Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Лёля обвенчалась с Никифором Васильевичем Блаватским 7 июля 1849 года в селении Джелал-Оглы (русское название — Каменка) в двадцати верстах от окруженного горами и лесами местечка Гергеры, военного поселения, где стоял грузинский гренадерский полк. Этим полком командовал князь Илья Дмитриевич Орбелиани, близкий друг Андрея Михайловича Фадеева. Он и пригласил его с семьей на отдых. Понятно, что свадебная церемония не могла проходить в Тифлисе из-за невыносимой жары. Гергеры же для этого не подходили из-за отсутствия церкви. В то же время по причине, которую я только что изложил, это важное событие в Лёлиной жизни, которой тогда до восемнадцати лет не хватало трех недель, ее близкие не пытались превратить в большой и многолюдный праздник. Вместе с тем приличия были соблюдены: на свадьбу из Тифлиса приехало достаточное количество гостей. В тот же день после венчания и свадебного обеда молодые уехали в Даричичах — горное местопребывание всех эриванских чиновников во время летней жары [144] .

Лёля стояла у притолоки кухонной двери. В кухне вовсю шли приготовления к свадебному пиру. Пылала печь, по стенам висели гирлянды кастрюль, мисок и горшков. Поднимались облака мучной пыли, рубилось мясо, толклись орехи и пряности, всяким разносолам и лакомствам не было числа. Съестные сокровища всего мира, казалось, были перед ней. Как живо все это запечатлелось в ее памяти!

Свыкнется — слюбится.

В церкви она слышала, как бабушка сказала: «Поздравляю, Елена, дай вам Господь многие лета жить в согласии».

Но когда священник во время венчания произнес слова: «Ты должна будешь чтить своего мужа и слушаться его», она не утерпела и, побледнев, сквозь зубы, едва слышно пробормотала: «Ну уж нет» [145] . Она сердцем почувствовала, что очень скоро расстанется с Никифором Васильевичем Блаватским.

Она опять впала в гордыню и согрешила. Какими бы ни были ее жизненные обстоятельства, она должна была бы поступить по совести и избежать этого опрометчивого шага. По одной только причине — за невозможностью, выйдя замуж за Блаватского, исполнять супружеские обязанности.

Приставания Блаватского после свадьбы были тягостны, но она устояла.

Еще вчера Лёля была убеждена, что постарается полюбить Блаватского, а затем это чувство совсем исчезло. Вероятно, волшебные чары Нины Чавчавадзе рассеялись, и она «расколдовалась». Недоумевая и тоскуя, она твердо решила под любым предлогом уехать от Блаватского в Тифлис к своей семье. К тому же в нем не обнаружилось того «тончайшего магнетизма», которым обмениваются духовно одаренные люди [146] . Сколько раз она была убеждена, что без памяти влюбилась, но вскоре все проходило.

«Женщина, — пришла она к окончательному выводу, — находит свое счастье в приобретении сверхъестественных сил. А любовь является только дурным сном, бредом» [147] . Широкое распространение в воспоминаниях о Блаватской получила романтическая версия ее побега из России. В них реальный полуторагодичный временной отрезок жизни Блаватской на Кавказе после замужества сжат до условных трех месяцев. Эти сведения перекочевывают из одной книги о русской теософке в другую. Трудно, однако, представить, что восемнадцатилетняя девушка пошла напролом и со всей страстной необузданностью натуры, без посторонней помощи прорвалась через пограничные кордоны, оказавшись в мгновение ока за пределами Отечества. Прямо скажем: что-то не верится в этот сценарий, утвержденный родственниками и почитателями Блаватской как единственно для них приемлемый. Нашлась, впрочем, одна преданная теософской идее женщина, которая в нем осторожно усомнилась. Я имею в виду Е. Ф. Писареву, исследовательницу жизни и творчества Блаватской. В одной из лучших «духовных» биографий основоположницы теософии она писала о возможной предварительной договоренности Лёли (а со своей стороны добавлю — и ее дяди Ростислава Андреевича Фадеева) со старой знакомой их семьи графиней Софией Станиславовной Киселевой. Е. Ф. Писарева в связи с этим обстоятельством утверждала: «Если мое предположение верно, весь характер ее исчезновения на Востоке совершенно меняется: вместо бесцельного искания приключений является определенное стремление к намеченной цели» [148] . Прежде чем приступить к изложению новой версии побега Блаватской, обратимся к версии хрестоматийной, которая вызывает у наблюдательного читателя множество недоуменных вопросов.

Глава десятая. ПОБЕГ ПО ОБОЮДНОМУ СОГЛАСИЮ

Итак, Лёля, ставшая госпожой Блаватской, бежала от своего тридцатидевятилетнего суженого из Эривани в Тифлис, где укрылась у своих деда и бабушки, не приняв участия в церемонии официального вступления супруга в должность эриванского вице-губернатора, которая состоялась 27 ноября 1849 года. По прибытии к родным она поклялась, что покончит собой, если ее заставят вернуться к Н. В. Блаватскому [149] .

