Но свалившиеся на Италию беды не закончились. Вернувшись в Париж, Карл VIII не отказался от мысли подчинить себе Неаполитанское королевство, держа в напряжении всю Италию, где при отступлении оставил часть войск. Началась подготовка к новому походу. Но его планам не суждено было сбыться, поскольку в апреле 1498 года король неожиданно и нелепо умер: в погоне за игривой куртизанкой по тёмным коридорам строящегося дворца в Амбуазе похотливый повеса с разбегу ударился виском о дверной косяк. В этой тёмной истории много непонятного и загадочного, но узнав о ней, итальянцы вздохнули с облегчением, поскольку одним врагом стало меньше.

В отличие от покойного короля, оставившего вдовой юную Анну Бретанскую, его преемник и кузен Людовик XII поспешил пойти с Римом на мировую, чтобы получить от папы разрешение на развод с опостылевшей женой Джованной Валуа, сестрой умершего Карла. Помимо всего прочего, жена была безобразно кривобока — utrimque gibbosa— горбата спереди и сзади, как сказано в личном обращении нового короля к папе. Он решил в память покойного брата облагодетельствовать его милую вдовушку Анну, взяв её из милости себе в жёны, а заодно прибрать к рукам принадлежащую ей родовую Бретань.

Всячески ублажая папу в своих посланиях, новый французский король пообещал примерно наказать за строптивость миланского тирана Лодовико Моро, который раздражал Рим своей независимой политикой. Более того, король так расщедрился, что подарил папскому «племяннику» Цезарю Борджиа небольшое герцогство Баланс (в нынешнем департаменте Дром), что придало больший вес титулу герцога Валентино, которым честолюбивый выродок гордился. По настоятельной просьбе папы французский король женил герцога Валентино на богатой наваррской принцессе Маргарите, земли которой в качестве приданого перешли в собственность супруга.

Заручившись поддержкой папы, ставшего почти ручным, и осторожной Венеции, объявившей о своём нейтралитете, король Людовик XII осенью 1499 года неожиданно напал на Миланское герцогство и свергнул его всесильного правителя. После взятия Милана модель глиняного Колосса, созданная Леонардо да Винчи, была забавы ради избрана в качестве мишени гасконскими стрелками, и вскоре исполинская статуя Коня дала трещины и развалилась. Безвозвратно погиб великий замысел гениального творца. Если бы монумент был отлит, то судя по многочисленным дошедшим до нас рисункам Леонардо да Винчи и свидетельствам очевидцев, это творение могло бы достойно соперничать пластической красотой контура, мощными пропорциями и героической величественностью общего замысла не только с конными статуями Гаттамелаты в Падуе и Коллеони в Венеции, но и с римской статуей Марка Аврелия.

В битве под Павией преданный своими продажными военачальниками Лодовико Моро был взят в плен и отправлен в железной клетке под конвоем во Францию, где, согласно преданию, последние дни жизни пленник потратил на то, чтобы нацарапать ножичком на стене своей темницы: Infelix Sum— «Несчастный я», и вскоре от унижения и тоски умер. Не встретив особого сопротивления, французы вторично вступили в Неаполь, где пробыли недолго, натворив немало бед. Три года назад тамошний молодой король Фердинанд при таинственных обстоятельствах скоропостижно скончался, и власть в государстве перешла к его дяде престарелому Федерико, который не сумел завоевать симпатию своих подданных, чем и воспользовались французы, прибрав к рукам Неаполитанское королевство.

Зорко следя за развитием событий и не спуская глаз с вожделенных земель Апеннинского полуострова и прилегающих островов, Испания решилась наконец вмешаться в итальянские дела, чтобы успеть заполучить куш пожирнее при дележе добычи между слетевшимися стервятниками. 29 декабря 1502 года испанцы нанесли поражение войску Людовика XII на реке Гариньяно севернее Неаполя, в которой утонул вставший на сторону французов в надежде с их помощью вернуть себе власть незадачливый правитель Флоренции Пьеро Медичи.

После того как французы убрались восвояси, закрепившись на землях поверженного Миланского герцогства, Рим вновь зажил прежней праздной жизнью. Ничто уже не могло поколебать абсолютную власть папы Александра VI. Его злейший враг монах Савонарола, преданный единомышленниками и не отказавшийся под пыткой от своих взглядов, был умерщвлён, а потом сожжён на костре на площади Синьории во Флоренции 28 апреля 1498 года в тот самый день, когда испустил дух другой враг Карл VIII. Прах мятежного монаха был развеян над Арно, чтобы он не достался его фанатичным приверженцам.

