Побывав внутри базилики, я отправилась в обратную сторону — вниз. Несмотря на то что уже почти стемнело, я решила пойти не той же дорогой, какой пришла, а другой — чтобы увидеть еще что-нибудь новенькое.

Увидела, нечего сказать!

Сперва ко мне привязался какой-то дядька. Поначалу я даже не поняла, чего он от меня хочет, и просто испугалась, а когда опомнилась — увидела, что дядька держит перед собой большой лист бумаги на твердой подложке и быстро-быстро работает карандашом. «Вы так прекрасны! Так прекрасны! — повторял он, торопливо рисуя. — Один портрет, один маленький портрет! Откуда вы приехали?» Я сказала, что из России, и дядька мгновенно рассыпался комплиментами в адрес моей родины и моих соотечественниц. Честно говоря, его слова показались мне слишком уж льстивыми, а его манера приставать к прохожим — не самой вежливой… Но, с другой стороны, я встретила настоящего монмартрского художника, которого еще утром так хотела найти в лице Адама! Частью из этих соображений, частью из вежливости, частью благодаря тому, что служитель муз оказался очень болтлив и от него никак нельзя было отвязаться, я выдержала позирование до конца. На создание портрета ушло не более 10 минут. Затем художник предъявил мне лист бумаги… и я увидела совершенно несимпатичную и непохожую на меня девушку! Видимо, шок от неприятного сюрприза, отобразившийся на моем лице, «творец» принял за гримасу восторга. Он быстро накалякал под портретом свою подпись — «Франсуа с Монмартра» и потребовал 10 евро.

Десять евро за эту халтуру?! Да у нас на Арбате в сто раз лучше нарисуют!

— С Монмартра, мадам, настоящая картина с Монмартра! — попытался уговорить меня художник от слова «худо».

Это «мадам» меня окончательно добило. Я что, на замужнюю похожа?! Что, так старо выгляжу?! Да моя мама, которой за сорок, и та обижается, когда ее в трамвае «женщиной», а не «девушкой» называют!

— Сам ты «мадам»! — бросила я по-русски художнику. — Десять евро, еще чего! Да твоим калякам-малякам красная цена — пятнадцать копеек!

Дядька сделал непонимающее лицо, а я развернулась и зашагала от него прочь.

Тоже мне художник! Тоже мне с Монмартра! Да ты сначала рисовать научись! Думаешь, если я из России, так, значит, дурочка! Нет уж, не на ту напал! Я себя облапошивать не позволю! И «женщиной» обзывать не позволю тоже!.. Вот такие мысли крутились в моей голове на протяжении следующего получаса. Я шла, мысленно споря с художником и не разбирая дороги. А когда воображаемая дискуссия наконец закончилась, я обнаружила себя в таком месте, которое совершенно не собиралась посещать! Дома по обе стороны бульвара, по которому я шла, были разукрашены неоновыми вывесками… а эти вывески были такого неприличного содержания, что лучше я его не буду пересказывать! В витринах стояли какие-то штучки для извращенцев, костюмы для стриптизерш, здесь и там предлагалось приобрести видеокассеты или посмотреть шоу определенного содержания… Учитывая, что раньше я не бывала в подобных злачных районах, а на дворе уже совершенно стемнело, мне стало очень страшно. Если здесь есть проституция, то, наверно, и криминала полно! Надо скорей убираться!

К счастью, метро было близко. Кое-как добежав до него, я уже собиралась спуститься, но вдруг увидела здоровенную красную мельницу, подсвеченную в темноте и перекликающуюся своей расцветкой с огромной надписью «Кока-кола», расположенной на соседнем доме. Вот оно — знаменитое кабаре «Мулен Руж», про которое наша Галина Павловна рассказывала с таким восторгом. Достопримечательность, достопримечательность… Тьфу! Да просто кабаре с голыми женщинами! Теперь понятно, почему оно находится именно в этом районе!

…Уезжая со станции «Бланш» в вагоне метро, я думала о том, что Монмартр оказался совсем не таким, как я его себе представляла. И Адам. И Фабьен тоже. Да и весь Париж со всеми его жителями, улицами, домами, достопримечательностями, привычками разительно отличался от созданного Галиной Павловной, журнальной рекламой и мною с Настей образа.

