Джоанна поставила чашку с саке и спросила:

– А как вы пришли к столь необычной профессии?

– В детстве я решил, что когда вырасту, то не буду жить на грани бедности, как мои родители. Я думал, что любой самый последний юрист на земле так же богат, как индийский раджа. Так с помощью небольшой стипендии и упорной работы по ночам мне удалось окончить колледж и юридическую школу.

– Summa cum laude? – спросила она.

Вздрогнув, Алекс спросил:

– А вы откуда знаете?

Она улыбнулась.

– Догадалась.

– Вам надо быть частным детективом.

– Самантой Спейд. А что произошло после окончания учебы?

– Год я проработал в крупной чикагской фирме, специализировавшейся в корпоративном праве. Но, оказалось, такой образ жизни не очень-то мне подходит.

– Вы променяли перспективную карьеру адвоката на то, чтобы быть частным сыщиком? – спросила недоверчиво Джоанна.

– Она не была особо перспективной. Но одну вещь я выяснил точно: не все юристы богаты. Среднее жалованье фактически составляет двадцать пять тысяч долларов в год и еще меньше, особенно у начинающего. Когда я был молодым, для меня это были большие деньги, но я быстро понял, что правительство будет отхватывать большой кусок в виде налогов. То, что мне удалось скопить, не оставляло надежды и на колесо от «Роллс-Ройса».

– А вы хотели жить, как те, что ездят на «Роллс-Ройсах»?

– А почему бы и нет? Противоположное я испытал еще ребенком. Зная, что бедность не облагораживает, я хотел все, что мог, заработать своими руками. Через пару месяцев составления деловых писем мне стало ясно, что действительно огромные деньги шли только боссам крупных фирм. К тому времени, когда я смог бы добраться, работая таким образом, до этой верхушки, я был бы слишком стар, чтобы насладиться заслуженным вознаграждением.

В двадцать пять лет Алекс Хантер решил, что работа частного детектива будет перспективной в следующие несколько десятилетий. Он оставил адвокатскую контору и устроился работать одним из пятидесяти сотрудников в агентстве Боннера, где намеревался изучить этот бизнес изнутри. Его зарплата была даже меньше, чем когда он был начинающим адвокатом, но он также получал и относительно существенную премию за каждое удачно проведенное расследование. Будучи честолюбивым, интеллигентным и умным, он справлялся с работой лучше, чем любой из его коллег. Алекс по-умному помещал свои капиталы и к тридцати годам смог взять в банке кредит, чтобы купить у Мартина Боннера его агентство. Под руководством Хантера компания разрослась, укрепилась ее репутация и рентабельность. Ее экспансия распространялась на все сферы этого рода бизнеса, включая платежи, вклады и обслуживание систем сигнализации. В своей отрасли это была одна из крупнейших в мире корпораций, в которой работало более двух тысяч человек и которая имела отделения в восьми крупных городах.

– Вы действительно миллионер? – спросила Джоанна.

– По крайней мере, на бумаге.

– Я думала, что миллионеры путешествуют в сопровождении свиты.

– Только опасающиеся путешествуют со свитой.

– Полагаю, у вас есть свой «Роллс-Ройс»?

– Даже два.

– Мне никогда не приходилось обедать с миллионером.

– А что, от этого у пищи вкус другой? – спросил Алекс, посмеиваясь.

– Мне неловко.

– Ради всего святого, почему?

– Все те деньги, – сказала она, – они… ну, я не знаю, почему точно, но мне неловко.

– Джоанна, никто не относится к доллару с большим уважением, чем я. Но я также понимаю, что деньги ни подлые, ни благородные, это нейтральная субстанция и неизбежная часть любой цивилизации так же, как день и ночь есть естественное следствие вращения Земли. Из нас двоих преклоняться надо перед вами. Вы одаренная и явно трудолюбивая певица. Кроме того, вы истинно чудесный ресторатор, а это не только бизнес, но и не в меньшей мере искусство. Я должен чувствовать себя неловко в присутствии столь многих талантов.

Некоторое время Джоанна молча смотрела на него. Алекс мог бы сказать, что она его осуждает. Затем она отложила свои палочки для еды и промокнула рот салфеткой.

