Но отправьте меня в строительный магазин — и я тут же окажусь беспомощным как ребенок. Несколько долгих месяцев я общался с продавцом в нашем местном «Тру вэлью» приблизительно следующим образом:
— Здравствуйте. Мне нужна такая штука, которой замазывают дыры в стенах. Там, откуда моя жена родом, это называется «полифилл».
— А, вы имеете виду шпаклевку!
— Очень может быть. А еще мне нужно несколько таких маленьких пластмассовых штук, в которые вкручивают шурупы, чтобы повесить на них полки. У нас они называются ролплаги.
— Ясно, здесь это называют анкерами.
— Надо будет запомнить.
Не думаю, что был бы больше похож на иностранца, даже напяль я на себя баварские кожаные шорты. Все меня просто шокировало. Несмотря на то что в Британии я был абсолютно счастлив, я не переставал думать об Америке как родном доме, в буквальном смысле этого слова. В первую очередь я считал Америку своей родиной, и это всегда было для меня важнейшим доводом.
Что самое забавное, ничто не заставляет чувствовать себя местным в своей стране больше, чем жизнь там, где почти все — приезжие. Первые двадцать лет жизни моим определяющим ощущением было «я — американец». Именно так я себя ощущал, и именно это отличало меня от остальных. Однажды я даже получил работу благодаря такому мировосприятию: стоило проявить наглость, присущую молодым, когда я заявил, что я — единственный человек в штате, который может без ошибок написать «Цинциннати» (а так оно и было), как меня утвердили на место старшего редактора «Таймс».
К счастью, имелась и оборотная сторона медали. Многое хорошее в Америке тоже уступает пленяющему аромату новизны. Словно иностранец, я был поражен знаменитой американской простотой и удобством повседневной жизни, головокружительным изобилием абсолютно всего, удивительно просторным домашним подвалом, очарованием официанток, которые, похоже, жутко довольны собой, и, самое любопытное — ошеломляющей новостью, что лед не является предметом роскоши.
Кроме того, я постоянно и неожиданно для самого себя радовался любым столкновениям с явлениями, вместе с которыми рос, но о которых почти забыл: бейсбол по радио, ласкающий ухо грохот задней двери летом, внезапные и длящиеся целую вечность грозы, поистине обильные снегопады, День благодарения и четвертое июля, светлячки, кондиционер, когда совсем жарко, желе «Джелло» с дольками фруктов (которое на самом деле никто не ест, но как же здорово просто смотреть, как оно дрожит на тарелке), очаровательно комичный вид парня в шортах… Все это, как ни странно, дорогого стоит.
Так что, в конечном счете, я был неправ. Вы можете вернуться домой. Только имейте в кармане лишнюю мелочь, если вам понадобится дорожная карта, и не забудьте спросить в магазине шпаклевку.
На помощь!
На днях, когда мне захотелось, чтобы кто-нибудь помоложе этак раза в два вогнал меня в краску из-за осознания собственной глупости, я позвонил в службу технической поддержки, и мальчишеский голос в трубке ответил, что ему необходимо знать серийный номер моего компьютера для того, чтобы мне помочь.
— И где я должен его искать? — осторожно поинтересовался я.
— Он на дне многофункционального отделения центрального процессора.
Эта фраза не могла не поставить в тупик.
Вот почему я нечасто звоню в службу поддержки. Не прошло и четырех минут, а я уже чувствовал себя оплотом невежества и волна стыда выбрасывала меня в ледяные глубины Залива Унижения. И с того мгновения меня ни на долю секунды не покидало мрачное предчувствие, что мой собеседник захочет еще узнать и объем оперативной памяти.
— Эта штука может находиться где-то недалеко от монитора? — беспомощно спросил я.
— Зависит от модели. У вас Z-40LX Multimedia HPii или ZX46/2Y Chromium В-ВОР?
