Брюнетка состроила гримасу и опустила раму.

— Что касается вас, молодая леди, — мужчина спрыгнул с трактора и теперь разглядывал Джей-Джей, — я понятия не имею, кто вы. Но мой мальчик хотел, чтобы вы остановились, поэтому…

— Успокойтесь.

— Что вы сказали? — Мужчина стоял прямо, как солдат.

— Я сказала, успокойтесь. Мне все равно, генерал вы или… или адмирал, или кто бы то ни было. Но вы не имеете права называть Люка мальчиком. Ему не надо криком доказывать, что он мужчина. Он не вопит так, что у всех вокруг начинает болеть голова. И ему не надо начищать свои разноцветные медали и запугивать людей, потому что он какой-то там генерал. Он… — Рука в перчатке крепко зажала ей рот, прервав обличительную речь.

— Скажи спасибо, что у О'Брайн не было лосиных рогов, — проговорил Люк. — В ее руках это смертоносное оружие.

— Меня тошнит, когда я слышу об этих рогах. — Джей-Джей оттолкнула его.

— Она красивая, — неохотно признал генерал Ремингтон. — Но если бы она была моей женой, я бы попытался научить ее хотя бы капле уважения.

К ним, смеясь, подошла женщина, нагружавшая сани тюками сена.

— Люк, по-моему, тебе лучше увести жену подальше от отца. Папа, Сара и я накормим скот. Что касается тебя, Лусиус Ремингтон, веди себя соответственно. Не забывай: может, у тебя и две звезды, но у меня их три.

— У вас три… — Джей-Джей ничего не понимала. Слишком много людей, слишком много эмоций, слишком много вещей, о которых она ничего не знает. Бросив горький взгляд на машину, прочно увязшую в снегу, она двинулась к воротам.

— Куда ты идешь? — Люк легко шагал рядом.

— В Денвер. — Ей не хотелось смотреть на него.

— Проклятие, О'Брайн. Можешь ты остановиться на секунду? Мама сказала, что ты мчалась по дороге, как на гонках. Потом вбежала в дом — и сейчас же назад. Почему ты не остановилась, когда я позвал тебя? Что происходит?

— Я вернула тебе акварель. Вот и все. — Она ни за что не расскажет ему о тысяче и одной эмоции, кипевшей в ней. Или о ревнивой ярости при виде его сестры. Они с Сарой долго будут смеяться над ней.

— Ты привезла назад картину? — Прежде чем Джей-Джей успела отвернуться, Люк обхватил ее за плечи. — Почему? — ровным голосом спросил он.

— Ты знаешь, почему. — Он мог сколько угодно принимать невинный вид, ее ему не одурачить. Джей-Джей сбросила его руку и направилась к дороге. Снег набился в туфли и прилип к чулкам. Ступни превратились в куски льда. Или превратятся, если она еще будет их чувствовать. Плохо, что сердце не может оледенеть.

Под напором эмоций она чувствовала себя, как флюгер. От ревнивого отчаяния при виде полуголой женщины в спальне Люка до головокружительного облегчения, когда она услышала, что это его сестра. И все из-за мужчины, который не любил ее. Акварель доказала это. Ярость, вызванная запиской, послужила обезболивающим средством, отчасти погасив боль. Но сейчас боль пересилила. Джей-Джей отчаянно хотелось доползти до своей конуры, чтобы зализывать раны.

— Ты перестанешь убегать? — Люк схватил ее за руку.

— Я не убегаю. Я ухожу. — Она высвободила руку.

— Черт знает, что ты делаешь. — Люк сгреб ее в охапку и повернул к дому.

Она дико брыкалась, пытаясь вырваться.

— Пусти меня, или я…

— …ударишь меня рогами? — Тяжелый, извивавшийся груз мешал Люку видеть участки дороги, покрытые льдом. Ноги разъезжались, как на катке.

Почувствовав, что Люк поскользнулся, Джей-Джей дернулась и обхватила его за шею, спрятав лицо на плече. Ее резкое движение нарушило ненадежное равновесие, и они рухнули на землю. Джей-Джей приземлилась наполовину на Люка, наполовину на кучу теплой коричневой грязи. В нос ударил отвратительный запах. Это была не грязь.

— Нет, нет, нет! — завизжала она, молотя кулаками предплечье Люка. Овчинная куртка гасила безвредные удары.

— По-моему, это мы уже проходили. — Люк быстро вскочил. В глазах сверкали веселые искорки.

