Пребывание Блаватской в Америке совпало с угасанием популярности спиритизма в этой стране. Может быть, поэтому борьба за тающую в количественном отношении паству приобретала если не драматические, то, по крайней мере, острые формы. Необходимо было вовремя размежеваться с одними и вступить в союз с другими лидерами и участниками спиритуалистического движения. Известно, что в людском сообществе, где царит идеология (а религиозная она или светская — не суть важно), всегда возникает борьба между руководителями, которые одни и те же исходные идеологические постулаты трактуют по своему усмотрению и требуют от своих сторонников не столько уважения к тому, что они проповедуют, сколько беспрекословного им подчинения и личной преданности.

Между тем не всегда сухая рассудочность лежала в основе деятельности Блаватской. Оглянувшись на ее прошлое, нетрудно обнаружить в нем кипение страстей — то чувство безрассудства и потерю здравого смысла, которые только и присущи эмоциональным и постоянно влюбляющимся женщинам. Ей казалось, что прежнее время безвозвратно ушло. Теперь она жила лишь для того, чтобы своим приобщением к великим тайнам человечества внушать людям величайший трепет и покорность ее воле. До любви ли ей было, когда она появилась в Нью-Йорке? Но как это не раз случалось, предугадывая далекое будущее, она смутно представляла, что ждет ее завтра.

Блаватская пришлась по душе жителям дома на Медисон-стрит. Будем говорить откровенно: у его обитателей не было никаких развлечений, только работа, хозяйство, пересуды и сплетни, вот и всё, пожалуй. Они порядком надоели друг другу.

Елена Петровна с ее небывальщинами свалилась на их головы словно с неба. Ее происхождение тоже вызывало немалый интерес. Русская аристократка, чуть ли не графиня, постоянно без денег, живет в напряженных трудах, как золотошвейка, — не иначе за ее образом жизни стоит какая-то тщательно скрываемая тайна. Фантастическими выглядели, в частности, рассказы Блаватской о том, как в Париже по ее эскизам создавались живописные панно и фрески для покоев императрицы Евгении, супруги Наполеона III.

Она довольно долго общалась с некоей ирландкой миссис Сарой Паркер и с ее подопечной — молоденькой девушкой Элизабет Холт, их комната находилась как раз напротив залы для общих собраний и почты. Блаватская вела себя с Сарой, как мудрая наставница. Их отношения в дальнейшем имели продолжение. Елена Петровна не обольщалась по ее поводу. 17 ноября 1883 года она писала Альфреду Перси Синнетту: «Сара Паркер — неблагодарная, глупая, себялюбивая и смешная старая кобыла. Она прикидывается, что питает ко мне великую любовь и преданность, а за моей спиной злословит на мой счет» ^[258] .

Человеческая глупость наводила на Елену Петровну тоску. Лично к Саре Паркер у нее не было особых претензий. За несколько месяцев до беспощадной характеристики подруги она писала тому же Альфреду Перси Синнетту: «Что же именно „раздражает“ Вас в миссис Паркер? Я знаю ее почти восемь лет. Она человек восторженный, безрассудна во многих вещах, но никогда ирландский корпус не содержал в себе женщины лучше, искренней, порядочней и добродетельней. Она — настоящий теософ, бескорыстна и готова расстаться с последней одеждой в пользу других. Не очень культурна, „грубятина“, как Вы ее называете. Возможно и так, но не больше, чем я» ^[259] . На самом деле, если разобраться, противоположные оценки Блаватской одних и тех же людей вызывались ее повышенной эмоциональностью и неумением оставаться внешне спокойной в стрессовых ситуациях, что в большинстве случаев было следствием заболевания щитовидной и поджелудочной желез. Разумеется, она не умела сдерживаться и в том случае, когда наступали на ее «любимый мозоль» — сомневались в существовании «вестников», «адептов», «иерофантов», Учителей.

Когда слава Блаватской как о духовном учителе разнеслась по Америке, Элизабет Холт не верила своим ушам. Она не могла представить себе, что женщина с взрывным характером, приходящая по любому поводу в раздражение и ярость, обрушивающая на своих обидчиков потоки матерщины, вдруг превратилась в образец благонравия и нравственности. Однако было в Елене Петровне одно качество, которое и тогда вызывало у соседок по общежитию неподдельное уважение, а именно: ее храбрость. Время было неспокойным, район, где находилось общежитие, опасным для ночных прогулок. Однажды одна из жилиц дома, молодая женщина, возвращаясь после ночной смены, подверглась нападению. С трудом избавившись от пьяного хулигана, она пожаловалась Блаватской, которая выразила свое возмущение в очень сильных выражениях и, вытащив из складок своего платья острый нож для резки листьев табака, пообещала всякий раз встречать девушку в позднее время ^[260] .

