– Не ходи, – взмолилась мама. – Это может быть опасно.

– Угу. – Я вывалился наружу и пошел по аэродинамической трубе, в которой хозяйкой шлялась метель. А мама чуть не отправилась вслед за мной.

Я шел, мерзлый снег трещал под ногами, лицо хлестала взбесившаяся метель. Я успел почувствовать себя покорителем Севера, когда добрался до чужой стоянки. Вокруг стоянки кружили электрические снежинки, в их центре по-турецки сидела девчонка и нашивала синюю пуговицу в пару к такой же. На толстых красных щеках длиннющие ресницы, на макушке хохолок типа «бант сняли, расчесать забыли»; язык высунут так, что слюна чуть не капает. Я захохотал, она повернула голову и вытаращила свои лупарики. Я чуть не умер от смеха. Вместо лица огромные блюдца глаз и язык!.. Она язык засунуть забыла! А-а-а! Фекла! Я симметрично выпучил глаза и высунул язык. Она заорала, и на ее лице получились три огромных блюдца. Я упал в снег и умер от смеха окончательно и бесповоротно.

А на следующий день она отдубасила меня моим же тортом. Меня давно никто не бил, тем более по голове, тем более тортом. А она отдубасила. Хотя в этом не было ничего странного. Ее фамилия была Конан Дойл. Лиза Конан Дойл из Баскервиль-холла. Она сама так сказала. Умереть, не встать! Но если бы не она, я никогда бы не познакомился…

На следующее утро мы пошли знакомиться с новыми соседями. Дверь открылась, и я обалдел. Шел к соседям и офигенски припандорился. Наша соседка оказалась красавицей с инопланетянскими глазами вполлица. Да… Прям Нейтири[2] в бело-розовом варианте. Все знакомились, я был в ступоре. Мама подтолкнула меня в спину, и я очнулся.

– Михаил. – Я ни с того, ни с сего поклонился и покраснел как дурак.

И тут я заметил вчерашнюю девчонку. Она хихикала и таращила на меня лупарики, читая своим лазером мои мысли. Я испугался, потом разозлился и показал ей язык, чтобы напомнить, кому здесь надо бояться. Вот тогда она и двинула по моей башке тортом. И так восемь раз. Фекла! Если бы не инопланетянка, я бы ей показал. А так я был в бесконечном ступоре-штопоре и молчал как зомбовоз. Я вообще не краснею, и мне всегда есть что сказать, но это был не мой день.

– А при чем Конан Дойл, Лиза? – неожиданно спросила моя мама.

– У вашего Миши налицо белое лицо, – ехидно сказала девчонка. – А у Конан Дойла есть рассказ «Белое лицо». О больном проказой. Он плющил свою физиономию оконным стеклом, – и она с сарказмом добавила: – Хотя язык не показывал, он уже вырос из коротких штанишек.

Из коротких штанишек?! Ты что себе позволяешь, малявка? – Я обозлился донельзя. Так опустить меня при…

– Какая связь между проказой и Мишей? – удивился отец.

– Прямая, – отрезала мама. – Он у нас проказник, но его никто не бьет. Может, возьмешься, Лиза? У тебя хорошо получается.

Кто? Проказник?! Что за дебильное определение? И мама туда же? Предлагает меня бить какой-то посторонней малявке? Я чувствовал себя оплеванным. Всеми! Я незаметно сунул девчонке кулак в живот. Кто-то должен был получить. И это будет она!

– Запросто, – согласилась девчонка и вредно прищурилась.

Я стиснул зубы и бросил взгляд на инопланетянку. Она открыла коробку с тортом и покраснела, как я. Мне стало легче.

– Что за торт… – девчонка заглянула в коробку, – был?

– «Сказка», – холодно ответил я.

– Взбитая о твою голову, – прыснула со смеху девчонка и ковырнула пальцем гомогенную массу.

– Я уже понял, как у вас встречают, – сощурился я. – Обряд проводов соответствует?

– Миша! – возмутилась мама.

Инопланетянка снова покраснела, и я замолчал навеки. Мне стало стыдно. При чем здесь она?

