Были и другие критические отзывы: что геральдические изображения нагоняют тоску; что шотландского льва не худо бы сделать покрупнее; что птиц следовало бы продемонстрировать скорее в полете, чем приземлившимися; что шилоклювку в качестве символа Англии необходимо заменить на ворона. Более серьезная угроза для птиц исходила от заместителя главы Монетного двора и председателя комитета, мистера А.Д. Гарретта, который сказал, что поскольку фунт является главной монетой, находящейся в обращении, то вопрос о ее оформлении — не тот, к которому можно подойти с «полной гибкостью». Также на этой встрече присутствовал финансовый секретарь Казначейства, член парламента мистер Энтони Нельсон, действовавший по поручению Канцлера казначейства. Это было нечто новое: за семилетний стаж мисс Уорнер министр финансов возникал на горизонте всего дважды. Обычно комитет, выполнив свою работу, отчитывался перед Монетным двором, который, в свою очередь, рапортовал Казначейству. Теперь за заседанием комитета наблюдал спецпредставитель. Мистер Нельсон выразил мнение, что утверждение проекта с птицами может повлечь за собой понижение статуса монет, уравнивания их с простыми марками. Надо полагать, он запамятовал, что на реверсе одной из самых ходовых монет столетия, ныне вымершем фартинге, был изображен крапивник. То было изящное соответствие изображения и номинала: самая маленькая британская птица на самой меньшей из циркулирующих монет.

Тем не менее договорились, что обе серии следует «совершенствовать далее». От Дизайнера 8 требовалось исправить все четыре рисунка согласно указаниям Геральдической палаты, чтобы сделать их геральдически кошерными, тогда как Дизайнер 9 должен был внести исправления в своих птиц, во-первых, показав их в полете, и во-вторых, присовокупить к ним короны четырех регионов в качестве дополнительных опознавательных знаков (на самом деле процент населения Британии, который в состоянии отличить одну региональную корону от другой, размером приближается к крапивнику). Затем комитет встретился 3 ноября, чтобы обговорить свои окончательные рекомендации Монетному двору. В первую очередь он одобрил протоколы предыдущего заседания и обсудил новую 2-фунтовую монету, которая выпускается к трехсотлетию Английского банка в 1994 году. Затем шел «Пункт 3 — Новые серии региональных изображений для реверса монеты £1». Не успел, однако ж, председатель огласить повестку, как заместитель главы Монетного двора проинформировал Комитет, что им незачем утруждать себя рассмотрением проекта с птицами. Покорившись на какое-то время, члены обсудили все «за» и «против», касающиеся подремонтированных геральдических серий, в которых по-прежнему оставалось множество недочетов и которые, по мнению некоторых, стали даже хуже, но тут мисс Уорнер взбаламутила Безумное Чаепитие, потребовав объяснить, с какой стати им не позволили обсуждать птиц. «Когда мы спросили почему, — вспоминает она, — замминистра — эта разъевшаяся на казенных харчах канцелярская крыса — надул щеки и принялся бухтеть. Причина, разумеется, состояла в том, что министерство Канцлера казначейства, Нормана Ламонта, решило предотвратить нежелательное постановление комитета. Птиц, которых сочли недостаточно внушительными, чтобы удостоиться быть вычеканенными на монетах, расстреляли в воздухе, что бы ни мнил по этому поводу Консультативный комитет по дизайну монет, медалей, печатей и орденов Королевского монетного двора.

Конечно, комитет всего лишь консультативный: в 1991 году он рекомендовал проект изображения для медали за войну в Персидском Заливе — по случайному совпадению, тому же художнику, который нарисовал птиц, — который ничто - же сумняшеся отвергли Королева и Объединенный комитет начальников штабов. (Интересный постельный разговор должен был состояться в тот вечер в Букингемском дворце: «Что ты делала сегодня, дорогая?» — «Зарубила твою паршивую медальку, дорогой».) Тем не менее одно дело, когда вмешивается Королева: приятного мало, но вполне законно. А вот когда с бухты-барахты комитетлишили права принимать решение — это уж совсем ни на что не было похоже. Мисс Уорнер предприняла свое собственное расследование и обнаружила, «что Ламонт решил, что ему подойдет геральдическая серия». От финансового секретаря Казначейства также слышали, что он говорил, причем как нечто само собой разумеющееся: «Да просто Канцлеру птицы эти не нравятся».