Несмотря на появившуюся популярность Блаватская бедствовала. Вспомоществование от отца не поступало. Ей приходилось обходиться самым малым. И тут на ее счастье на горизонте появилась энергичная и состоятельная дама, родом из французской Канады — мадам Магнон. Она жила через несколько кварталов от Медисон-стрит — на Генри-стрит. Мадам Магнон — моложавая вдова, весьма неглупая, предложила Блаватской перебраться в ее жилище до наступления лучших времен. Так Елена Петровна начала, а точнее сказать — продолжила свою медиумическую деятельность. Было решено устраивать в жилище мадам Магнон еженедельные воскресные спиритические сеансы. Миссис Паркер, с которой Блаватская сдружилась в доме на Медисон-стрит, была завсегдатаем этих мистических посиделок. Ее подопечная Элизабет Холт на них не присутствовала (лицезрение подобной чертовщины не понравилось бы ее матери), но находилась в курсе дела того, что совершал с присутствующими, в том числе и с самой Блаватской, некий дух «дияки». Миссис Паркер рассказывала девушке вещи необыкновенные и ужасные. Например, однажды Елену Петровну заждались к завтраку, а когда мадам Магнон вошла в ее спальню, то увидела подругу в неподвижном состоянии лежащей на кровати. Дух «диаки» якобы пришил ее ночную рубашку к матрасу и пришил так основательно, что мадам Магнон одной было не по силам разорвать нитки. Пришлось звать пришедшую к завтраку мисс Паркер, которая с помощью ножниц освободила Елену Петровну от этих пут ^[261] .

Дух «диаки» был позаимствован Блаватской у известного американского ясновидящего Эндрю Джексона Дэвиса (1826–1900) и представлял собой призрак, оболочку, фантом из камалок, то есть «нечто» из субъективного и невидимого полуматериального мира, где пребывают, как она считала, бестелесные «личности», астральные формы. Как сформулировал Дэвис:

«Диака — это тот дух, которому доставляет безумную радость разыгрывание ролей, выкидывание трюков по части олицетворения персонажей противоположного характера, поэтому для него молитва и богохульственные высказывания равноценны; у него страсть к лирическим повествованиям; так как он нравственный урод, у него отсутствует чувство справедливости, человеколюбия, нежной привязанности. Он не знает того, что люди называют чувством благодарности; результаты любви и ненависти для него одно и то же; его девиз часто страшен для других — вся жизнь только для СЕБЯ, и индивидуальная жизнь кончается УНИЧТОЖЕНИЕМ» ^[262] .

Блаватская энергично обрабатывала знаменитого американского спирита. Ей позарез нужно было печататься в России, а у Эндрю Джексона Дэвиса сложились наилучшие деловые и дружеские отношения с А. Н. Аксаковым (1832–1903), выдающимся исследователем паранормальных явлений и видным издателем фундаментальных книг по спиритуализму. Аксаков по праву считался лучшим специалистом по трудам шведского философа-мистика XVIII века Эммануэля Сведенборга. Он перевел и издал в 1863 году знаменитое сочинение шведского мистика «О небесах, о мире духов и об аде», а через год там же свою собственную работу «Евангелие по Сведенборгу. Пять глав от Иоанна, с изложением и толкованием их духовного смысла, по науке соответствия». Исследователь творчества А. Н. Аксакова Сергей Сучков, русский мистик, изучая Сведенборга, пришел к выводу о том, что до тех пор пока дух учения Христа не станет всесилен над его буквою, люди будут рабски преданы букве, форме, внешности ^[263] . «Поэтому он (Аксаков. — А. С.), применяя метод, разработанный Сведенборгом, дешифрует „Евангелие от Иоанна“ в духовном смысле слова, освобождая его от природно-человеческого знания» ^[264] . Эту методологию Аксакова Блаватская взяла за основу своих размышлений о христианстве и непосредственно об Иисусе Христе. С 1867 года Аксаков начал издавать на немецком языке в Германии, в Лейпциге, серию под общим названием «Спиритуалистическая библиотека для Германии». Среди изданных книг — «Реформатор» (1867), «Автобиография» (1868), «Принципы начал природы» (1869), «Врач» (1873) Эндрю Джексона Дэвиса. Там же, в Лейпциге, с 1873 года он выпускал на немецком языке журнал «Psychische Studien», однако же ему не удалось добиться разрешения на издание подобных журналов на русском языке. В 1869 году Аксаков вернулся в Россию и вскоре женился на дочери выдающегося химика-органика Александра Михайловича Бутлерова (1828–1886) — Софье. Находясь на государственной службе и уйдя в 1878 году в отставку в чине действительного статского советника, он на протяжении многих лет знакомил российскую общественность со спиритуалистической проблематикой. Через духовидение Аксаков пытался рассмотреть проблему происхождения человека ^[265] . Блаватская по рекомендации Эндрю Джексона Дэвиса срочно списалась с Аксаковым, однако первая реакция на ее письмо была не той, которую она ожидала. Ее соотечественник, хорошо известный в международных кругах спиритуалистов, в письме Дэвису высоко отозвался о ее медиумических способностях, но пренебрежительно о ней самой, характеризуя Блаватскую как женщину глубоко безнравственную ^[266] . Ведь после женитьбы на Софье Бутлеровой он стал дальним родственником Даниела Д. Юма, женатого на сестре жены великого ученого. Естественно, Елена Петровна не промолчала и накатала в ответ длиннющее письмо Аксакову, в котором она поставила перед ним вопрос ребром: