Американская исследовательница Джоан Стил в своей книге утверждает, что Майн Рид оставил должность после того, как отказался наказывать рабов, препорученных ему для продажи на одном из аукционов. Эту версию активно поддерживали и советские биографы писателя. К сожалению, данное утверждение не находит подтверждения. Да и едва ли оно могло соответствовать действительности. Комиссионер лишь выставлял товар на продажу, следил за ходом торгов и за тем, чтобы документы купли-продажи были оформлены верно. Наказание рабов не могло входить в его компетенцию — для этого существовали специальные люди — надсмотрщики (как правило, они — во всяком случае, со стороны продавца — обычно находились тут же — на месте совершения сделки). Для него как для комиссионера рабы были таким же товаром, как, например, кипы хлопка, ящики табака, копченые окорока, бочки с солониной или бренди. В то же время описание продажи рабов с плантации Безансонов в «Квартеронке», подготовки и самого процесса торгов доказывает, что автор не только наблюдал, но и сам (и, скорее всего, неоднократно) принимал участие в этой процедуре. Другое дело, что Майн Рид не мог относиться равнодушно к позорному действу.
Впрочем, как показывает внимательное прочтение этого и других «американских» романов писателя, его отношение к рабству как институту не было столь уж однозначным. Он, безусловно, порицал его, искренне сочувствуя «человеку с черной кожей, имевшему несчастье родиться в США», и полагал такое положение позорным для свободной страны.
«Чем мы можем восхищаться здесь, — восклицал он, — на полях Юга, покрытых золотистым сахарным тростником, султанами кукурузы и белоснежным хлопком? Чем восторгаться в этих прекрасных домах, окруженных оранжереями, среди цветущих садов, тенистых деревьев и тихих беседок? Все это создано потом и кровью рабов!» «Черный человек здесь раб, — продолжал он, — и три миллиона людей его племени находятся в таком положении. Мучительная мысль! Но горечь ее смягчает сознание, что в этой обширной стране все же живет двадцать миллионов свободных и независимых людей. Три миллиона рабов на двадцать миллионов господ!» Майн Рид утверждал, что рабство в современной ему Америке — зло и позор для демократического государства, но допускал мысль, что доброе и ответственное отношение белых господ к людям с черным цветом кожи (подобное, например, тому, что имело место быть на плантации Безансонов) способно стать спасительным компромиссом при современном положении вещей.
Очевидно, что он был довольно далек от набиравшего тогда в Америке силу аболиционизма — движения за отмену рабства в США. Его отношение к положению американских негров было весьма далеким от радикализма. Он порицал рабство, впрочем, как любой либерально мыслящий человек своего времени. И, как любой либерал, к чернокожим невольникам Майн Рид относился вполне патерналистски: в его романах мы не встретим негра, чей интеллектуальный уровень можно было уравнять с интеллектом белого — даже «самого плохого» белого. Для писателя, как и для подавляющего большинства его современников, превосходство белой расы над чернокожими (краснокожими, желтолицыми) очевидно и не подлежит обсуждению. Оно присутствует а priori.
В его романах негры как дети — добрые, наивные и совершенно неприспособленные к жизни в современном цивилизованном обществе — настоящие «дети природы». Они нуждаются в постоянной опеке, заботе и мудром, благожелательном руководстве. Они навлекут на себя только горе и несчастья, если окажутся предоставленными сами себе. Такое восприятие человека с темным цветом кожи было вполне обычным в то время. Даже писатели-аболиционисты — та же Гарриет Бичер-Стоу в знаменитой «Хижине дяди Тома» [8]— воспринимали американского негра-раба примерно в том же русле. Единственное, что необходимо американскому рабу по-настоящему — заботливые «отец» или «мать». К тому же в одном из романов, написанном через несколько лет после завершения Гражданской войны в США, Майн Рид вспоминал, что «среди плантаторов нередко встречались и те, кто обращались со своими невольниками человечно и даже баловали их. Если же большая часть плантаторов и отличалась жестокостью, то вовсе не в силу природного бессердечия или злобы, а вследствие дурного воспитания и глубоко укоренившегося мнения, что с неграми необходимо обращаться как можно жестче; следует принять во внимание и сильно укоренившийся взгляд о превосходстве белой расы над остальными».
