Там же, в монастыре Пуасси, произошло одно из самых трагических событий моего детства.
Помню — как будто это случилось только вчера. В комнату, где учили уроки девочки из нескольких благородных семей Франции, стремительно вошла молодая монахиня. Подойдя к нашей наставнице, тоже одной из монахинь, она о чем-то тихо с ней заговорила. Меня обрадовала небольшая передышка — я устала уже от латинских фраз. Однако вскоре наставница подняла голову и тихо сказала:
— Принцессы Мари, Мишель и Катрин, подойдите, пожалуйста, ко мне.
Мы подчинились.
— Вас хочет немедленно видеть мать-настоятельница. Ступайте к ней.
Мы переглянулись, в головах наших промелькнуло одно и то же: что такого могли мы все натворить? Не так часто учениц вызывала к себе сама настоятельница. Нужно было уж очень отличиться, в плохую или в хорошую сторону, чтобы она пригласила к себе.
О, лучше бы она отругала нас за что-нибудь, наказала со всей суровостью…
Мать-настоятельница в келье встретила нас ласковой улыбкой.
— Садитесь, — предложила она.
Мы сели. Наступило недолгое молчание.
— У меня для вас печальное известие, — сказала она негромко. — Оно принесет вам боль, но такова Божья воля. Речь идет о сестре вашей, герцогине Орлеанской.
— Изабелла… — пробормотала я, холодея от ужаса.
— Да. Она ушла от нас в лучший мир… Так было угодно Господу.
Я почувствовала, что каменею. Ребенок, сразу подумала я. Наверное, поэтому… Боль перехватила мне горло.
Мои сестры тоже молчали, объятые горем.
Первой опять заговорила настоятельница:
— Ваша сестра сейчас там, где Бог и его ангелы. Не нужно долго предаваться печали. Надо радоваться ее радостям. Она избавилась от всех земных скорбей и болей…
В моей голове лихорадочно бились мысли. Боже, еще совсем недавно она покидала наш монастырь спокойной и счастливой. Ее лицо светилось ожиданием будущей радости, ожиданием любви… Как она мечтала о ребенке! И что теперь?
О, как жестока жизнь! И коварна! Наносит тяжкие удары, после которых дает время прийти в себя, вселяет надежду на что-то хорошее, и тут же — новый удар! Последний и окончательный…
Настоятельница приблизилась к нам, погладила каждую из нас по низко опущенной голове.
— Благослови вас Господь, дети мои, — еле слышно произнесла она. — Идите к себе. Думаю, вам сейчас лучше побыть одним.
Мы вышли.
Ни я, ни Мишель не могли смириться с тем, что произошло, нас терзало чувство горя и беспомощности. Так тяжело мне еще никогда не было. Возможно, лучше чувствовала себя наша сестра Мари, она уже умела принимать со смирением удары судьбы… Не знаю…
Я помчалась в келью, бросилась на постель. В горле у меня все пересохло — слезы не приходили. Я словно бы застыла.
Только ночью внутри что-то оборвалось и я зарыдала. И уже не могла унять потока слез.
Как тосковали мы по нашей Изабелле! Как нам ее не хватало! Ее посещения скрашивали нашу все-таки сиротскую жизнь. А сколько до этого минуло лет, когда мы ничего не знали о нашей красивой и доброй сестре! И она вошла в нашу жизнь, чтобы через короткое время навсегда исчезнуть из нее… Если бы ее не вынудили на этот брак, если бы она не забеременела, то и сейчас находилась бы с нами…
Я злилась на судьбу, меня одолевали ужасные предчувствия, опасения. В голову приходили горькие мысли, которые прежде не посещали меня. Нами произвольно распоряжаются сильные мира сего, размышляла я наедине с собой, и если мы перестанем существовать… что ж, никого это не тронет, никого не заденет. Еще одно бесполезное создание исчезнет с лика земли, и все сразу же забудут о нас, вычеркнут из своей памяти. Мы уже не станем ни средством улаживания споров и ссор, ни предметом сделки при дипломатических переговорах между странами. Для этих целей найдутся новые, ни для чего больше не пригодные существа, какими были мы…
Конечно, логики и здравого смысла в моих рассуждениях не наблюдалось, это я вижу теперь, но тогда меня захлестнули такие мысли. Тогда, совсем юная, я ничего не видела и не знала, что происходит за стенами женского монастыря Пуасси. Среди монахинь не принято обсуждать мирские дела, да и если бы они даже захотели, то ничего бы не вышло: знаний и сведений у них было еще меньше, чем у их учениц.
