К этому же периоду относится его связь с Жозефиной Таше де ла Пажри, вдовой гильотинированного генерала и матерью двоих детей. Он познакомился с ней у Барраса накануне Вандемьера. Забыты Дезире и несколько любовных увлечений, которые всеми правдами и неправдами навязывала ему герцогиня д'Абрантес. Жозефине тридцать три года, и, если верить современникам, ее красота уже слегка поблекла. «Она давным-давно пережила пору расцвета», — пишет Люсьен. Это была женщина с «желтыми, гнилыми, дурно пахнущими зубами», — по мнению одного, с «малопривлекательной грудью и слишком крупными ступнями ног», — по мнению другого. Жозефина не смогла бы нравиться, если бы не умела быть соблазнительной. Ей удалось пленить Барраса, сделавшего ее одной из своих любовниц. Этим, похоже, она и загипнотизировала Бонапарта, который надеялся с ее помощью добиться от ставшего после Вандемьера всемогущим Барраса солидной должности. Но неожиданно к расчету примешивается удовольствие. К тому же Жозефине отнюдь не требовалось проявлять все свои таланты, которыми наделил ее вышедший в те годы памфлет «Золоэ», чтобы воспламенить такого малоискушенного в сердечных делах человека, как Бонапарт.

«Я просыпаюсь с мыслью о тебе, — пишет он ей. — Твой пленительный образ и воспоминания о вчерашнем вечере не покидают меня. Милая, несравненная Жозефина, что вы со мной делаете? Вы сердитесь? Вы грустны? Взволнованны? Моя душа истомилась от горя, ваш друг не ведает покоя. Но еще мучительнее, когда, вверяясь охватившему меня чувству, я пью с ваших губ, из вашего сердца обжигающий меня пламень. Ах! Лишь этой ночью я окончательно понял, что вы и ваш облик — не одно и то же. Ты выезжаешь в полдень. Через три часа я увижу тебя. Но прежде, mio dolce amor, прими от меня миллион поцелуев, но не отвечай на них, ибо они воспламеняют мою кровь».

Да, Бонапарт — не Шодерло де Лакло. Удручающая пошлость этого и последующих писем — свидетельство неподдельной страсти. Не стал ли брак между Наполеоном Бонапартом и Жозефиной Богарне, заключенный 9 марта 1796 года, убедительным тому доказательством? Несомненно, что благодаря этому браку генерал рассчитывал установить более тесные связи с правившей тогда во Франции группировкой, одной из тайных гурий которой стала Жозефина. Однако вряд ли Баррас навязал ему эту брачную церемонию в обмен на должность командующего Итальянской армией. Чувство впервые сыграло в жизни этого прагматика заслуживающую внимания роль. Следует признать также, что союз этот немного удивил кое-кого из скептически настроенных современников.

Война продолжалась. Да, Испания, Голландия и Пруссия вышли из коалиции, призванной задушить французскую революцию. Однако главный соперник, Англия, по-прежнему оставался за пределами досягаемости. Следовало поэтому нанести удар по ее континентальной союзнице — Австрии. А что если наиболее уязвимое звено антифранцузского альянса — Италия? Бонапарт уже излагал этот план при Робеспьере. Теперь он вновь предложил его Директории, перед которой ему по долгу службы ежедневно приходилось отчитываться, докладывая об обстановке в столице. Карно по-прежнему враждебно относился к идее наступления на Пьемонт, не говоря уже об искушенном скептике, главнокомандующем Итальянской армией Шерере, который писал Массена: «Мне нужен доклад д'Обернона (комиссара-распорядителя), чтобы заткнуть рот здешним парижским болтунам, утверждающим, будто мы могли добиться гораздо большего. Вы догадываетесь, что я имею в виду Бонапарта, донимающего Директорию и министра своими нелепыми проектами и строящего из себя человека, к мнению которого прислушиваются».

Массена считал Бонапарта интриганом, Ожеро — глупцом. Шерер, уставший от обвинений в адрес Итальянской армии, 4 февраля подал в отставку. Похоже, что, получив его письмо, директора вызвали Бонапарта, который в очередной раз изложил им свой план. Как пишет в своих «Мемуарах» Jlaревельер-Лепо, его идеи в целом были одобрены, и по предложению Карно Бонапарт сменил Шерера. Баррас утвердил это назначение.

