Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Несколько недель Дэнни докучал мне уговорами присоединиться к нему в безумии на свежем воздухе. Я пытался объяснить, что у меня определенные проблемы с уличными развлечениями в зимний период, и что, так или иначе, я не думаю, что эта мощная и опасная машина сможет их решить.

— Ерунда! — воскликнул он.

Что ж… Следующее, что я помню: я очутился на краю леса в Нью-Гэмпшире с тяжелым шлемом на голове, который избавил меня от всех чувств, кроме ужаса, и, нервничая, сижу на блестящей сатанинской повозке, с заведенным мотором, поглядывая на деревья напротив, которые, похоже, готовы на меня наброситься. Дэнни вкратце рассказал, как работает эта машина (насколько я понял, это была цитата из одной из его книг), и запрыгнул в свой снегоход.

— Готов? — прокричал он сквозь рев мотора.

— Нет.

— Отлично! — ответил он и рванул с места.

Через пару секунд он превратился в далекое черное пятнышко.

Вздохнув, я мягко надавил на газ и с отчаянным воплем, на одних задних колесах, рванул с места со скоростью, которую можно увидеть только в мультиках о Дорожном бегуне. Истерически визжа и сбрасывая вес через мочевой пузырь при каждом столкновении с деревом, я пролетел сквозь лес, будто на ракете «Экзосет». Ветки колотили по моему шлему. Лоси всхрапывали и спасались бегством. Пейзаж менялся со скоростью наркотического бреда.

В конце концов Дэнни остановился на перекрестке, радостно ухмыляясь.

— Ну, что думаешь?

Я зашевелил губами, но ни слова выдавить не сумел. Дэнни принял мои попытки за согласие.

— Что ж, теперь, когда ты набил руку, может, немного прибавим газу?

Я пытался произнести: «Пожалуйста, Дэнни, я хочу домой. Я хочу к маме», но снова ничего не получилось.

И он сорвался с места. Несколько часов мы гоняли с космической скоростью по бескрайнему лесу, перепрыгивая через ручьи, объезжая валуны, заходя на взлет над упавшими бревнами. Когда наконец этот кошмар закончился, я слез с машины с ватными ногами.

Позже, чтобы отметить наше чудесное воскрешение, мы отправились к «Мэрфиз» за пинтой пива. Когда барменша поставила перед нами кружки, мне пришло в голову — это было что-то вроде просветления, — что по крайней мере одно зимой я умею делать точно: пить пиво.

Я нашел свое призвание. Я не достиг тех высот, каких надеялся достичь — мои ноги все еще стремятся уйти приблизительно через три часа посиделок, но я много тренируюсь и потому с надеждой смотрю в будущее.

Ужас на крыльях ночи

Мой отец был спортивным комментатором, который часто летал на работу на самолете еще до того, как это стало обычным делом, и в некоторые из таких поездок брал меня с собой. Конечно же, просто уехать с отцом на выходные уже было здорово, но наибольшее волнение вызывал сам процесс посадки в самолет и полет в неизвестном направлении.

В таких поездках все казалось чем-то особенным, словно для избранных. На регистрацию вы заходили с небольшой группой хорошо одетых людей (потому что в те дни люди, чтобы сесть в самолет, действительно одевались изысканно). Когда объявляли рейс, вы проходили по широкому летному полю к сверкающему серебристому самолету и поднимались по трапу на борт. Войти в самолет словно означало быть принятым в какой-то особенный клуб. Вступив на борт, вы становились чуть более стильным и современным человеком. Кресла были удобными и, для ребенка, просторными. Подходила стюардесса и с улыбкой вручала бейдж с крылышками, на котором было написано «Помощник пилота» или какая-нибудь не менее ответственная должность.

С тех пор романтика растворилась. Сегодня в Америке пассажирские самолеты немногим отличаются от автобусов с крыльями, а авиалинии, без видимых исключений, относятся к пассажирам как к навалочному грузу, который они когда-то давным-давно согласились принять на борт, чтобы перевезти из одного места в другое, и теперь жалеют об этом.

