Нельзя отрицать, что появление в ее сознании образа махатмы Мории дало всей ее жизни мощный импульс. Ясно при этом, что идея Хранителя зародилась и долго вынашивалась в ее подсознательных интуициях в связи с комплексом безотцовщины. Она не могла смириться с редким, от случая к случаю, появлением рядом с ней отца, Петра Алексеевича Гана. В высокоразвитом сознании махатм были заключены, как полагала Блаватская, законы Вселенной. Душа в христианской трактовке представлялась ей неподвижной сущностью. Душа, как и тело, согласно христианской традиции, искупается в результате человеческого грехопадения кровью Иисуса Христа. На христианских святых лежит Божья благодать. Силой Бога, а не усилиями непорочных людей, совершаются чудеса. Блаватская эту роль отводила махатмам. Недаром появление духов, «феноменов» или других сверхъестественных существ и явлений связывалось ею не с волей медиума, а с манифестацией мощи гималайских отшельников ^[408] . Она была уязвлена, оскорблена тем, что мир людей сделал с ней, и поэтому отгородилась от него, устроилась поближе к таким же духовным изгоям, как она сама. Ее отличие от них состояло лишь в том, что она не могла ничего, тогда как они могли многое. И даже когда жизнь вокруг шла вкривь и вкось, Блаватская полагала, что всё образуется, покуда о ней заботятся махатмы.

В своих основных воззрениях Блаватская принадлежала к христианской культуре и разрывалась между «своим» и «чужим». Ведь у индусов развивается все по-иному. Аскеты (йогинины) творят чудеса исключительно своей волей. Они имеют на это право, пройдя через множество телесных и духовных испытаний. Блаватскую притягивал этот магический опыт. Однако утверждение среди теософов культа махатм через таинственные письма, — абсолютно западная форма сакрализации собственных мыслей.

Многие адресаты махатм были удивлены собственно не тем, что о них заботятся за Гималаями, — это в Теософическом обществе стало как бы в порядке вещей, — но их всякий раз поражала неожиданность появления подобных писем. Эти письма словно бы воплощали судьбу, против которой не пойдешь, и, наверное, по их прочтении у каждого из окружения Блаватской возникала одна и та же мысль — сознания своей духовной ничтожности.

Самой же Блаватской письма махатм помогали обрести душевный покой. Она, видя, как кто-то получает их очередное послание, сохраняла самообладание, свежесть мысли и вообще пребывала в хорошем настроении.

Блаватская пыталась обрести новое равновесие, исходя из нетрадиционных для Запада предпосылок, выработанных философско-мистической и религиозной мыслью индусов и связанных с теориями перевоплощения и переселения душ, с законом кармы и с мокшей, — возможностью абсолютного освобождения от земных перерождений духовно развитых людей. Это обращение к древней мудрости, как она полагала, будет способствовать универсальному перерождению и дальнейшей эволюции человеческого рода.

Что бы ни доказывала Елена Петровна, ее воинство пополнялось исключительно такими новобранцами, у которых жажда чудес была неутихающей и требовала постоянного, ежедневного утоления.

В этом заколдованном круге — между защитой теории оккультизма против прикладных наук и утомительной необходимостью творить новые чудеса, звуковые и световые феномены — Блаватская пребывала всю свою жизнь.

Махатмы стали для нее и ее последователей, таким образом, психологической аксиомой. Факт существования махатм она возвела в принцип. Она оценила этот факт с точки зрения некоторой отвлеченной психической категории. Все образы Блаватской сконцентрировались в нем, как в высшей объективности, какой может достичь художник.

Трудно усомниться в аксиомах, рожденных в недрах собственной души. Махатмы и Гималайское братство были выстраданы Блаватской в результате глубочайшей отчужденности от представлений обычной жизни. Россия же оставалась для нее всегда родной землей, которую не унесешь на подошве башмака, но куда возвращаться ей было хуже смерти.

