Алекс поместил их рядом со снимками. Пока Джоанна оттирала салфеткой измазанные чернилами пальцы, он при помощи линзы сравнивал отпечатки.

Когда Джоанна отчистилась, насколько смогла без горячей воды и мыла, Алекс передал ей увеличительное стекло. Он не стал ничего говорить о том, что она увидит. Джоанна наклонилась над столиком, внимательно глядя через линзу и медленно передвигая ее от снимков к свежим отпечаткам и обратно. Наконец, она выпрямилась, посмотрела на него и произнесла:

– Не правда ли, они схожи.

– Идентичны, – сказал Алекс.

Когда частного охранника в палате Уэйна Кеннеди сменил другой, Томио Адахи, бывший на первом дежурстве отвез Марико домой. Алекс и Джоанна ждали ее на кухне в квартире над "Лунным светом". Они приготовили горячий чай и запас маленьких бутербродов, Марико сняла пальто и села за стал напротив них.

Марико выглядела усталой. Более, чем усталой. Измотанной. Изможденной. Ее лицо выглядело почерневшим, а глаза жгло так, будто в уголках их, под веками, был насыпан песок. Ступни болели, ноги распухли и налились свинцовой тяжестью, как у пожилой женщины. За последние тридцать шесть часов она спала менее трех, а весь день была на ногах, да и нервное напряжение было больше обычного. Когда он присела за стол и начала нехотя есть бутерброд, то постоянно зевала, прикрывая рот рукой, и ей стоило немалых усилий держать глаза открытыми.

От нее ждали полного отчета о состоянии Уэйна Кеннеди, но Марико мало что могла рассказать. Впервые Кеннеди очнулся от наркоза в 6.45, но тогда его сознание было неясным. Он впадал в дремоту и просыпался, с каждым пробуждением все в большей степени овладевая собой. Окончательно он проснулся в девять часов, при этом пожаловался на сухость во рту – "слюны не хватает, чтобы облизнуть и полмарки" – и гложущий голод. Медсестра позволила ему пососать маленький кусочек льда, но ясно дала понять, что, по крайней мере, сегодня свой обед он получит через капельницу. Уэйн начал ужасно возмущаться, требуя твердой пищи – "на худой конец какие-нибудь плохонькие яйца и какой-нибудь паршивый бекон". Учитывая его состояние, Марико была крайне удивлена его жизненной силой. В какой-то степени он, конечно, испытывал боль, но лекарства в большей мере снимали ее. Около 9.30 Кеннеди посетил доктор Ито, и Уэйн был подавлен, когда узнал, что в больнице ему предстоит пробыть месяц или дольше, и, возможно, понадобятся еще операции. После ухода доктора Марико сделала все, что могла, чтобы подбодрить его, и к тому времени, а именно – незадолго до полуночи, когда сестра пришла дать ему снотворное, Уэйн спорил с ней, говоря, что он чувствует себя слишком хорошо, чтобы снова засыпать так скоро – "я не спал так много с пеленок". Он рассказал Марико дюжину очень забавных историй о своей работе в Боннер Секьюрити в Чикаго и хотел рассказать ей еще. Она убедила его сделать, что сказала сестра, и через полчаса он уснул крепким сном. Полиция еще не допрашивала его, но они передали, что придут рано утром. Марико сказала, что не завидует им, если они намерены получить от Кеннеди какие-то большие сведения, чем Алекс велел ему дать, потому что даже на больничной койке, с загипсованной ногой, Уэйн будет достойным противником для полиции.

Окончив свой рассказ о Кеннеди, Марико энергично набросилась на бутерброды, внезапно открыв в себе новый резерв сил. Пока она ела, Алекс и Джоанна рассказали ей, что они нашли в деле Шелгрин – удивительные сходства между Лизой и Джоанной, рассказали о двух звонках в Лондон и об отпечатках пальцев.