Мне не хватит места описать все изматывающие душу особенности воздушных путешествий в современной Америке — бронь, постоянно превышающую число мест в самолете, бесконечные очереди, отмены рейсов, выяснение, что «прямой рейс» до Майами на самом деле совершает посадку в Питтсбурге и задерживается там на лишние девяносто минут, а потом просто меняют самолет, факт, что практически невозможно найти дружелюбного человека среди работников аэропорта, а обращаются с вами как с идиотом и ничтожеством…

При этом, удивительным образом, авиалинии продолжают работать так же, будто на улице все еще 1955 год. Взять, к примеру, предполетную демонстрацию экстренных мер. Зачем, в конце концов, в наше время стюардессы до сих пор надевают через голову спасательный жилет и показывают вам, как дергать короткий шнурок, который его надувает? За всю историю гражданской авиации спасательный жилет не спас ни одной жизни. Особенно меня восхищает, что к каждому жилету они прилагают маленький пластиковый свисток. Я всегда представляю, как пикирую вертикально в океан со скоростью 1200 миль в час и думаю: «Слава богу, у меня есть свисток».

И смысла спрашивать, о чем они думают, нет, потому что, в принципе, ни о чем они и не думают. Недавно я садился на рейс из Бостона в Денвер. Когда я открыл верхнее отделение для багажа в салоне, то обнаружил надувшуюся спасательную шлюпку, которая заняла все свободное пространство.

— Здесь лодка, — выдохнул я в изумлении, подозвав проходившего мимо стюарда.

— Да, сэр, — вежливо ответил стюард. — Этот самолет отвечает всем требованиям Федерального управления гражданской авиации относительно межконтинентальных полетов.

Я уставился на него с легким удивлением.

— И сколько континентов мы пересекаем по пути из Бостона в Денвер?

— Этот самолет отвечает всем требованиям Федерального управления гражданской авиации к межконтинентальным полетам, вне зависимости от того, включены в расписание межконтинентальные полеты или нет, — бодро отчеканил стюард.

— Вы хотите сказать, что, если мы упадем в океан, сто пятьдесят пассажиров поместятся в двухместной шлюпке?

— Нет, сэр, на борту есть еще один плот, — он указал на багажный отсек с противоположной стороны.

— Значит две шлюпки для ста пятидесяти человек? Вам это не кажется немножечко абсурдным?

— Сэр, правила составляю не я, а вы загораживаете проход.

Он заговорил со мной тоном, каким все работники авиалиний в конце концов заговаривают с вами, если на них слегка надавить — а иногда даже если и не давить. Я согласен, что во всех Соединенных Штатах нет такой сферы услуг, где бы уровню сервиса и желаниям клиентов уделялось меньше внимания. Слишком часто самый безобидный шаг — когда вы подходите к стойке регистрации, чтобы спросить, почему задерживается рейс, до того, как служащий готов вами заняться, или когда вам некуда убрать пальто, потому что верхнее отделение для багажа занято надутой лодкой — может закончиться руганью и упреками.

Имейте в виду, за заметным исключением меня и еще нескольких смиренных душ, которые верят в порядок, большинство пассажиров в Америке в наши дни заслуживают то, что имеют. Это потому, что они тащат на борт слоновьи чемоданы и багаж на колесах, который по меньшей мере вдвое превышает официально разрешенные размеры, так что багажные отсеки переполняются задолго до того, как все заняли свои места. Чтобы непременно получить отсек в свое распоряжение, они садятся на борт до того, как приглашают их ряд. На любом рейсе в Америке сейчас по меньшей мере 20 % всех мест заняты людьми, чьи ряды еще не приглашались на посадку. Я наблюдал эту процедуру с утомленным раздражением в течение нескольких лет и могу сказать, что в Америке посадка в самолет и период до взлета занимает ровно в два раза больше времени, чем где-либо еще.

В итоге между работниками авиалиний и пассажирами разгорается своего рода война, которая слишком часто затрагивает невинных и бьет так жестоко, что заставляет молить о справедливости.

В частности, помню один случай, произошедший несколько лет назад с моей женой, детьми и мной, когда мы садились на борт в Миннеаполисе, чтобы отправиться в Лондон, и обнаружили, что нас посадили на шесть разных мест в разных концах самолета (нас разделяли двадцать рядов). Моя ошеломленная жена сказала об этом стюардессе.

56
{"b":"158098","o":1}