Из недр этой потаенной реки, созданных ее течением, появились на человеческом берегу махатмы. Их постоянным правилом была не проповедь полной свободы во всем, а желание познания всего и вся. Пожалуй, на этом и заканчивались мистические влияния, которые испытала на себе Блаватская. Махатмы олицетворяли главное, всевенчающее время, переход в пространство высшей духовной справедливости — новое небо и землю. Олицетворяли и одновременно были проводниками к земле обетованной, которая находилась в долинах, тщательно спрятанных среди непроходимых Гималайских гор. В Индии Блаватская собирала сведения об ашрамах и их обитателях, чтобы убедить Запад, располагая этими данными, в существовании оазисов иного, более совершенного мира. Как писательница, Блаватская воплощала, по мере возможности, свои мысли об оккультизме в художественные эффектные формы. Об этом свидетельствуют, например, повесть Блаватской «Заколдованная жизнь» ^[409] и ее рассказы из серии «Необычайные истории» ^[410] . Русская теософка, которую принято по сей день обвинять в некрофильстве, не считала жизнь одним из способов достижения смерти. Ее махатмы олицетворяли долгую, осмысленную, счастливую жизнь. Они были ее персонифицированной Аркадией. В той же степени как Теософическое общество было идентично и тождественно ей, Елене Петровне Блаватской. «Общество — это я!» — с гордостью заявила она князю А. М. Дондукову-Корсакову ^[411] . Вот такая была создана ею «великая республика совести» с монархическим режимом эпохи абсолютизма.

В 1883 году появилась в Адьяре Сара Паркер, старая подруга Блаватской по жизни в Нью-Йорке. Она сопровождала 27-летнего шотландца по имени Уильям Турне Браун. Саре Паркер на протяжении почти что всей жизни приходилось быть при ком-то. Она зарабатывала себе на хлеб насущный либо сиделкой, либо нянькой. На этот раз ее подопечным оказался молодой юрист с небольшими отклонениями в психике. В будущем он станет писателем. Синнетт, находясь по служебным делам в Лондоне, рекомендовал родителям Уильяма Т. Брауна «старую леди» как опытного психотерапевта. Молодой человек часто приезжал из Англии в США и Канаду в поисках врачей, как сейчас сказали бы, представляющих нетрадиционную медицину. К сожалению, никто из встреченных им тамошних эскулапов не был в состоянии ему помочь. Блаватская приняла новых гостей с присущим ей радушием. Вскоре выяснилось, что Сара Паркер и находящийся на ее попечении молодой человек ненавидят друг друга и, выясняя свои отношения, вносят шумными скандалами дополнительную нервозность в непростую и полную интриг адьярскую жизнь. Их необходимо было развести по разным углам, иначе рассудок помутился бы у всех остальных обитателей штаб-квартиры Теософического общества. И без новых гостей атмосфера в Адьяре была основательно накалена. Многие из индийских сотрудников ко времени прибытия к ним Сары Паркер с подопечным молодым шотландцем едва сдерживали свои эмоции. Высокомерное и хамское поведение Эммы Колумб перешло все границы. Она распускалась до неприличия, как только из Адьяра уезжала Блаватская.

Блаватская вздохнула спокойно, когда Сара Паркер отправилась в Калькутту вслед за «старой леди», снабженная ее рекомендательными письмами, а Уильям Т. Браун вместе с Олкоттом — в Бомбей вслед за Блаватской. В конце октября она уже находилась в этом огромном городе, центр которого был застроен массивными зданиями в викторианском, колониальном стиле. Ей пришлось посетить немало высокопоставленных лиц. Обществу позарез нужны были деньги. Блаватская очень рассчитывала на аудиенцию у махараджи княжества Индор, но в последнюю минуту он отказался ее принять. Видно, слухи о ведьмовских чарах «старой леди», о ее сомнительной репутации дошли до его ушей. И все-таки этот напыщенный павлин с голубой кровью оплатил ее дорожные расходы — швырнул, как нищенке, 200 рупий. Это было неслыханное оскорбление, но деньги она взяла.