— Это все решаемо, Прокопий Петрович. Правительство организует. С моей давней подачи и его величество свои средства на это дело выделит, в казачьих станицах в следующем году создадим несколько опытных МТС.

— А это что за «зверь» такой чудный?

— Машинно-тракторные станции. В каждой будет по дюжине гусеничных тракторов для пахоты, комбайны и прочие сеялки с прицепами да грузовые автомобили. Вот ты как атаман и возьмешься за дело. В Северной Америке закупили технику, переговоры завершены. Так что уже к октябрю нужно для нее подготовить бараки добрые да жилье.

— В нашем войске эти МТС будут или где еще?

— Пока только на казачьих землях станции организуем, и только там, где пахотных земель много. От Урала до Приморья, по несколько МТС для каждого войска. Если опыт будет удачным, а он, я думаю, таковым и будет, то его распространим на старожильческие села.

— Добре, — осторожно промолвил Оглоблин.

— По приказу МТС возьмешь на собственный контроль и войсковой кошт. Ссуды беспроцентные. Учитывай — один трактор заменяет дюжину пароконных плугов, автомобиль груза перевозит в 5 раз больше, чем телега. Для работы нужны обученные казаки, а потому с техникой специалисты из Америки прибудут. Переводчики имеются — офицеров отправлю на языковую практику. Так что все вопросы в приказном порядке решать будешь, пока станичники не сообразят, что это им самим во благо.

— Война будет с красными?

— С чего ты взял?

— Раз трактора поля пахать будут, то куда упряжки с казаками денутся?! Для войны в самый раз, дабы шашек на фронт больше выставить. Так что не темни, намекни хоть…

— Военную тайну у меня решил выпытать, атаман? Ты лучше сам подумай, желают ли сейчас твои казаки кровь проливать? Готовы ли твои сотни к близкой войне? — На вопросы Арчегова атаман отвечать не стал, нахмурился, за папиросой потянулся. Молодой генерал только усмехнулся, тоже закурил и тихо заговорил:

— Воевать с красными мы не будем. В ближайшие полгода точно. А насчет более отдаленного будущего не обещаю. Все зависит от того, как на Западе дела пойдут…

Вагон дернулся, поезд стал замедлять ход. Арчегов посмотрел в окно — так и есть, Тыреть — большое крестьянское село, причисленное к войску. И их ждут — собралась огромная разодетая пестрая толпа, в которой зелеными пожухшими листиками в осеннем лесу виднелись защитные гимнастерки и фуражки с желтыми околышами.

— Что-то не вижу обмундированных казаков, Прокопий Петрович?

— Так это, — несколько смутился атаман, даже покраснел, — крестьяне ведь, когда у них настоящая казачья хватка еще появится. Переселять сюда илимских казаков нужно, они научат…

— Ты мне на мозоль не дави. А насчет поверстанных скажу одно: ежик птица гордая, пока хорошенько не пнешь, не полетит! Пойдемте, ваше превосходительство, вон караул вытянулся двумя шеренгами, и половина без лампас. Стыдобственно, господин войсковой атаман!

Арчегов быстро поднялся с дивана, отведя глаза от побагровевшего от стыда Оглоблина. Он это сделал специально, надеясь, что такая выволочка отвлечет внимание атамана от некоторых нестыковок в разговоре — ведь больше всего, как говорил Штирлиц, запоминаются последние фразы. И, с тщанием оправив китель, военный министр снял со стенки свою или чужую, это как посмотреть, Георгиевскую шашку.

Никольск-Уссурийский

Генерал-майор Семенов с немым интересом взирал, как медленно вползают на станцию два бронепоезда невиданной им прежде конструкции. Низкие приземистые корпуса с наклонными стенками сверху ощетинились орудийными башнями — две впереди, одна над другой, затем высокая рубка со смотровыми приборами, и сразу за ней еще одна башня. Кроме горных пушек, из них торчали хищные тонкие пулеметные стволы. Еще по три пулеметных каземата были в бортах, причем из солидных станкачей с водяным охлаждением — толстые кожухи «максимов» ни с чем не спутаешь.

