Потребовалась вся сила воли (я даже не знала, что обладаю такой), чтобы отстраниться от Эрика, но я это сделала и встала на нетвердые ноги. На этот раз я хотела его на своих условиях. Мне необходимо было знать, захочет ли он меня, если я выражу собственные желания и потребности, если сама буду все контролировать.

— Что-то не так, Анджела?

Он раскинулся на кушетке, его длинное тело как раз умещалось на ней от края до края. Лицо (и это меня просто взбесило) было совершенно спокойным, казалось даже, что он слегка забавляется. Ни один волосок не растрепался. В его глазах отражались городские огни, мерцали, словно преломляясь в призме, и в них не было видно глубины, не было окна в его душу. Неужели все это ничего для него не значит? Неужели я мышка, с которой играет пресыщенный кот?

Досада толкнула меня на неожиданный поступок. Нагота всегда заставляла меня почувствовать себя уязвимой, поэтому я всегда пряталась от своих немногих мужчин, раздеваясь под одеялом, под простыней или в темноте. Даже Энди видел меня голой всего несколько раз, и то случайно. Но сейчас я начала снимать с себя одежду, вещь за вещью, медленно, не спеша, глядя прямо в глаза Эрику, не давая ему отвести взгляд, и вот уже я стояла перед ним обнаженная, ничего не скрывая, предлагая всю себя.

Его лицо изменилось. То, что казалось надменностью, превратилось в нежность и вожделение. Он опустился передо мной на колени и склонил голову, словно молился перед алтарем.

— Анджела, ты само совершенство, — прошептал он.

Я шагнула ближе, обняла его. Он прильнул губами к моему животу и подхватил меня на руки легко, как перышко.

— Где твоя комната? — спросил он.

Я целовала Эрика, и его запах сделался просто непреодолимым. Он действовал на меня как веселящий газ — сначала онемели конечности, потом началась дезориентация и эйфория. Я не понимала, в чем дело, разве что я его полюбила, и это то, что эксперты называют «силой феромонов».

В какой-то миг я заметила, что Эрик так и не разделся, но это не имело никакого значения. Мне казалось, что сразу шесть рук ласкают мое тело, три пары губ целуют меня. Его длинные волосы задевали кожу, и по позвоночнику пробегали электрические искры; Я не знала, что происходит и с какой частью меня. Тело превратилось в единый орган чувственности. Точно знаю, что испытала оргазм, но описать это ощущение не могу. Восторг сотряс меня всю, от волос до кончиков пальцев на ногах. Чтобы не кричать, я кусала кулак.

И где-то в разгар этой бури ощущений я почувствовала острую боль — и наслаждение, слишком сильное, чтобы описать его словами. Эрик вошел в меня так, что души наши слились воедино. Мои кости расплавились, кровь текла по жилам потоком, стремясь влиться в него и соединить нас до последней молекулы. И на высшей точке этого слияния Эрик вошел в мое сознание, его мысли стали моими.

Эрик сидит в комнате со стенами из грубого камня, пишет гусиным пером при свете мигающей свечи. Сзади к нему подходит человек в рясе священника, обнимает его за грудь, прижимает губы к его шее.

Вспышка красного, новое видение.

Эрик сидит рядом с Люси на ее диване. Я узнаю абстрактную картину на стене. На столе стоят два бокала с вином. Люси смеется, запрокинув голову. Эрик склоняется над ней, заключает в объятия. Ее руки обвиваются вокруг его шеи.

Под веками я снова увидела красные языки пламени, но на этот раз вместо нового видения я ощутила, как прервалась моя связь с Эриком. Я падала, неудержимо кувыркаясь, в океан тьмы. Затем наступило забвение.

Очнулась я в своей постели, повернутой к окну. Одна. Судя по тишине за окном, рассвет еще не наступил, было где-то между тремя и шестью часами. Я потянулась и перекатилась на бок. Эрик сидел за моим письменным столом, все еще в своей белой рубашке и брюках от смокинга. Рукава он закатал до локтей, спутавшиеся волосы падали на плечи. В лунном свете я отчетливо разглядела следы слез у него на щеках.