Разработанный Карно план предусматривал наступление на Вену силами трех армий под командованием Журдана, Моро и Бонапарта. Первая восьмидесятитысячная армия должна была двигаться по Майнской долине. Вторая, тоже восьмидесятитысячная, — по Дунайской — традиционные маршруты, опробованные еще в XVII веке. Наконец, третья — по долинам По и Австрийских Альп. На первом этапе кампании Итальянской армии отводилась роль статиста, однако Бонапарт настоял на том, чтобы она также участвовала в военных операциях.

26 марта он в Ницце и уже на следующий день выслушивает доклады Массена, Серюрье, Лагарпа и Ожеро. К этому их обязывают его звание и должность, хотя легенда и приукрасила их первую встречу 28-го Бонапарт докладывает Директории, что встретил в войсках весьма радушный прием, констатируя при этом бедственное положение, в котором находится вверенная ему армия. Впрочем, не будем преувеличивать. Комиссар Директории Саличетти, которого мы вновь находим в окружении Бонапарта, уже вовсю трудится над мобилизацией необходимых ресурсов. Существует и другая легенда — знаменитое воззвание: «Солдаты, вы раздеты и голодны». Она родилась на Святой Елене и, весьма вероятно, являет собою сжатое изложение куда более пространных речей, произносившихся перед полубригадами, выстроенными для спешного смотра накануне наступления.

Не станем вдаваться в детали кампании, вызывающей восхищение всех военных историков.

Австрийская и сардинская армии численностью до семидесяти тысяч человек обороняли внутренние склоны Альп и Апеннин по фронту от Кунео до Генуи, контролируя подступы к Пьемонту. У Бонапарта было тридцать шесть тысяч человек. Его план состоял в том, чтобы расчленить союзнические армии. Совершив бросок через Кадибонское ущелье и Бормиданскую долину, он вклинился между ними и разгромил на своем правом фланге австрийцев (12 апреля при Монтенотте и 14 апреля при Дего), а 13 апреля, на левом фланге, — сардинцев (при Миллезимо). Отрезанные от своих австрийских союзников войска короля Сардинии потерпели 21 апреля еще одно поражение при Мондови и через шесть дней подписали в Чераско акт о капитуляции. Дорога на Пьемонт была открыта.

Расправившись с сардинцами, Бонапарт повернул против австрийцев, поджидавших его у Павии, на левом берегу По. После переправы через реку у Пьяченцы он как из-под земли возник перед ними с юга. Не желая быть сброшенными в воду, австрийцы без боя отошли к реке Адда, где 10 мая в кровопролитном сражении Бонапарт разгромил их на мосту Лоди. Так, без особых усилий, Ломбардия была очищена от австрийцев. Жители Милана приветствовали Бонапарта как освободителя. После того как генерал поставил во главе созданного им муниципалитета умеренных республиканцев — буржуа и либеральных дворян, — Милан стал центром притяжения всех патриотических сил полуострова. Охваченные страхом герцоги Пармский и Моденский поспешили склонить Бонапарта к заключению мира, на который он согласился в обмен на тяжкие контрибуции. Лишь малая часть из них дошла до Парижа. 13 мая Бонапарт получил от Карно директиву, предписывающую ему временно отказаться от захвата Тироля. Это распоряжение он выполнил тем более охотно, что Моро и Журдан производили впечатление потерявших инициативу генералов. В директиве сообщалось также, что организация обороны Пьемонта поручается Келлерману, чему Бонапарт решительно воспротивился, объясняя свою позицию необходимостью единоначалия на итальянском фронте. Решительный тон победителя на мосту Лоди, которым он ответил на приказ об ограничении своей деятельности, удивил Директорию, и она уступила. Быстрота, с какой были достигнуты военные успехи, поразила самого Бонапарта. Она упрочила его представление о собственной исключительности и подхлестнула самолюбие. «После Лоди, — скажет позднее Наполеон, — я стал относиться к себе уже не как к рядовому генералу, а как к человеку, призванному повлиять на судьбу народа. Мне показалось, что я смогу сыграть не последнюю роль на нашей политической сцене».