– Господи, вы понимаете, чего вы здесь наговорили?

– Разумеется, понимаю, – сказал Алекс. – Разве я осмелился бы быть неискренним? Разве вы забыли вашу речь о том, чтобы быть до конца честными друг с другом?

Джоанна качнула головой, как будто была удивлена, и ее золотистые волосы нежно заискрились.

– Теперь я более чем когда-либо благоговею перед вами. Большинство мужчин, кто начинал с ничего и сколотил большое состояние, к сорока годам становятся невыносимыми себялюбцами.

Алекс не согласился:

– Это не совсем так. Что касается меня, здесь нет ничего особенного. Я знаю многих богатых людей, и большинство из них так же скромны, как какой-нибудь конторский клерк или парень, работающий за триста долларов в неделю на детройтском конвейере. Мы смеемся и плачем, и кровь у нас того же цвета, что и у всех. А раз уж мы затронули скромность, сейчас вы ее увидите. Мы слишком много говорили обо мне. А какова история Джоанны Ранд? Как вы оказались в Японии? В «Прогулке в лунном свете»? Я хочу услышать все о вас.

– Это не так уж интересно, чтобы стоило послушать, – сказала Джоанна.

– Ерунда, не верю.

– Нет, я серьезно. Моя жизнь кажется очень скучной по сравнению с вашей.

Он поморщился.

– Скромность – очаровательная черта характера. Но чрезмерная скромность не украшает. Я рассказал вам о себе. Теперь ваша очередь. Честно так честно. Я обещаю вам быть очень внимательным слушателем.

– Давайте сначала попробуем десерт, – произнесла Джоанна.

Алекс не мог решить, скрывала ли она свое прошлое или действительно робела перед ним.

– Ладно, – сказал он, еще не подготовленный, чтобы предъявить обвинение. – Что вы будете?

– Что-нибудь легкое.

Их официантка, приятная круглолицая женщина, предложила им фрукты, и они согласились, оставляя выбор за ней. Им подали апельсины с молотым миндалем и мякотью кокоса.

Съев две апельсиновые дольки, Алекс спросил:

– Где в Штатах вы родились?

– Я родилась в Нью-Йорке, – ответила Джоанна.

– Одно из моих любимых мест, несмотря на грязь и преступность. Вам нравится Нью-Йорк?

– Я почти не помню его. Мой отец работал в одном из этих гидроголовых американских конгломератов. Когда мне было десять лет, он получил пост управляющего в одном из британских подразделений той компании. Я выросла в Лондоне и там поступила в университет.

– Что вы изучали?

– Сначала музыку, затем восточные языки. Я начала интересоваться Востоком: в то время я была страстно влюблена в одного японского студента, учившегося у нас по обмену. Мы с ним год снимали квартиру. Наша страсть расцвела и увяла, но мой интерес к Востоку остался.

– А когда вы приехали в Японию? – как бы случайно спросил Алекс, пытаясь не выглядеть как частный детектив, собирающий информацию по интересующему его делу.

– Почти десять лет назад, – ответила Джоанна.

«Совпадает с исчезновением Лизы Шелгрин», – подумал он, но ничего не сказал.

Джоанна с явным удовольствием взяла палочками для еды еще дольку апельсина. Маленький кусочек мякоти кокосового ореха прилип к уголку ее рта. Она слизнула его медленным движением языка. Наблюдая за ней, Алекс подумал, что она напоминает рыжевато-коричневую кошку, с вылизанной шерстью, полную энергии движения. Если бы она это услышала, то повернула бы голову с кошачьей грацией и посмотрела бы на него, как это делают кошки: сонливый взгляд сочетается с крайней настороженностью, любопытство смешивается с холодным безразличием, а гордая независимость еще больше пробуждает привязанность.

Джоанна продолжала:

– Мои родители погибли в автокатастрофе во время короткого отпуска в Брайтоне. У меня не было родственников в Штатах, не было и особенного желания возвращаться туда. Британия же казалась ужасно тоскливой, полной тяжелых, мрачных воспоминаний. Когда выплатили страховку отца и наследственные дела были улажены, я взяла деньги и приехала в Японию.