Слушая эти откровения, Марико все меньше и меньше хотелось спать. Глаза продолжало жечь, но она продолжала клевать носом. Физически она все еще была измождена, но морально уже посвежела. Не только их фантастический рассказ вернул ее столь неожиданно к жизни. Хотя она и была потрясена и очарована, услышав, что Джоанна была дочерью сенатора Соединенных Штатов и жертвой мерзких интриг, Марико в равной мере интересовало, как они реагировали друг на друга. С тех пор как она впервые увидела их вместе, они еще больше сблизились. Невинные касания рук, локтей и коленей, неполные объятия, но подсознательно они были напряжены. Теперь они держались друг с другом раскованно. Темно-синие глаза Джоанны стали резче и яснее и с явной страстью и доверием ловили взгляд Алекса. Что касается Алекса Хантера, то он держал себя значительно свободнее, чем прежде. Раньше, пока она не пришла сюда несколько минут назад, Марико всегда видела его в костюме и при галстуке, да еще зачастую и в жилете. Он всегда выглядел очень правильным и рассудительным. Сейчас на нем не было ни пиджака, ни галстука, рукава его рубашки были закатаны. Он сбросил ботинки, хотя Джоанна и не соблюдала японский обычай ходить дома без обуви. Так ему было удобно, потому что, в конечном счете, ему было удобно с Джоанной. Марико не думала, что они уже спали вместе. Еще не пришло то время. Но скоро оно наступит. Это можно будет увидеть в их глазах, услышать в их голосах – то особенное, сладострастное ожидание. Л потом, когда он узнает Джоанну близко и совершенно, будет ли Алекс спорить, что любовь не существует?

Нет.

Он будет сметен.

Он и сейчас уже сметен наполовину.

Марико улыбнулась этой мысли. Она звала, что Алекс и Джоанна подходили друг другу, и ей приятно было видеть, что несмотря ни на что, они сближаются все больше. По каким-то причинам Марико верила, что их женитьба будет иметь благотворное влияние на ее собственную судьбу. Она не знала, почему так думала и что при этом имела в виду. Здесь больше действовала интуиция, нежели рассудок. Как бы она там ни думала, но чувствовала, что их женитьба будет залогом ее собственных надежд, что без их счастья ее собственное будет невозможно.

Марико покончила с бутербродом, допила свой чай и сказала:

– Теперь, когда вы имеете идентичные отпечатки, что вы будете делать? Позвоните сенатору и расскажете ему?

– Думаю, что да, – сказала Джоанна, хотя эта идея явно беспокоила ее.

– Нет, – сказал Алекс, – мы не скажем ему. Пока еще рано.

– Почему нет? – спросила Марико.

Алекс, помешивая чай, задумчиво смотрел в свою чашку, как будто ища там ответ о будущем. После долгого колебания он произнес:

– Мы пока не скажем ему, потому что у меня есть некоторые подозрения по поводу его участия в этом деле.

– Его участия? – спросила Джоанна.

– Каким образом? – поддержала ее Марико.

– Мне кажется, что он знает, что вы здесь в Киото, – сказал Алекс Джоанне. – Думаю, он знает и всегда знал, кто похитил его дочь. Вполне допустимо даже то, что именно сенатор подстроил это похищение.

– Но, ради всего святого, зачем? – воскликнула Джоанна.

– Я не знаю.

– Тогда как вы можете говорить…

Он остановил Джоанну, взяв ее руку в свою, и Марико улыбнулась.

– Я вам говорил, – произнес Алекс, – это всего дашь подозрения. Но чертовски сильные. А я научен опытом прислушиваться к своим предчувствиям. Кроме того, это все расставляет на свои места и объясняет некоторые вещи.

– Какие, например? – поинтересовалась Джоанна.

– Например, откуда вы получили такие большие деньги, – сказал Алекс. – Теперь мы знаем, что они пришли не из поместья Рандов и не в виде страховки Роберта Ранда.

Марико отставила свою чашку и промокнула губы салфеткой.

– Извините меня, пожалуйста, – сказала она. – Я очень устала и поэтому не совсем поняла, что вы говорите. Вы сказали, что сенатор похитил свою собственную дочь из загородного дома на Ямайке, передал ее людям, которые промыли ей мозги, и устроил, чтобы она обосновалась на новом месте под новой личиной. Затем он взял более ста пятидесяти тысяч долларов собственных денег и переправил их в виде подложной выплаты по страховому полису и ложного наследства. То ли это, что вы рассказали нам?

Алекс кивнул.

– Я не притворяюсь, что не знаю почему, и у меня нет никаких доказательств. Но я больше чем наполовину убежден в этом. Более того, это единственное объяснение, которое я вижу на сегодняшний день. Откуда еще могли прийти эти деньги?