Начиная с этого момента и далее, Гостиная наблюдала за тем, как Каспаров огнем и мечом идет по шортовским городам и весям. Шорт вынужден был делать то, с чем не понаслышке знакомы игроки второго ряда, чьи позиции трещат по швам: самоубийственные броски на короля противника — отлично понимая при этом, что тебя расстреляют из пулеметов в крошево еще до того, как ты достигнешь вражеского дзота. «Что мне сказать про этот ход?» — вопрошал Эрик Шиллер, американский мастер спорта и выпускающий редактор Official Bulletin того дня. Он помешкал над своим компьютером за столом главных гроссмейстеров, ожидая подсказки. «Жопа», — сказал кто-то из экспертов. «Полная жопа», — добавил второй. Настроение было мрачное, с тем добавочным оттенком горечи, который появляется, когда дело идет к тому, что свой вроде как парень вот-вот разочарует тебя. «Это жопа или полная жопа?» — спросил Шиллер, надеясь разрядить обстановку. «Это неминуемая жопа», — вмешался третий специалист. «Так все-таки — это жопа, полная жопа или неминуемая жопа?» Но ни у кого так и не хватило смелости ответить, и на 39-м ходу, за секунду до того, как его время истекло, Шорт капитулировал. Не стоит удивляться, что устный обмен мнениями не пробил себе дорогу в печатную версию Bulletin, хотя собственно оценка происшедшего там не особенно зашифровывалась. Шортовский ответ на 27… dxc4 был охарактеризован как «откровенно абсурдный», тогда как американский гроссмейстер Патрик Волфф (который провозгласил победу для Шорта на 14-м ходу и победу для Каспарова на 20-м) лаконично отрапортовал о шортовской позиции после 34 хода следующим образом: «Дело дохлое».
Когда подслушиваешь околошахматный треп, обнаруживаешь, что он воспроизводит и подтверждает гремучую смесь насилия и интеллектуальности, свойственную этой игре. Тогда как на демонстрационных досках они всего лишь кончиками пальцев передвигают фигуры — проворно опровергая наивное предложение еще какого-нибудь гроссмейстера, если судить по языку, можно подумать, что они участвуют в уличной драке. Вы не просто атакуете фигуру, вы набрасываетесь на нее. Не просто берете, допустим, ладью — но сшибаете ее, мочите или вырубаете. Пешки могут тихо-мирно перемещаться по доске — но предпочитают нестись в атаку, будто это штурмовые дивизии. Навязывая противнику цейтнот, вы стараетесь повиснуть на нем', жертвуя фигуру — сдаете ее, будто город на разграбление. И поскольку глаголы, связанные с семантикой насилия, требуют жертв, деревяшки вашего противника воплощаются в живую материю: «Я хочу надрать уши такому-то парню и такому-то».
Где агрессия, там и презрение. Так стратегия противника, которая кажется пассивной или неавантюрной, объявляется вегетарианской. (Гитлер, разумеется, был вегетарианцем, но это не важно.) Вот Найджел Шорт размышляет перед матчем на первенство мира, не воспользоваться ли ему кое-какими из тех эксцентричных дебютов, которые он опробовал в игре с Карповым: «Нет, для Каспарова такие дебюты — это семечки, с такими дебютами он мне жопу надерет. Мне нужно изобрести дебют, достойный настоящего мужчины. Чтоб это была не какая-нибудь тарталетка [160]». Настоящие мужчины не позволяют, чтобы им надрали жопу; они сами надирают. А вот кое-какие предматчевые высказывания Шорта, взятые из «Внутренней игры» Доминика Лоусона. «Я вставлю ему по самые помидоры». «Я этого парня натяну так, что мало ему не покажется». «Узнает он у меня, что такое кузькина мать». «Я ему такой мат поставлю, что он потом всю жизнь будет с больной жопой ходить». Лоусон также вспоминает один турнир в Барселоне, где он впервые услышал от Шорта аббревиатуру «330», которая, сколько он мог понять, была сокращенным обозначением какой-то сложной тактической уловки. Поначалу ему стыдно было признаваться в том, что он не знает чего-то, касающегося шахмат, но после того как Шорт и американский гроссмейстер Ясер Сейраван использовали выражение несколько раз, он наконец сломался и осведомился, что же это такое. «Заманить. Задавить. Отмудохать», — хором грянули в ответ оба гроссмейстера.
