Было уже около полуночи, когда Джильда, взявшая на себя роль надзирателя, постучала в номер Уорда.

— Шеридана нет. — Только что вернувшаяся с прогулки машинистка подошла к Джильде и указала на запертую дверь. — Где-то полчаса назад я видела его в районе старого порта в кабачке «Золотая собака». Пьян в доску и очень весел. — Девушка сочувственно посмотрела на застонавшую Джильду. — С ним помощник режиссера, а у входа в кабак толпа репортеров с камерами.

Джильда, застонав еще громче, выбежала из гостиницы и буквально ворвалась в салон такси.

— К «Золотой собаке»! — крикнула она.

Таксист тронул машину, и девушка начала раздумывать, как распутать сложившуюся ситуацию. Утопить Уорда в гавани? Не пойдет — слишком много свидетелей, у входа не меньше дюжины репортеров. Она даже додумалась до того, чтобы выкрасить волосы Шеридана в черный цвет, приклеить ему усы и вывести из кабачка под видом обыкновенного подвыпившего марсельца. А может быть, стоит связаться с марсельскими уголовниками, которые, по слухам, очень сильны, и договориться с ними, чтобы Шеридан попросту бесследно исчез.

— Желаю приятно провести время, — напутствовал ее водитель.

Расплатившись, Джильда бросилась мимо столпившихся у входа репортеров ко входу в «Золотую собаку».

Кабачок оказался уютным, дружелюбным и веселым заведением. Пьяный до изумления, Шеридан был весел и громогласен.

— Тшильда, мышка моя, — прошепелявил он, блаженно улыбаясь при виде Джильды. Помощник режиссера мирно спал рядом с ним, уткнувшись лицом в стол. — Так что ты шдешь?

— Сейчас ты пожалеешь о том, что я действительно «шдешь», — передразнила его Джильда. Она подозвала хозяина, расплатилась, подхватила под мышки Шеридана и потащила его к запасному выходу, который увидела, как только вошла в заведение. — А теперь мужайся, потому что сейчас ты очень пожалеешь, что слишком поздно родился и не успел потонуть вместе с «Титаником»!

— Я там не был. — Шеридан продолжал блаженно улыбаться. Когда он дыхнул в лицо Джильде, она чуть было не захмелела. — Но с тобой у меня было что-то напыщенное, грандиозное, потрясающее, зубастое и…

— Заткнись! — Джильда поволокла Шеридана на задний двор, где в мусорном баке, не обращая друг на друга никакого внимания, копались огромные коты и крысы. Джильда запихнула актера в чудом подвернувшееся на этой захолустной улочке такси. — Ты неотесанный чурбан! — В голосе Джильды появились учительские нотки. — Лучше бы занялся воспитанием хороших человеческих качеств у телезрителей, а не носился как псих по кабакам, расшатывая свою и без того незавидную репутацию. — Она строго посмотрела в сияющие глаза Уорда. — Совершенно не обязательно оправдывать все нелепые слухи, которые распространяет о тебе пресса.

Он смачно икнул, и девушка заговорила строже.

— Тебе следовало бы позаботиться о своей человеческой сущности, а не о том, чтобы стать кинозвездой. Ты должен много работать.

— Я работаю… Я работаю не покладая рук… — Он сладко улыбнулся. — Впрочем, ты выглядишь сегодня как ласковая овечка!

Джильда нервно вздохнула.

— Тебе бы только пить да болтать глупости! Да, да!

Шеридан, спотыкаясь, шел рядом с ней к черному входу в отель.

— К черту эту телезвезду! Ты когда-нибудь в жизни читал хорошую книгу, смотрел отличный фильм, посещал спектакли в театре, слушал ли ты музыку, просто потому, что тебе это было приятно, а не потому, что надо было по работе?

В лифте он тяжело привалился к ней.

— Хочу спросить одну леди, что, собственно говоря, я сделал? Тьфу! — Он опустил голову и посмотрел на нее снизу вверх. — Ты и вправду на меня сердишься?

— Да, очень. — Почти полицейской хваткой она выволокла его из лифта, затолкала в номер и закрыла за собой дверь.

— Неужели правда сердишься? — Шеридан преобразился. Его неуемная веселость куда-то испарилась. Теперь это был слабый, беспомощный человек, с опущенными плечами, безвольно сидевший на кровати. — Хоть помоги мне лечь в постель.