Успокоилась и Испания, которая завладела плодородными землями Неаполитанского королевства, а заодно прихватила острова Сардинию и Сицилию. Её всевидящая инквизиция, выпестованная неистовым борцом с ересью Торквемадой, покамест смотрела сквозь пальцы на далеко не благочестивый образ жизни своего соплеменника на папском троне, о чьей извращённости ходили легенды. До избрания на высший церковный пост каталонец кардинал Родриго Борджиа открыто сожительствовал с римлянкой Ванноццей Каттанеи, родившей ему трёх сыновей и дочь. Став папой благодаря открытому подкупу ряда кардиналов, коим были подарены дворцы и земли, он расстался с поблёкшей Ванноццей и обзавёлся очередной любовницей красавицей Джулией из знатного рода Фарнезе. Его новая пассия обожала роскошь и была большой любительницей праздной светской жизни. Говорят, от неё у папы Борджиа тоже были дети.

Жизнь всюду входила в свою колею, словно не было чужеземного нашествия, голода и разрухи или косившей всех подряд чумы. Можно только диву даваться, как, несмотря на обрушившиеся на Италию бедствия, именно в те трагические годы на свет могли появиться преисполненные глубокой веры и божественной красоты такие творения человеческого гения, как «Тайная вечеря» Леонардо в Милане при деспоте Лодовико Моро и «Пьета» Микеланджело в Риме, где в верхах царила постыдная вакханалия.

Это одна из неразгаданных загадок, оставленная нам итальянским Возрождением, и её пока не сумели прояснить до конца историки и искусствоведы, написавшие горы книг, множество исследований и монографий, посвящённых этой славной эпохе.

До слуха подростка Рафаэля доходили вести о появившихся шедеврах в Милане и Риме. Поэтому как ни велика была нависшая над Урбино опасность из-за постоянных бандитских набегов отрядов Цезаря Борджиа на соседние земли, созревшее у него намерение повидать мир было вполне естественным. Лишившись советов и направляющей руки отца, юнец стал остро ощущать потребность не столько в опытном наставнике, сколько в новых источниках, питающих вдохновение, поскольку в Урбино они уже для него все иссякли. Как когда-то неугомонному деду Санте, так и его внуку явно не хватало простора и свежего воздуха. В родном городе Рафаэль ощущал себя птицей в клетке. Осознав, сколь пагубно для него находиться в полном отрыве от остального мира, пусть даже опалённого огнём войны, он решился наконец покинуть Урбино, хотя с каждым днём приходили всё новые тревожные вести. Для поездки у него имелись собственные заработанные средства, а также некоторая сумма, доставшаяся по наследству от родни по материнской линии.

Затеянная мачехой судебная тяжба и неуступчивость дяди ему изрядно надоели, а вызовы в суд унижали достоинство. Получив от судебного пристава предписание явиться на заседание суда 13 мая 1500 года, он наотрез отказался идти.

— Что толку мне там появляться, если от меня ничего не зависит? — заявил он в ответ на уговоры дяди. — Всё в ваших руках, дорогой дядя. А судьям скажите, что я, мол, в отъезде по срочным делам.

Вняв мольбам и причитаниям Санты, обеспокоенной отъездом племянника, дон Бартоломео настоял на том, чтобы несовершеннолетнего Рафаэля в поездке сопровождал кто-нибудь из взрослых. В начале декабря 1500 года, как явствует из архивных данных, под вечер в умбрийский городок Читта ди Кастелло прибыли два уставших путника и постучались в дом настоятеля церкви Святого Августина, где их ожидал посредник в лице местного ювелира Баттисты Флориди, незадолго до этого побывавшего в Урбино в гостях у своего друга Тимотео Вити, где, по всей видимости, познакомился и с Рафаэлем. Здесь придётся немного поправить Вазари, который в своих «Жизнеописаниях» утверждает, что Рафаэль оказался в тех местах с отцом, а в дальний путь их проводила, стоя на пороге со слезами на глазах, Маджия, ведь известно, что ни матери Рафаэля, ни отца к тому времени уже не было в живых. Но стоит отдать должное биографу, допустившему всего лишь неточность, не имеющую принципиального значения.