— Вы не поверите, мой друг, — сказал Леонардо, искренне обрадовавшись встрече, — сколько ещё неразгаданных тайн таит в себе природа. Хочу разгадать одну из них, хотя дело это очень многотрудное.

На следующий день Рафаэль робко предложил ему взглянуть на фрески в Станце делла Сеньятура. Леонардо с готовностью принял предложение и отправился туда вместе со своим новым учеником, прибывшим с ним из Милана.

— Это мой верный помощник Франческо Мельци, — представил он парня лет восемнадцати приятной наружности. — Прошу любить и жаловать, ибо он этого заслуживает несмотря на юный возраст.

После внимательного осмотра фресок Леонардо поздравил молодого коллегу с удачей, сказав при этом с грустью:

— Одно лишь замечание, если позволите. Теперь я не смог бы так высоко поднять правую руку, как это лихо сделал ваш Платон. Зато левая, как всегда, слава богу, меня не подводит.

Они не раз ещё встречались, и при каждой встрече Рафаэль узнавал много интересного и полезного. Но при дворе было немало разговоров, осуждающих знаменитого гостя за увлечение наукой, а его непонятные опыты с огнём или зеркалами пугали придворных. Об этом Рафаэлю рассказал друг Турини:

— Вы себе даже представить не можете, какие странные опыты он делает с летающими чучелами лягушек и прочими тварями! Всё это возмущает придворных, и они готовы пожаловаться папе. Мне постоянно приходится защищать великого творца от обвинений чуть ли не в колдовстве.

Во дворце пошли разговоры о связи знаменитого мастера с чёрной магией. Об этих опытах подробно поведал Вазари в своих «Жизнеописаниях», отметив, что Леонардо имел еретический взгляд на вещи, не согласный ни с какой религией, предпочитая, по-видимому, быть философом, а не христианином. Но во втором издании своего труда в 1568 году в разгар Контрреформации и гонений на инакомыслящих осторожный автор предусмотрительно изъял это крамольное суждение. А вот папский датарий Турини за проявленное понимание и поддержку опытов Леонардо стал счастливым обладателем двух его картин.

Работа в ватиканских станцах немного застопорилась, так как приходилось отвлекаться на другие дела. Друзья Со́дома и Перуцци окончательно покинули мастерскую, перейдя под начало сиенского банкира Киджи, для которого возводился дворец в районе Трастевере на набережной Тибра. Но оба постоянно обращались к Рафаэлю за помощью и советом, поскольку им предстояло расписать фресками дворцовые залы. Рафаэль не был на них в обиде за то, что они покинули его в разгар работы в станцах. Он прекрасно понимал, что молодым коллегам не терпелось, коль скоро представился счастливый случай, взяться за самостоятельную работу, чтобы полнее раскрыть свои творческие возможности. Ему вспомнилось, с каким неудовольствием он воспринял весть, что в Риме придется поработать в компании приехавших отовсюду разных художников, включая Перуджино. Такая перспектива его мало устраивала, и он не мог себе представить, как можно работать большой артелью, сколь ни сложна поставленная задача. Примером и оправданием для него служил Микеланджело, работавший в одиночку и сумевший почти без помощников расписать гигантский плафон Сикстинской капеллы.

Недавно папский камерарий кардинал Сиджисмондо Конти пришёл к нему заказать обетную картину в связи с чудом, свидетелем которого он неожиданно стал.

— Посетив прошлым летом родовое гнездо в Фолиньо, — начал свой рассказ престарелый кардинал, — я вдруг проснулся ночью от странного гула. Открыв окно, я увидел слепящее свечение и почувствовал, что дом вздрогнул как от удара. Первое, что мелькнуло в голове — землетрясение. Выбежав наружу, я увидел во внутреннем дворике огромный раскалённый докрасна камень.

Знающие люди пояснили кардиналу, что упавший с неба камень — это метеорит, угодивший, по счастью, во двор. Он пояснил также причину своего обращения именно к нему, Рафаэлю, сыну Джованни Санти, с которым в молодости был дружен. Действительно, в хронике, написанной Санти, упоминается имя Сиджисмондо Конти. Рафаэля глубоко тронуло, что заказчик помнил его отца и тепло о нём отзывался, и взялся за написание большой обетной картины 2x3 метра, называемой «Мадонна Фолиньо» (Ватикан, Пинакотека), отнявшей у него немало сил и времени.