Да, я мало что знала… А время не стояло на месте и положение в стране ухудшалось.
Ожесточенная вражда между благородными родами, Орлеанским и Бургундским, грозила перерасти в гражданскую войну. Обе феодальные группы нещадно грабили казну и народ, дворяне истребляли друг друга. Такому развитию событий способствовало многое: безумный король, охваченный желанием править так же мудро, как его отец, но периодически теряющий представление о себе и окружающем мире и больше всего страшащийся, что его разобьют, потому что он стеклянный. Недугом короля вовсю пользовались как его противники, так и сторонники; его властная честолюбивая жена-королева, потерявшая голову от любовных страстей, готовая любыми средствами смести со своего пути всякого, кто помешает обрести ей власть; соперничавшие между собой принцы и герцоги, тщеславные и тоже мечтавшие о троне, пока страной правит несчастный безумец; а тут еще подрастает молодой, робкий и нерешительный наследник престола… Все шло к тому, чтобы погрузить прекрасную страну в пучину хаоса и бед. Франция снова легко могла стать добычей для англичан.
Самым могущественным человеком в стране считался, несомненно, герцог Бургундский. Уверена, очень многие хотели бы видеть его на троне. Он знал об этом и уже примеривал корону к своей голове.
Все это я постепенно начинала понимать, но чего не могла ни знать, ни даже предполагать — так это поведения матери. Убедившись, на чьей стороне сила, она задумала связать политическую судьбу с герцогом Бургундским, действуя против мужа и против сына-наследника.
Однако вначале, ко всеобщему удовлетворению, был заключен Шартрский мир между враждующими герцогскими домами. Но в этот момент возник крупный феодал с юга граф д'Арманьяк, человек безмерно честолюбивый. И выдвинулся он благодаря смерти моей дорогой сестры Изабеллы.
Граф Бернард д'Арманьяк легко рассчитал, что путь его к власти лежит через брак его дочери с Шарлем, герцогом Орлеанским, оставшимся вдовцом.
Мне трудно представить, как отнесся к этой идее сам Шарль. По словам Изабеллы, а я не могла ей не верить, он по-настоящему любил ее. Его скорую женитьбу я не одобряла, считала, что он предал память супруги. Но брак состоялся. Тщеславные и расчетливые дяди Шарля сумели убедить племянника в необходимости подобного шага, ибо граф д'Арманьяк стал для них необходимым союзником.
Породнившись благодаря браку дочери с отпрыском королевского рода, д'Арманьяк сразу привлек на свою сторону властителей провинций Берри и Бретани, объявил себя главой антибургундского союза и возымел такую силу и влияние, что с этих пор партию орлеанцев стали называть партией арманьяков, а междуусобицу — войной бургундцев и арманьяков.
Его действия означали начало настоящей гражданской войны во Франции.
Однако жизнь в Пуасси текла так же размеренно и спокойно, как раньше. Главным событием стал для меня отъезд сестры Мишель, обрученной с сыном герцога Бургундского, ее увезли во владения будущего супруга. Со мной осталась теперь только Мари, но она так поглощена была монастырской жизнью, своим предназначением, что я почти не видела ее.
Однообразной чередой тянулись дни. Уроки… уроки… чтение… прогулки… молитвы… снова молитвы… Мои подруги — такие ученицы, как я, девочки благородного происхождения — понимали, что им незачем думать о своем будущем: за них все будет решено другими людьми. Им остается только смириться и принять свою судьбу.
Я часто думала об отце. Ничего не зная о нем, понимала, что никаких изменений к лучшему быть не может: как и прежде, припадки безумия сменит недолгое возвращение рассудка… Думала о матери. Что она делает? Какими интригами занята… и с кем?