Ранним октябрьским утром, оседлав и пришпорив коня, она поскакала навстречу своему будущему, туда, где ее дух, разорвавший тесные оковы рутинного, будничного существования, мог жить свободной скитальческой жизнью, в которой были возможны и поэтическая роскошь фантазии, и раскрытие тайн природы, и совершение чудес. Мир надвигался на нее как что-то огромное, невыразимо ужасное. И рядом с ней не было ее Учителя, ее спасителя. Ее душу заполняла беспредельная пустота, а за спиной едва слышался перезвон колоколов, странный своей неурочностью.

В Тифлисе каждый по-своему толковал о причинах ее бегства от мужа. Люди, хорошо к ней относившиеся, уверяли, что Никифор Блаватский, развратная рожа, Синяя Борода, ежедневно истязал бедную девочку побоями, заставляя ублажать его разыгравшуюся плоть, другие молча ухмылялись и намекали на его половую слабость, а более откровенные и граждански мыслящие говорили: «Вот вам плоды женской эмансипации!»

Родственники Блаватского желали ей разродиться девятью ежами (что было, по существу, невозможно, ведь она оставалась девственницей, прожив с мужем под одной крышей целый год, как она утверждала в письме А. М. Дондукову-Корсакову) и угрожали загнать туда, где «козам роги правят». Последняя угроза представлялась вполне осуществимой в случае, если Н. В. Блаватский поднял бы шумный скандал. Однако он повел себя, как порядочный человек: страдал и переживал Лёлин поступок внутри себя.

* * *

Почему Елена Петровна Блаватская оказалась за границей и в конце концов приняла американское гражданство — об этом стоит основательно поразмышлять. Главная причина, которая заставила ее отправиться в дальний путь, вполне тривиальна и не требует отдельных пояснений. «Насильно мил не будешь», — говорят в России умные люди и сматывают удочки.

В случае с Еленой Петровной данное выражение следовало бы перефразировать: «Насильно не полюбишь»; это как нельзя более соответствовало сложившейся ситуации и предлагало единственный из нее выход — стремительное, сломя голову, бегство. Ведь от насилия спасаются либо дав деру, либо дав ему сокрушительный отпор. Не упускайте к тому же из виду, что Блаватская производила впечатление малахольной девушки со своеобразными и сложными представлениями о любви. Между тем существуют недосказанные любовные слова, но межеумочной, промежуточной, половинчатой любви не бывает в природе вовсе.

Она пребывала, если говорить прямо, в любовной истоме. А между любовной истомой и любовью такая же разница, как между землей и небом. Блаватская в письмах Дондукову-Корсакову распахивает душу, чего она почти не делала в 80-е годы, когда перешагнула полувековой рубеж и шла семимильными шагами к всемирной славе. Только в них, в этих письмах, она проговаривается о личном, тщательно спрятанном в памяти и находящемся под грифом «совершенно секретно». Вместе с тем даже князю исповедуется она вполголоса, полунамеками и с надеждой, что он вспомнит сам, как складывалась ее жизнь в молодости, и простит ее прегрешения. Очень важным для понимания истинных причин, заставивших Блаватскую бежать из Тифлиса, является ее письмо от 7 августа 1883 года, посланное Дондукову-Корсакову из Мадраса: «Я никогда ни от чего не отрекалась, и меня никогда не просили убраться из Тифлиса. Оба раза я сама, по собственной воле, уезжала оттуда, потому что на сердце была тоска и душа требовала простора. Никто никогда не понимал, да и не хотел понять, что творится в моей душе. Я никогда не строила из себя непонятную (!) и невинную женщину. Если я в чем-то провинилась, то открыто это признаю: не пристало Ивану на Петра кивать. В юности я казалась, да наверное, и быланенормальной по сравнению с другими. В то время в свете добродетельных женщин было больше, чем недобродетельных, и сегодняшняя госпожа Блаватская в свои пятьдесят лет — и я знаю это наверняка — могла бы выиграть приз Монтиано в состязании с вашими московскими и петербургскими увядшими розами» [150] .

вернуться

144

Желиховская В. П. Мое отрочество. СПб., б.г. С. 302, 319.

вернуться

145

Sinnett А. P. Incidents in the Life of Madame Blavatsky: Compiled from Information Supplied by Her Relatives and Friends. NY., 1886. P. 54–55.

вернуться

146

Блаватская E. П. Письма друзьям и сотрудникам. М., 2002. С. 250.

вернуться

147

Цит. по: Нэф М. Личные мемуары Е. П. Блаватской. М., 1993. С. 28.

вернуться

148

Писарева Е. Ф. Елена Петровна Блаватская. — В кн.: Тайна сфинкса. Правда о Блаватской. М., 2006. С. 181.

вернуться

149

Блаватская Е. П. Письма друзьям и сотрудникам. М., 2002. С. 250.

вернуться

150

Там же. С. 288.

35
{"b":"158938","o":1}