— Лиза! Лиза-а-а! Ты собираешься просыпаться? Мы все уже умылись и идем завтракать. А у тебя что, будильник не прозвенел?

Я с трудом разлепила глаза. На пороге стояла Марина.

— Что это за вонь у тебя тут? — спросила сестра, принюхавшись. — Ощущение, что десять кошек сдохло.

Кусок сыра, купленный на Монмартре! Я совершенно забыла о нем. И в отместку он, пролежав ночь в моей сумке, провонял насквозь всю комнату! Сейчас мы его на завтрак…

Стоп! Какой ужас! Нельзя!

От испуга я проснулась окончательно и села. Маринка ни в коем случае не должна узнать, что я купила сыр!

Вчера Карина с Ирой вернулись вскоре после меня. Марины еще не было, и я использовала тот же трюк, что и накануне, только наоборот: сказала, что весь вечер провела с сестрой, но в последний момент захотела домой и отпросилась. Пришедшая последней Марина, само собой, считала, что я была в компании Карины и Иры и вернулась с ними вместе. Общались девчонки не слишком много: похоже, они вообще тяготились обществом друг друга и были рады, что разговаривать можно по минимуму. Обо мне никто не заговаривал, так что обман оставался в секрете. Но вот этот сыр… Он же может раскрыть меня!

Какие бы обстоятельства покупки сыра я ни выдумала (в лавочке во время прогулки с Кариной и Ирой, в ближайшем продуктовом между возвращением втроем и приходом домой Марины, где угодно вчера), сестра не разрешит хранить дальше эту вонючую бомбочку. Марина потребует, чтобы сыр был съеден немедленно. И, конечно, не в одиночку, а вчетвером, по всем правилам вежливости. Она наверняка заявит, что моя покупка должна быть употреблена с завтраком, отнесет ее на кухню… А там Карина с Ирой спросят, что это за вонючка, откуда она взялась и т. п. Марина расскажет им мою легенду… и девчонки, конечно, ответят, что это неправда! Словом, между обнаружением сыра и логическим заключением о том, что два предыдущих дня я провела, разгуливая по Парижу без присмотра и встречаясь с разными сомнительными кавалерами, пройдет не более пяти минут!

В общем, я ответила:

— Не знаю. Это, наверное, трубы протекли… И заплесневели.

— Ну вообще! — возмутилась Марина. — Это уже ни в какие ворота не лезет! Держат в холоде, кормят кое-как, а теперь еще и трубы заплесневели! Да это нарушение санитарно-гигиенических норм! И прав человека тоже! Сейчас я пожалуюсь этой мадам!

— Нет-нет, не надо!

— Почему это не надо? Тебя что, устраивает жизнь в таких условиях?

— Э-э-э… А вдруг она разозлится? Вдруг она нас выгонит?

— Она не имеет права выгонять нас! И содержать в таких условиях тоже не имеет права! Мы ей деньги заплатили!

С этими словами сестра вышла из моей комнаты и отправилась вниз по лестнице — туда, где располагались покои нашей хозяйки. Что мне было делать? Не придумав ничего лучше, я пошире раскрыла окна и выкинула сыр в сад, а комнату оставила проветриваться. План сработал: к тому времени, как Марина вернулась, таща за собой Доминик, у меня уже почти ничем не пахло.

— Ну и какая такая вонь? — спросила хозяйка, потянув носом. — Ничего не чувствую. Наверно, вам показалось. А чтобы холодно не было, окна не раскрывайте. Ишь, устроили сквозняк! Я плачу-плачу за отопление, а вы все вымораживаете!

Ситуация получилась неудобной, и Марине пришлось долго извиняться перед хозяйкой.

— Ну ведь воняло же, явно воняло! — твердила она за завтраком.

— Да тебе, наверно, показалось, — успокаивала я.

— Но ты же чувствовала!

— Я? Да нет, нисколько! Я вообще тогда еще не проснулась. Просто приняла на веру твои слова. А проветривала так, на всякий случай.

— Хватит говорить обо всякой вони, — прервала нас Карина. — И вообще, если вы уж решили скандалить с хозяйкой, то первым делом надо было сказать, чтоб кормила нас чем-нибудь посерьезнее. «Зерновые» на исходе, варенье кончилось! А этот хлеб с маслом мне уже поперек горла.