Марина Уорнер подождала до следующего, состоявшегося 10 февраля 1993 года, совещания — ей хотелось посмотреть, не представится ли шанс пересадить злополучных птиц на монеты меньшего достоинства, а также узнать, под каким соусом будет официально запротоколирована вся эта кувыр - коллегия; а затем хлопнула дверью. «Я действительно не видела смысла в том, чтобы непонятно кто шлепал моей рукой печать на очередное проявление эстетического вкуса Нормана Ламонта». После чего она протягивает мне карикатуру Чарльза Аддамса, вырванную из последнего The New Yorker. Средневековый король высовывается из-за зубцов стены своего замка и говорит столпившемуся внизу мужичью: «А сейчас — тренировка демократии: я назначаю свободные выборы — какая у нас будет национальная птица».

Вы можете сказать, что в ламонтовском вмешательстве в работу комитета не было ничего экстраординарного, это тот трюк, который министры, хоть левые, хоть правые, имеют обыкновение проделывать довольно часто, и, не исключено, тем чаще, чем жестче их критикуют за несостоятельность в основной их сфере деятельности. Вы можете сказать, что любое заседание какого-либо комитета — это и есть Безумное Чаепитие. Вы можете сказать, что впечатления мисс Уорнер были почти предсказуемыми: Злоключения Женщины Либерала в Мире Мужчин, консерваторов и роялистов. Даже и при всех этих обстоятельствах вопрос, который она поставила перед комитетом в своем заявлении об уходе, вопрос о «центральной проблеме чеканки монеты в сегодняшнем Соединенном Королевстве», является актуальным и жизненно важным. «Политические изменения, происходившие со Средних веков, предполагают, что иконографический язык геральдики, богатый и выразительный сам по себе, нуждается в радикальной встряске, которую следует производить до тех пор, пока он не потеряет форму, чтобы быть в состоянии представить современную реальность. Единороги, драконы и т. п. более не могут выразить новые реалии… Мы должны освоить некий иной ресурс образов, чтобы иметь возможность передать текущее состояние истории Соединенного Королевства». Или — мне она изложила то же самое в более категоричной форме: «Это вопрос о том, какими мы себя видим. Хотим ли мы жить в стране Лоры Эшли [123], лавандовых саше, Общества охраны памятников и сусальной старины — или мы хотим воспринимать себя как передовую нацию, движущуюся в авангарде нового мира, новой Европы?» Пока на этот вопрос можно ответить с унылой однозначностью. Бьюсь об заклад, что в следующий раз, когда Британии сделают косметический ремонт, поверх лифчика, теперь уже размера 36С, она будет задрапирована в платье от Лоры Эшли.

Апрель 1993

Нечасто встречаешь человека, потерявшего миллион фунтов стерлингов. И уж совсем редко — того, кто рассказал бы об этом незнакомому человеку — хуже того, журналисту — по телефону.

Однако ж именно вот так, без обиняков, начала разговор Фернанда Херфорд, когда я позвонил ей. «Сегодня утром они сняли с меня миллион. И потребовали еще £319 000. Они совершенно беспощадны. То есть, разумеется, им не видать этих денег». Все это было произнесено уравновешенным, слегка ироничным тоном. Эти «они» из ее драматического монолога — ист-эндские мафиози? выписывающие наркотики врачи? — оказались страховщиками из Лондонского Ллойдз. Фернанда Херфорд — ллойдовский инвестор, или индивидуальный член корпорации, что по-другому называется здесь «Имя»; несмотря на свою уверенность в том, что ее деньги работали в сегменте рынка, для которого характерны невысокие степени рисков, на протяжении трех лет подряд она несла абсурдные, баснословные убытки. Ее откровенность в рассказе о таких потерях — здесь, в Британии, где параноидальная скрытность и едва ли не ватерклозетная стыдливость, которая так и не отлипла от всего, что касается денег, является показателем того, что некая небольшая часть общества перенесла нечто беспрецедентно чудовищное, до такой степени, что все теперь пошло наперекосяк. Оказалось, что один из столпов британского общества был сделан из пенопласта. Только по тому, что об этом заговорили вслух, можно понять, насколько обманутые люди перестали доверять своим партнерам, как сильно переживают они предательство, насколько разгневаны.