Джильда едва не подавилась от волнения. Акция по спасению актера пошла по неожиданному пути.

— Ну конечно, я тебе помогу, — нежно прошептала она, поглаживая его по волосам и стараясь испытывать при этом исключительно материнские чувства.

Шеридан в это время безуспешно пытался расстегнуть пуговицы рубашки. Пришлось прийти к нему на помощь. Как девушка ни старалась, укладывая Уорда и пытаясь снять с него штаны, она испытывала все что угодно, кроме материнских чувств.

— Вот что получается, когда человек много пьет, — бурчала Джильда, расстегивая штаны и стаскивая их с Шеридана, который без сил упал на кровать и повернулся лицом к стене. — Он напивается до бесчувствия и становится ни на что не годным…

Она окаменела, почувствовав, как его руки обвились вокруг ее шеи. Шеридан притянул Джильду к себе. Он проделал это очень нежно, но она была не способна сопротивляться.

— Однако… это невозможно… прекрати немедленно…

— Так ты все еще сердишься на меня? — Он говорил тихо и уже не казался пьяным. Шеридан ловко подмял Джильду своим разгоряченным телом. — Так скажи мне… как ты на меня сердишься?

— Я очень… очень… очень… — шептала Джильда, удивляясь, каким же это образом мужчина, который только что был не в состоянии расстегнуть пуговицы на своих собственных брюках, так ловко в мгновение ока сумел раздеть ее догола. — Алкоголь вредит твоему здоровью…

Она замолчала, когда он прижал ее к себе, и в следующую минуту ощутила испепеляющий жар, который столько времени подавляла в себе и который освободил Шеридан своими сильными, ритмичными движениями…

Спустя некоторое время они в полном изнеможении приникли друг к другу. Шеридан мгновенно уснул. Джильда обвила руками его тело и лежала неподвижно, наслаждаясь его сонной тяжестью, хотя ей было трудно дышать. Прежде чем ей пришло в голову, что можно высвободиться, девушка уснула сама. Проснулась она от холода. Шеридан скатился с нее и спал, как дитя. Джильда поцеловала его в плечо, накрыла одеялом, оделась и вышла из номера, оставив там спящего, как сурок, мужчину. Сама же она чувствовала такое удовлетворение, словно была кошкой, сожравшей всех крыс на заднем дворе «Золотой собаки».

На следующее утро Уорд вел себя, как человек, который ступает по блестящему сверкающему полу и не может понять, идет ли он по твердой стали, или по хрупкому стеклу. «Мучается с похмелья», — подумала Джильда.

— Доброе утро, Шеридан, как ты себя чувствуешь? — спросила она Подчеркнуто тихим голосом.

Он посмотрел на нее дружелюбно, раскованно, но с некоторой опаской.

— Я вчера, кажется, выходил из отеля? Сегодня утром в отель привезли в дым пьяного Джорджа. Где мы были?

— Машина из аэропорта здесь, мисс Лоуренс, — доложил рассыльный, и Джильда машинально протянула ему чаевые.

— Видимо, в последнее время ты слишком много пьешь. — Теперь уже Джильда вела себя как человек, ступающий по хрупким стеклянным плиткам.

Шеридан виновато улыбнулся.

— Вероятно, это так и есть. Черт возьми, я не помню, как вышел из кабачка. Ведь мы с Джорджем были там вместе?

Джильда, не стесняясь, коснулась его руки.

— Мы сейчас летим в Тунис. Там очень тепло и ты немного отдохнешь.

Он совершенно не помнит ни о ней, ни об объятьях. Девушка промолчала, хотя она нисколько не жалела о прошедшей ночи. Вчера она любила нежного, ласкового и чудесного мужчину. Воспоминание прекрасное, хотя и одностороннее. Но это ей нисколько не мешало. Да и что толку об этом говорить? В тот момент у нее имелись более важные дела, чем обсуждать личные проблемы.

В Тунисе было и вправду тепло, но ни о каком отдыхе для Уорда не могло быть и речи. Он явно переутомился, во время съемок плохо себя чувствовал и играл без всякого подъема, так что режиссер Пибоди только сокрушенно качал головой.

— Мы превращаем «Зигфрида» в дешевый водевиль, — язвительно заметил он.

Шеридан не придал значения этим предупреждающим словам и молча ушел в свой гостиничный номер. Обнаружив его там крепко спящим, Джильда не смогла добудиться Уорда. Похоже, он надорвался.