Я вернулся домой и лег на диван. Ужасно! Я вел себя как последний щегол. Я даже не сразу понял, что инопланетянка – девчонкина мама. Это было хуже всего. Или лучше. Не представляю. Зато она краснеет, как я. Я засмеялся. Вспомнил, мы пришли, а в коридоре – дурацкие ботинки, похожие на двух брошенных бассет-хаундов. Стоят себе на газете, а под ними лужицы. Бассет-хаунды описались! Я захохотал как придурок. Сейчас захохотал, тогда я молчал как сыч. Короче, мы вошли, инопланетянка покраснела и попыталась задвинуть ботинки ногой за спину. Газета порвалась, бассет-хаунды остались на месте. Мы так и разговаривали, стоя вокруг описанной ботинками газеты, пока не перешли на кухню. А инопланетянка держалась ладонями за красные щеки. Я вдруг поежился. Такую щеку хочется поцеловать, но лучше губы. Я ни с того, ни с сего заржал как жеребец и еле-еле успокоился. Какие у нее губы? Мне стало жарко-жарко. Я заложил руки за голову и закрыл глаза; передо мной явились два инопланетных глаза и тут же стали уплывать, а я даже не понял, какие они. Я задрал ноги вверх и облокотил их о стену. Так лучше думается, кровь приливает к голове. Я давно это практикую. Это ж физиология. Я вспомнил о своей физиологии, и настроение сразу испортилось. Упало до нуля. То есть до меня. Я был ноль в прямом смысле слова. Малявка! Раскуроченный инвалид Джейк Салли! Что делать? Нет, я понимал, что инопланетянке на меня наплевать, потому как я малявка в любом смысле слова. Но я все равно был унижен. Донельзя! Что делать? Что? И тут я вспомнил о Машке Сарычевой. Она гуляла с Вовкой из десятого «Б», и у них было все. Она сама мне так сказала. При этом она хихикала и стреляла глазами. Не стоило даже напрягаться, у нас с ней тоже могло быть все. Чего я тогда испугался? Придурок! Придурок! Придурок!

– Миша! – закричала мама.

Я вытаращил глаза и припечатал лоб к обоям.

– Ты почему бьешься головой о стену? – трагическим шепотом спросила мама.

– Вспоминаю квадратный корень из восьми, – медленно ответил я и заорал: – Ты почему не стучишь в дверь? Может, я голый!

– Голый? – мамин голос сел до нуля по Кельвину.

– Да!!! – озверел я и вскочил с места как бешеный.

Мама попятилась и закрыла за собой дверь. Я взглянул на себя в зеркало. Блин, похож на полоумного вампира из полоумных «Сумерек» с полоумным зеленым патиссоном в главной роли. Я рухнул на диван и закрыл глаза. Передо мной явились два инопланетных глаза, я отмахнулся от них рукой, а они решили остаться со мной навсегда. Что делать?

Я решил отправиться к вредной малявке. Просто так.

Мама стала моей лучшей подругой в тот день, когда я родилась. Я чувствую себя большой, такой же взрослой, как мама, ведь мы были и остаемся подругами. Она никогда меня не ругала, позволяла разбрасывать и не собирать игрушки, мы ходили вдвоем в кино, отмечали мой день рожденья в кафе как настоящие взрослые. И мы вместе выдумывали и мастерили куклы. Конечно, куклу можно было купить, но это оказалось интереснее. Так мы и жили в тишине и покое, пока в наш дом не переехали Прокопьевы. Они только расставили мебель и тут же пригласили нас на новоселье.

– Прямо сейчас? – испугалась мама.

– Прямо сейчас, – весело сказал Мишкин папа из-за плеча Мишкиной мамы.

– Мы, наверное, не сможем.

– Почему? – удивилась тетя Мила.

– У нас нет подарка, – смутилась мама.

– Чего нет? – Сергей Николаевич сделал страшное лицо, мама покраснела.

– Подарка, – членораздельно сказала я. Маму надо было защитить.

– Без подарка нельзя, – вынырнув из-за отцовской спины, заявил Мишка.

– Миша! – укоризненно протянула тетя Мила, отцовская рука отвесила ему подзатыльник, Мишка скорчил страшную рожу.

– Конан Дойл, – усмехнулась я.

– Весь твой словарный запас? – усмехнулся Мишка.

– Миша! – возмутилась Мишкина мама. – Не обращайте внимания на нашего пустомелю.

– С этого момента, – я поджала губы, – мой словарный запас увеличился на одну единицу, равную одной пустомеле.

– Лиза! – умоляюще сказала мама.

– Негусто, – хохотнул Мишка.

– Лучше негусто, чем совсем пусто, – отрезала я.

– Дружить. – Сергей Николаевич легонько стукнул нас лбами.

– А я чего говорю? – Мишка сделал честные глаза.