И так далее. В итоге выяснилось, что серийный номер моего компьютера выгравирован на маленькой металлической пластинке на дне блока питания — рядом с устройством для чтения компакт-дисков, которое так забавно выдвигается и задвигается. А теперь назовите меня глупцом в розовых очках, но если бы я ставил серийный номер на компьютерах, которые продаю, а затем просил клиентов называть его всякий раз, когда ко мне обращаются, не думаю, что поместил бы его там, куда можно добраться, только передвигая с помощью соседа мебель всякий раз, когда необходимо узнать этот номер. Впрочем, я отвлекся.
Номер моей модели был что-то вроде CQ124 765 900-03312-DiP/22/4. И вот что меня гложет: зачем? Зачем компьютеру нужен номер такой сложности, что дух захватывает? Даже если бы каждый нейтрино вселенной, каждая частичка вещества между моим компьютером и самым далеким пучком материи спрятавшегося в тумане Биг Бена каким-то образом приобрели персональный компьютер у этой компании, с такой системой нумерации все равно осталась бы куча неиспользованных цифр.
Заинтригованный этим фактом, я принялся изучать все числа, которые сопровождали меня по жизни, и почти все из них были до абсурда большими. Номер моей кредитной карты «Барклай» состоит, к примеру, из тринадцати цифр. Комбинаций достаточно почти для двух триллионов потенциальных клиентов. Над кем они хотят поиздеваться? Номер страховой карточки аренды автомобиля состоит как минимум из семнадцати цифр. Даже местный прокат видео, похоже, имеет 1999 миллиардов клиентов по каталогу (это объясняет, почему «Секреты Лос-Анджелеса» вечно у кого-то на руках).
Самым впечатляющим из всех оказался номер медицинской карточки «Блю Кросс/Блю Шилд» — это карточка, которую должен иметь при себе любой американец, если не хочет оказаться в одиночестве при несчастном случае, которая не только идентифицировала меня как № YGH475 907 018 00, но и причисляла к группе 02 368. Осмелюсь предположить, что в каждой группе должен быть человек точно с таким же номером, как у меня. Можно представить, как мы найдем друг друга.
Короче, все это — долгие блуждания вокруг да около главного, которое сводится вот к чему: одно из величайших достижений в американской жизни за последние двадцать лет — это введение телефонных номеров, которые может запомнить любой дурак. Сейчас объясню.
Ввиду сложных исторических причин на кнопках всех американских телефонов, кроме 1 и 0, написаны буквы алфавита. На кнопке 2 написано ABC, на кнопке 3 — DEF и так далее.
Много лет назад люди поняли, что запоминать телефонные номера гораздо легче, если запоминать буквы, а не цифры. В моем родном городе Де-Мойн, к примеру, если вам требовалось узнать, который час — или позвонить в службу точного времени, как это очаровательно называют, — следовало звонить по номеру 244–56–46, который, естественно, никто не мог запомнить. Однако если вы набирали BIG JONH, это и был тот самый номер, который теперь мог запомнить каждый (кроме, что удивительно, моей мамы, которая имела весьма смутные представления о написании этого имени и обычно звонила и спрашивала, который час, у разбуженных ею незнакомых абонентов, но это уже другая история).
Затем крупные компании сообразили, что могут облегчить жизнь всем и каждому, и разработали множество прибыльных номеров, основанных на удачных сочетаниях букв. И теперь каждый раз, когда вы звоните в какую-нибудь коммерческую организацию, вы набираете 1–800-«Летай с «Тидабл-ю-эй»», или 244-«Получи пиццу», или еще что-нибудь в этом роде. Далеко не все нововведения последних двадцати лет на самом деле облегчили жизнь простого народа, к которому принадлежу и я, однако эта вот перемена однозначно положительная.
Так что пока вы, бедняга, слушаете приторно-чеканный голос, который объясняет, что код города Чиппенхэм теперь 01 724 750 вместо четырехзначного номера, ровно в девять часов я ем пиццу, заказываю билеты на самолет и не чувствую никакой благодарности за современные средства связи.
А теперь — моя гениальная идея. Я считаю, что каждый из нас должен иметь единый номер. Мой, естественно, будет 1–800-БИЛЛ. Этот номер будет относиться ко всему — будет заставлять мой телефон звенеть, появится на моей чековой книжке, будет украшать мой паспорт и поможет заказывать видео.
