В страхе перед неизвестным Антония выбежала на лестницу и закричала:

— Айрис! Айрис!

Внизу все разом подняли головы. Айрис быстро подошла к лестнице. В ее лице была тревога:

— Что такое, дорогая? Саймон, выключи, пожалуйста, утюг. Так что случилось, Антония?

Антония уже пожалела, что на минуту потеряла над собой контроль.

— Кто-то возился в моей комнате, — ответила она. — Так похоже на Гасси…

— Но это не может быть Гасси! — Айрис вдруг резко замолчала. Казалось, будто ее взяли за плечи и пригвоздили к месту.

— Ладно, пойдем — сама увидишь, — настаивала Антония.

Айрис побежала по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу. Войдя в комнату, она остановилась как вкопанная. На ее лице изобразилось раскаяние.

— Ах, Тони, извини, пожалуйста! Я нечаянно рассыпала твою пудру.

— Ты! — удивленно воскликнула Антония.

— Да, я. Я не хотела, чтобы ты узнала, что я была здесь. Но меня зачем-то вызвали. Господи, какой беспорядок!

— Так, значит, это ты! — с недоумением повторила Антония. — Что, в конце концов, ты здесь делала?

— Дорогая, не расстраивайся так. Это все из-за тех несчастных таблеток. Ральф сказал, чтобы я их нашла. Они слишком сильные.

Антония смотрела, как к ней приближается узкое, заостренное книзу лицо Айрис, ее блестящие от волнения глаза — совсем как у Птолемея, когда он следит за птичками.

Именно из-за всех этих загадок она и осталась здесь, в отчаянии напомнила себе Антония. Она не должна бояться, не должна позволять страху заползти к ней в душу и овладеть ею. Наверное, Айрис действовала от чистого сердца. Почему же тогда ей кажется, что в комнате специально оставили беспорядок, чтобы окончательно сбить ее с толку. А может быть, чтобы представить другим доказательства — если они понадобятся.

— Я же говорила тебе, что не пила никаких таблеток, — холодно сказала Антония. — Ты что, не веришь мне?

Айрис натянуто засмеялась. В ее глазах было отчаяние:

— Я знаю, что ты так думаешь, дорогая, но Ральф сказал… на всякий случай…

— И ты нашла их?

— Нет, дорогая. Если бы ты только попыталась вспомнить…

Кровь бросилась Антонии в лицо. Она была не в силах оставаться больше любезной:

— Возможно, у тебя самые лучшие намерения, Айрис, но, по-моему, ты ведешь себя просто возмутительно. Не знаю, что ты замышляешь, но не сомневайся — я выясню это прежде, чем покину этот дом.

Айрис всплеснула руками:

— Ну, вот! Сама видишь, какая ты неуравновешенная. Тебе кажется, будто я что-то замышляю, когда единственное, что я, как всем известно, пытаюсь сделать, — так это позаботиться о тебе. А ты бог знает что выдумываешь!

Антония гневно смотрела на нее. У нее не хватало слов от возмущения. Неожиданно она услышала, как Саймон, который оказался возле двери, сказал:

— Пойдем, Айрис, хватит.

Айрис хотела было на него накинуться. Однако тут же овладела собой и с обидой в голосе заговорила:

— Вы только полюбуйтесь — я из кожи лезу, чтобы угодить Антонии, и вот вам благодарность. Ведь я же извинилась, не так ли? Сейчас возьму тряпку и все вытру.

Неужели и правда глупо обращать внимание на такие пустяки, подумала Антония. Но ведь они сами придают им значение. Вон какое испуганное лицо у Саймона, и Айрис изо всех сил пытается теперь все загладить.

— Зачем же, я сама все уберу, — медленно сказала Антония. — Я просто не люблю, когда трогают мои вещи, вот и все.

— Никто не любит! Саймон, не смотри на меня так грозно. Я искала те пропавшие таблетки снотворного, — услышала Антония, когда Айрис с Саймоном вышли.

Настоящий спектакль. Генриетта непременно оценила бы его по достоинству. Антонии вдруг нестерпимо захотелось расхохотаться, и она зажала рот ладонью, глядя на рассыпанную пудру. Вот только случайно ли ее рассыпали? Казалось, будто, сунув в пудру палец, кто-то пытался неуклюже писать ею. Она увидела «Л», «А», затем что-то неразборчивое и снова четко выписанную «А». Что там такое получается? — «Л», «А», затем, кажется, «Р» и еще одна «А». «Лаура! «— молнией пронеслось у нее в мозгу.