Рафаэль торопился, видя, что заказчик на ладан дышит. Ему хотелось порадовать его при жизни, и старания увенчались успехом. Получилась яркая по колориту и компактная по композиции картина, разделённая на две части — небесную и земную. В окружении сонма путти на облаках восседает Мадонна с Младенцем. На ней красная туника до пят и покрывающий голову и колени голубой плащ. Сидящий у неё на руках пухленький Младенец с любопытством смотрит на собравшихся внизу на земле людей. Поразителен по красоте божественный лик Мадонны. Её нимб частично растворяется в облаках, а её правая нога почти касается стоящих на земле людей. Обрамляющая картину резная рама выполнена по рисунку автора.

Над городком, куда угодил метеорит, появилась радуга, соединяющая земное с горним. На всём печать умиротворённости и покоя. На лугу пастух присматривает за стадом и два горожанина беседуют о чём-то мирском, поэтому им не дано увидеть Богоявление. На переднем плане очевидцы явленного чуда симметрично расположены по бокам на зелёной лужайке. Справа Блаженный Иероним положил руку на голову коленопреклонённого донатора Конти в яркой кардинальской мантии, как бы вверяя его Богоматери. Обезображенное старостью лицо донатора выражает благоговение и благодарность за свершившееся чудо. Слева Иоанн Креститель указывает зрителю рукой на небесное явление. Преподобный Франциск пал ниц в молитвенном экстазе. Образовавшаяся посредине пустота удачно заполнена фигурой симпатичного голенького крепыша путти с дощечкой в руках. На ней должно бы быть начертано посвящение от донатора, но бедняга не успел его составить.

В 1514 году образ был установлен в главном алтаре римской церкви Арачели, где Конти был похоронен. Алтарный образ после его освящения стал пользоваться большим почитанием римлян, которые валом туда валили, чтобы полюбоваться новой работой Рафаэля. Но спустя полвека племянница покойного кардинала Анна Конти, настоятельница одного из монастырей под Фолиньо, увезла алтарный образ в свою обитель, где он находился до 1798 года, а затем ему было суждено испытать мытарства в Париже, пока в 1815 году он не обрёл постоянное местопребывание в Пинакотеке Ватикана. Если сравнить эту работу с написанным в Перудже алтарём «Венчание Девы Марии», где горнее и земное органично составляют одно целое, то следует признать, что «Мадонна Фолиньо» при всём блеске её цветового решения по духу и композиционно проигрывает «Венчанию», которое писалось в особой атмосфере душевного подъёма. Не случайно именно им вдохновился Лист, так и назвав одну из своих фортепьянных пьес Sposalizio(«Венчание»).

После «Мадонны Фолиньо» Рафаэль решил приступить к работе в Станце Илиодора, поскольку все подготовительные картоны были готовы. Но повстречав на одной дружеской вечеринке молодого банкира Биндо Альтовити, он вынужден был вновь отвлечься. Его заинтересовала личность красивого молодого человека, влюблённого в искусство, а особенно его очаровательная подружка, с которой Биндо зачастил к нему в мастерскую. Рафаэль забавлялся, видя, как пара часто ссорилась по пустякам и девушка ни в чём не хотела уступать богатому ухажёру. Ему захотелось написать портрет строптивой римлянки, о чём он сообщил её богатому другу. Тот сразу загорелся идеей, но через пару дней объявившись в мастерской, Альтовити сообщил, что возлюбленная сбежала из Рима с безвестным музыкантом. На его лице была неподдельная печаль, как у ребёнка, лишившегося любимой игрушки. Чувство оскорблённого мужского самолюбия Рафаэлю было незнакомо.

— Не стоит принимать это близко к сердцу, — сказал он, пытаясь утешить беднягу, и предложил расстроенному товарищу попозировать, дабы отвлечься от грустных мыслей.