— С тех пор, как я встретила тебя, — Джей-Джей поднялась, не обращая внимания на протянутую руку, — меня толкали в навоз, меня мучил психопат, я ночевала в сугробе, на меня нападали злые животные, мне пришлось принимать роды, быть мишенью, въезжать в сугроб. И не один раз, а два. Очевидно, я медленно учусь.

— Если ты хочешь услышать мои извинения, то…

— Я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни. — Она бы многое дала, чтобы немедленно уйти. Но подувший ветерок напомнил о нынешних обстоятельствах. — Я хочу войти в дом, принять душ и переодеться во что-нибудь. Потом я поеду домой. В своей машине. Потому что ты и сумасшедший генерал, которого ты называешь отцом, сию же минуту вытащите мою машину из сугроба, — холодно говорила она, обращаясь к его правому уху. — Я собираюсь заменить всю эту одежду новой, и ты получишь чек, чтобы оплатить ее. — Она зашагала к дому.

— Я понимаю, Джей-Джей, сейчас ты расстроена. После душа тебе станет лучше. Тогда мы все обсудим. — Люк говорил рассудительным, терпеливым тоном взрослого, который пытается увещевать разбушевавшегося неразумного ребенка.

Джей-Джей не стала раздумывать. Быстро повернувшись, она изо всех сил толкнула Люка, что было для него совершенно неожиданно. Он упал спиной в мягкую коричневую кучу. На лице застыло изумление. Джей-Джей прошагала по двору к дому. И, не сказав ни слова, обошла сестру Люка.

Захлопнув дверь в ванную, она рывком подняла окно и выбросила всю одежду, вплоть до белья. Тяжелая одежда пролетела сквозь голые ветки куста под окном и скрылась в снегу. На ветках осталось лишь белье. Бледно-розовый шелк развевался на легком ветру.

Она заняла душ надолго. И надеялась, что причиняет неудобство и приводит в ярость всех членов семьи Ремингтон. У нее не мелькнуло и тени угрызений совести, когда она воспользовалась женским мылом и разными разностями, в боевом порядке выстроенными вдоль раковины. Когда Джей-Джей отскребла каждый дюйм тела практически до костей, она вышла из ванны и выключила воду. Накрутив на голову полотенце и обернув другое вокруг тела, она направилась в комнату Люка. Теперь предстояло обобрать его гардероб.

Люк вытянулся на кровати. По его влажным волосам она поняла, что он мылся под душем в подвале. Не обращая внимания ни на него, ни на предательские судороги в животе, Джей-Джей переворошила ящики комода, пока не нашла приемлемую рубашку и брюки. Люк наблюдал за ней в зеркало над комодом.

— Уйди. Я хочу одеться, — нахмурилась она.

— Я не увижу ничего такого, чего бы не видел раньше.

Пальцы Джей-Джей конвульсивно сжали мягкую ткань. Легче сдвинуть с места какую-нибудь тупую корову, чем Люка. Она протопала по комнате, сняла с кроватного столбика ковбойскую шляпу и швырнула ему на лицо.

— И не вздумай подглядывать, — фыркнула она.

— Мне не надо подглядывать. — Шляпа заглушала его слова. — Каждый квадратный дюйм твоего тела отпечатан у меня в глазах.

Слова Люка пробудили образы, слишком болезненные, чтобы вспоминать. Безжалостно оттолкнув их, Джей-Джей быстро оделась. Ей мало только страсти. На комоде лежала ее сумка. Она достала расческу и причесалась. Потом протерла лицо лосьоном. И все это время смотрела в зеркало, не спуская глаз с Люка.

Он снял с лица шляпу и начал изучать акварель, теперь приставленную к изножью кровати.

— На открытии галереи ты так долго стояла перед этой картиной, что я подумал…

— Ты подумал, будто мне понравилась эта несчастная женщина. Ее вырвали из родных мест, затащили на край земли и превратили в рабочую лошадь. Ей позволено лишь греть ему постель и растить его детей.

— Когда ты смотришь на нее, то видишь только это? — Люк задумчиво сдвинул брови.

— Не имеет значения, что вижу я. Ты видишь женщину, которая может быть счастлива только в роли прислуги мужа, его игрушки, его собственности. Ты послал мне эту картину, чтобы сказать, какой должна быть настоящая жена.

Люк встал и подошел к дверям спальни.

— Мои родители счастливы в браке более тридцати лет, — стоя к ней спиной, проговорил он. — Я надеялся построить свою семью по их образцу. И ошибся.