Поэтому, если бы его либеральное сердце действительно так ранили сделки по купле-продаже невольников, он мог покинуть Юг и перебраться на свободный от невольничьих аукционов Север страны. Следовательно, едва ли институт рабства и связанные с ним эксцессы могли стать подлинной причиной, по которой будущий писатель оставил место комиссионера в торговом доме. Тем не менее они были. Но носили главным образом социально-экономический характер. Социальный, потому что его не удовлетворял собственный общественный статус. Он, человек с редким в то время в Америке высшим (тем более европейским!) образованием, занимал неподобающее место и подвизался в профессии, не вызывающей безоговорочного общественного одобрения. Да и платили ему по местным меркам совсем немного. К тому же это место было временным, и он это понимал отчетливо. Дело в том, что летом почти вся деловая активность в городе замирала — значительная часть состоятельных горожан покидала Новый Орлеан, устремляясь на север.
Эта временная — но довольно массовая миграция — была обусловлена расположением города и особенностями местного климата. Новый Орлеан, как известно, находится в дельте Миссисипи и со всех сторон окружен огромными болотами и водоемами. Летом температура повышается и достигает порой 40 градусов по Цельсию. Это повышение происходит на фоне обычной для этих мест стопроцентной влажности воздуха. В городе становится невыносимо жарко и душно — как в бане.
Но не это заставляло жителей покидать город, а угроза желтой лихорадки. Эту болезнь переносили москиты, для жизни и размножения которых окрестные болота, жара и влажность создавали идеальные условия. Желтая лихорадка, которую местные обитатели мрачно-шутливо окрестили «Желтый Джек», — тяжелое инфекционное заболевание. Бороться с ней тогда еще не научились, и поэтому она ежегодно уносила множество человеческих жизней. «Желтый Джек» обычно приходил летом — в середине — во второй половине июня.
Вот как описывал начало «мертвого сезона» в городе Майн Рид: «Наступила середина июня, стояла изнурительная жара, и с каждым днем ртуть в градуснике поднималась все выше. Температура доходила до 100 градусов по Фаренгейту. Через неделю-другую можно было ожидать ежегодного, хотя и нежеланного, гостя, по прозвищу «Желтый Джек», которого одинаково боялись и старый и малый. Страх перед желтой лихорадкой выгонял все высшее общество из Нового Орлеана, и оно, подобно перелетным птицам, устремлялось на север». К этому времени город пустел: закрывались кафе, рестораны и театры, прекращало работу большинство магазинов, не проводились торговые аукционы, сворачивали свою деятельность торговые дома и посреднические фирмы. Те, кто мог позволить себе несколько месяцев ничего не делать, уезжали в Мемфис, Сент-Луис или поближе, но туда, где можно было не бояться заболеть малярией. Деловые люди позволить себе подобную роскошь не могли и перебирались в Натчез — в те годы именно этот город на летние месяцы превращался в торгово-экономическую столицу Юга. «Я не храбрее других, — утверждал Эдвард Рутерфорд, герой романа «Квартеронка». — У меня не было никакого желания познакомиться с этим страшным болотным дьяволом, и я считал, что мне тоже лучше убраться подобру-поздорову. Для этого стоило только сесть на пароход и отправиться вверх по течению, в один из городов, куда не проникает тропическая лихорадка». В отличие от Рутерфорда, Майн Рида из Нового Орлеана вынуждала уехать не столько тропическая малярия (хотя и это обстоятельство, безусловно, сыграло свою роль), сколько необходимость думать о хлебе насущном.
