству западных стран, наших так называемых «союзников», веками добивавшихся такого нужного для себя результата. В конце концов золотой телец сделал свое черное дело!

— Вы имеете в виду предоставленные нам Францией займы?

— Не только это, да и не сколько. Не меньшую роль сыграли великие князья, титулованная сволочь и толстосумы, что без Парижа не мыслили своего приятного времяпровождения. Тут все взаимосвязано. В том числе и безответственная и недальновидная деятельность российской либеральной оппозиции, приложившей немало усилий к созданию… Вернее, как показал семнадцатый год, что-либо созидать она неспособна по определению, а может только разрушать. Да и в тонких слабых ручонках, не привыкших к труду, власть не удержишь. А языком болтать… Ну, это мы умеем! Тут нас учить совсем не надо, сами кого угодно поучим! Но как можно отринуть государственные принципы?! Увы, космополитизм и патриотизм взаимно исключают друг друга. Тут нужно выбирать что-то одно. К сожалению, наша интеллигенция исповедовала второе, оттого и властвуют сейчас большевики.

От слов генерала лицо Милюкова пошло пятнами — каждое слово тут пришлось не в бровь, а в глаз, ибо Павел Николаевич сам приложил немало усилий к расшатыванию прежних государственных устоев и, находясь в составе Временного правительства, напрямую подвел страну к катастрофе. Теперь его политическая карьера снова совершила крутой поворот, вынеся наверх в условиях возрождаемой монархии. Если перефразировать известное высказывание, то получится крайне забавно — против чего боролись, на то и напоролись!