Есть и другой язык, сложным образом переплетенный с первым, — язык теории и устремлений; и слова в нем подлиннее. Ход может быть естественным или искусственным, позиционным или антипозиционным, интуитивным или антиинтуитивным, тематическим или дисфункциональным. Если цель этого хода — скорее задержать противника, чем вселить в него тревогу, говорится, что он профилактический. А к чему стремятся оба игрока? К истинности позиции или, иногда, к абсолютной истинности позиции. Они сражаются, чтобы удостоверить что-либо; хотя посторонний наблюдатель может и не верить в истинность этого. В результате каждая партия становится сценой из зала суда, а чемпионат мира — Судным днем. Другая аналогия — философская беседа, симпосиум: можно ведь сказать, например, «игроки продолжают свою дискуссию, касающуюся вариации Вс4 Найдорфа». Чисто умозрительные притязания, как видите, сочетаются с приземленной брутальностью; и, похоже, игроки так и не выработали какого-то промежуточного языка.
Стратегическое вербальное насилие вовсю практикуется и за пределами шахматной доски. Два бранных термина, которые мне чаще прочих приходилось слышать в среде шахматистов, были «предатель» и «полоумный». Оба этих эпитета широко использовались в ходе глобального организационного конфликта, предшествовавшего лондонскому состязанию. На протяжении многих десятилетий первенства мира по шахматам проводились под эгидой FIDE, Международной федерации шахмат, но чем дальше, тем больше, между закоснелой бюрократией и скоропреходящими эго с высокими финансовыми амбициями возникали разного рода трения. Отношения между FIDE и игроками высшей лиги резко испортились в президентство Флоренсио Кампоманеса. Когда я спросил одного английского гроссмейстера о его мнении насчет Кампоманеса, он ответил, что это очаровательный, здравомыслящий и очень приятный господин: единственная проблема состоит в том, что ему следовало бы руководить не спортивной федерацией, а маленькой марксистской страной с большим военным бюджетом.
Квалификационный цикл, из которого Найджел Шорт вышел в соперники Каспарова, как обычно, был организован FIDE. Кампоманес уже даже объявил, что финал пройдет в родном шортовском Манчестере, когда два претендента вдруг самовольно похитили состязание, учредив свою собственную конкурирующую организацию — Профессиональную шахматную ассоциацию. ПША продемонстрировала (отчасти у нее просто не было другого выхода), что можно успешно провести большой чемпионат, сократив количество чиновников и упростив бюрократические процедуры; они ввели некоторые удобные для зрителей изменения в правилах (так, каждая отдельная партия должна была заканчиваться без перерыва); они зарабатывали больше денег для себя; и, естественно, их обвинили в том, что они предатели. Каспаров боролся с FIDE много лет; тогда как Шорту, видите ли, не нравилось, чтобы думали, будто он явился на все готовенькое. «FIDE считала меня милым маленьким кроликом — ну как же, я все время улыбаюсь и выгляжу безобидным, — позже вспоминал англичанин. — Но я — кролик с острыми зубами, мне палец в рот не клади».
Что это — чреватая большим будущим смелая вылазка плюс принципиальное утверждение права индивиуума продавать свои услуги лицу, предложившему наивысшую цену, или сиюминутное своекорыстие? Несомненно, того и другого понемножку. Учреждение ПША способствовало хорошей подготовительной рекламе; но одновременно вся эта предматчевая суматоха отвлекала игроков от собственно финала. Шорт, никогда не игравший на таком уровне, скорее мог пострадать от всех этих помех; и бранили его больше, чем Каспарова. Один манчестерский сановник, понявший, что чемпионат уплыл у него из рук, назвал Найджела «дурья башка»;
12 Письма из Лондона тогда как Британская шахматная федерация распространила резолюцию о том, что Шорт дискредитировал игру, и разбранила самого знаменитого своего игрока в странно душещипательном пресс-релизе: «Вы могли бы быть шахматным героем, легендой своей эпохи, а вы…» Кампоманес тем временем поквитался тем, что лишил Каспарова его титула, исключил обоих игроков из рейтингов ELO (официально подсчитанный коэффицент силы) и учредил параллельный и одновременный чемпионат мира под эгидой FIDE. Мир шахмат стал таким же расколотым, как мир бокса, и к концу года у нас будут сразу три чемпиона мира — по версии ПША, по версии FIDE плюс Бобби Фишер, который вот уже много лет продолжает утверждать, что поскольку никто ни разу не победил его, то ЕЮЕпишша его титула незаконно, так что он по-прежнему — питего ипо.