Подойдя к окну, Антония машинально распахнула рамы, чтобы глотнуть свежего воздуха. Она сразу заметила над невысокой каменной оградой, которая тянулась перед крутым обрывом вниз, чью-то голову. Положив руки на парапет, мужчина легко перепрыгнул через ограждение и, Оглянув на лом, быстро зашагал по лужайке. Это был Дугал Конрой.

Она как сумасшедшая замахала ему руками:

— Дугал! Дугал! Подождите. Я спущусь к вам.

Конрой поднял голову. Даже издали было видно, как его лицо сразу как будто осветилось изнутри. Он на что-то показывал, и Антония догадалась, что он предлагает ей вылезти из окна и спуститься по пожарной лестнице. Неужели он думает, что ее держат под замком?

Впрочем, мысль все равно неплохая. Из холла эта часть здания не видна. Она сможет поговорить с Дугалом без лишних глаз.

Встав на подоконник, она начала спускаться по крутой лестнице.

Дугал стоял у ее подножия и, когда Антония спрыгнула с последней ступеньки, он молча обнял ее.

На минуту ей показалось, что ничего серьезного до этого вообще не произошло. Жизнь как будто только начиналась. Как забавно, забавно и мило, что с Дугалом Конроем, у которого такое строгое лицо, честные голубые глаза, золотистые брови и непослушные волосы, произошла такая чудесная перемена.

Неожиданно он выпустил ее из рук и смущенно сказал:

— Простите. Мне очень жаль, что так получилось.

— Дугал Конрой, если вы еще раз скажете, что жалеете об этом, я преспокойно сброшу вас вон с той скалы.

Дугал шагнул в сторону. На его скулах заиграли желваки.

— Не говорите так, — попросил он. — Потому что, по-моему, кого-то уже сбросили со скалы.

Черная туча ужаса вернулась и снова закрыла ясный день.

— Гасси! — прошептала она. — Только не Гасси.

— Не знаю. Я спускался по веревке, привязав ее к парапету. Воспользовался тем, что в доме никого не было.

— И что?

Антония постаралась не думать о том, как Дугал висит над пропастью на веревке. Со все возрастающим страхом девушка слушала его рассказ:

— В двадцати футах вниз растет наполовину вырванный куст. На нем я и нашел вот это. — Он показал ей выцветший голубой лоскуток.

Антония вдруг отчетливо представила себе тощего загорелого Гасси в изношенной рубашке и залатанных брюках. Пусть плутоватого и в любую минуту готового соврать, но живого, пока еще живого.

— А как же удочки, Дугал? — наконец проговорила она.

— Их легко могли туда подбросить.

Антония подавленно кивнула:

— Пожалуй. Все равно, этот лоскуток еще ничего не доказывает. Может, это просто обрывок белья, которое повесила на веревку Белла. Здесь такой жуткий ветер.

Дугал недоверчиво посмотрел на девушку.

— Если с Гасси это все-таки случилось, — Медленно и нехотя начала она, — то лишь потому, что он кое-что знал или у него что-то было. То, что представляло для кого-то опасность. Дугал, мы должны узнать, что это.

— Я понимаю.

— Послушайте, — взволнованно сказала она, — не говорите пока полиции о вашей находке. Ведь если они приедут, все будут начеку, и мы так ничего и не выясним. Я кое-что придумала. Вечером мы все едем на танцы. Я тоже поеду, но где-нибудь через час незаметно сбегу, возьму такси и вернусь сюда. Давайте встретимся здесь часов в одиннадцать. К этому времени, если я не ошибаюсь, Белла будет уже пьяна и, кроме нас, в доме никого больше не будет.

— Вот это да! Подумать только! — послышался вдруг громкий голос Джойс Холстед. — Полюбуйтесь-ка на этих голубков!

Вместе с мужем она гуляла вокруг дома и, смеясь, говорила:

— Ничего-ничего, мы вам не помешаем. Но здесь немного свежо, вы не находите?

— Ну, как вам мой план? — тихо спросила Антония у Дугала, улыбаясь Джойс.

— Идет, — согласился он. — Но мне ужасно жаль, что вам придется ехать на эти танцы.

— Ничего не поделаешь. Они ни за что не оставят меня здесь одну. Во всяком случае сейчас.