Григорий Михайлович один раз мимолетно видел чешский «Орлик», бывший русский бронемотовагон «Заамурец». Но тот, имея почти такие же размеры, как эти БМВ, был намного слабее вооружен — нес всего две пушки, и пулеметов было меньше.

— Зело, — пробормотал атаман, разглядывая бело-зеленую вязь на бортах — «Бесстрашный» и «Беспощадный». Настоящие крепости на колесах, похожие на стремительные корабли, скользящие не по волнам, а рельсам. Каждый из них стоил целого бронепоезда, которые строились в прошлом году в Чите. И скорее двух — сравнивать закрытое шпалами убожество, имеющее в торцах по одной пушке, с таким красавцем невозможно.

Громко лязгнула бортовая дверь, и, уцепившись руками за железные скобы, на платформу спрыгнул подполковник в скрипящей кожаной тужурке и в таком же шлеме. Упругим шагом офицер быстро пошел, чуть ли не побежал, к генералу.

— Ваше превосходительство!

— Бог мой, Миша, тебя не узнаешь. Богатым скоро будешь! — Григорий Михайлович скомкал доклад прибывшего, сграбастав офицера в крепких объятиях. Еще бы ему его не приветить — есаула Гордеева атаман знал давно, тот с ним на Иркутск в мае вместе ходил. Вот только тогда совсем иные «бепо» были, с этими не сравнишь.

— Так я богатым и стал, Григорий Михайлович! Вон каких красавцев неделю назад во Владивостоке из рук американцев получил. А завтра еще «Беспокойный» с базой подойдет и две бронедрезины. Теперь бы нам только стрельбы учебные провести, и в бой!

— Любуешься?! — В голосе генерала проскользнула горечь. Ему бы такую технику год назад получить. Нет же, еще упреки из Омска получал за то, что паровозы шпалами блиндировал и от железнодорожной линии их так убирал, от перевозки нужных грузов по Транссибу. Гордеев не заметил этой горечи в его словах.

— Еще бы не любоваться ими, батька! — Так Семенова часто называли в прошлом году верные ему казаки, и такого обращения он давно не слышал этим летом, а потому сердце радостно забилось в груди. — Да они прежний дивизион, что у генерала Арчегова был, на шпалы за пять минут раскидали. Да и чехам бы досталось. Настоящая броня в целый дюйм, да погреба еще так же дополнительно блиндированы. Даже если борт пробьют, снаряды не рванут. Да перегородки внутри с полдюйма, на семь отсеков. Дыма нет, не то что коптящие паровозы, что за три версты видно.

— Экипаж хоть большой? — поинтересовался генерал. Но спрашивал без интереса — тоска давила.

— Две дюжины при пяти офицерах. Да еще три десятка десантников можно взять, если в отсеки битком набить! Силища!

Гордеева прямо распирала радость, но, бросив взгляд на внезапно помрачневшего атамана, подполковник осекся и неожиданно для Семенова встал во фрунт, четко доложив:

— Прибыл в ваше распоряжение, господин генерал!

— Что?!

Удивление бывшего «властелина Забайкалья» являлось искренним — такого поворота он не ожидал. Ждал пакета, а тут… Но мозг лихорадочно заработал, мысли понеслись галопом.

В Приморье с партизанами почти покончили, полностью прикрыв границу с Маньчжурией и плотно взяв под контроль железную дорогу. Затем высадили десанты по всему побережью, захватив несколько британских и американских пароходов, что снабжали красных повстанцев оружием и продовольствием. И концентрическими ударами загнали поредевшие шайки в глубь тайги, в горы. Теперь их участь предрешена — зиму не перенесут, вымрут от голода: ни продовольствия, ни одежды, ни боеприпасов.

У него под рукою бригада, а раз дивизион бронепоездов передают, то дело интересным становится. Значит, из Приморья на Амур перебрасывать будут, тамошним партизанам юшку пустить.

— Ваше превосходительство, у меня к вам пакет из штаба округа!

— Давай, — генерал взял засургученный печатями пакет и быстро вскрыл его толстыми пальцами. Вчитавшись в текст, Григорий Михайлович почувствовал, как лихорадочно забилось сердце — фортуна снова улыбнулась, и упускать такой шанс он был не намерен…

(16 августа 1920 года)