— Анджела, я не знаю, как все это случилось. Я пытался жить добродетельно, я пытался бороться со своей природой, а теперь вижу, что потерпел неудачу.

Я села и натянула простыню на грудь.

— Ты знаешь, что со мной происходит, да?

Эрик кивнул и уронил голову на руки.

И я поняла, что настало время узнать правду. И не важно, каким будет ответ, я знала, что теперь не смогу от него отказаться.

— Эрик, ты вампир? — Едва слова сорвались, я почувствовала облегчение — и одновременно мне показалось, что окончательно рехнулась.

Эрик подошел и сел рядом со мной на кровать. Взяв мою руку, повернул ее ладонью к себе, словно собрался гадать. Обвел пальцем голубую жилку, тянувшуюся от большого пальца к запястью, и посмотрел мне в глаза.

— Если я расскажу тебе, ты не поверишь, и это правильно. Такой скептицизм является защитным свойством людей, чтобы они не знали правды, с которой не смогут жить.

— Эрик, я люблю… я люблю правду. Мне нужно ее узнать.

Он отвернулся и уставился в окно.

— Самое мое любимое время ночи, когда все вокруг так тихо. Пойдем погуляем?

Он молча подождал, пока я надену джинсы и свитер, потом мы спустились с холма Пасифик-Хайтс и дошли до воды. Эрик повернул направо и пошел вдоль Джефферсон-стрит, сквозь самое сердце Рыбацкой пристани. Такая оживленная и эффектная днем, полная туристов, покупающих футболки с Алькатрасом и густой суп из моллюсков, в 4.30 утра пристань казалась порталом времени в девятнадцатый век. Рыбаки в желтых непромокаемых плащах тянули сети и буйки, готовясь выйти в море. Туман укутывал самые известные ловушки для туристов типа ресторана «Хутерс» и музея восковых фигур, но лужицы света, который отбрасывали старомодные уличные фонари, выхватывали из тумана красные кирпичи зданий и блестящие серые булыжники мостовой.

Когда мы дошли до Хайд-стрит, Эрик прибавил скорость. Я едва поспевала за ним, но тут он внезапно остановился. Я едва не упада на него. Он смотрел на «Балклуту», трехмачтовое парусное судно конца девятнадцатого века, которое в Сан-Франциско превратили в музей.

— Что это? — спросил он чуть слышно.

— Корабль. — Я не понимала, что он находит таким завораживающим, особенно сейчас, когда мне хотелось, чтобы завораживала его я.

— Да, но почему он здесь? Сейчас?

— Прочти табличку. — И я на нее показала. Я-то знала, что это за судно. Не так давно мы устраивали здесь фотосессию, но меня охватило раздражение, и я не собиралась ему ничего объяснять.

Он прочитал табличку и повернулся ко мне. Лицо его было исполнено восторга, как у ребенка на Рождество, и я мгновенно почувствовала себя виноватой за то, что рассердилась на него. Увидев его счастливым, я поняла, каким печальным он обычно бывает, и пожалела, что улыбаться его заставило старое скрипучее судно, а не я.

— Это же «Балклута»! — воскликнул Эрик.

— Ты видел ее раньше?

— Я плавал на этом судне. Обогнул на нем мыс Горн, из Шотландии в Сан-Франциско. Как здорово снова его увидеть! — Он опять посмотрел на корабль, будто хотел побежать и обнять мачту.

— Эрик, этот корабль законсервировали семьдесят лет назад!

Его взгляд переместился на мое лицо, вернулся печальный вид. Он стал даже печальнее, чем раньше. Я схватила его за руку и потащила на скамейку.

— Сдается мне, сейчас самое подходящее время рассказать мне правду, ты не находишь?

Эрик взял меня за руку, но смотрел он на корабль, а не на меня. Голос его звучал ровно и низко, словно он рассказывал стихотворение.

— Моя человеческая жизнь началась в 1591 году на юге Франции. При рождении меня назвали Киприен.

— Киприен, — повторила я, стараясь произнести это так же, как он. — Это имя подходит тебе куда больше, чем Эрик Тейлор, даже не сомневайся. А фамилия?!

Он пожал плечами:

— Теперь это не имеет никакого значения. Все они давно исчезли.