Чтобы налог был эффективным, его требовалось взимать регулярно, а этого в полной мере добиться не удавалось — из-за низкого уровня прогнозирования и из-за того, что королевская власть долго не могла составить настоящий национальный бюджет. Решающим для введения налогов стал период 1355-1370 гг., когда короли Иоанн II Добрый и Карл V были вынуждены искать средства для начавшейся войны с англичанами, а потом — для сохранения мира по договору в Бретиньи, подписанному в 1360 г. По давно сложившемуся обычаю обратились к двум собраниям: одно представляло земли Лангедойля, другое — Лангедока. Результатом стало изменение финансовой карты королевства, основой которой стала самая стабильная территориальная единица — диоцез. Налогами, введенными в то время, были сбор с продаж, побор (maltôte) и габель на соль, которые очень активно оспаривались населением. К 1370 г. в основу фискальной системы французской монархии, учтя приобретенный опыт, положили традиционный косвенный налог — эд и общий прямой налог, который назывался подымной податью (fouage), потому что взимался с каждого очага, то есть с каждой семьи.
Огромное большинство населения по-прежнему очень плохо относилось к постоянному налогу. Поэтому в сентябре 1380 г. на смертном ложе король Карл V, желая оставить о себе добрую память у подданных, отменил все подымные подати, то есть прямой налог. Бо́льшая часть французского населения — которое король называл «мои народы» (mes peuples) — удовлетворилась лишь тогда, когда добилась также от его преемника, а вернее, от дядьев, управлявших от имени юного Карла VI, упразднения косвенных налогов, эда. Фискальная проблема оставалась острой в течение всего царствования Карла VI и подстегивала волнения тех времен, приведшие к парижской революции 1413 г. — называемой кабошьенской по имени ее народного вожака, мясника Кабоша, — и к тому, что население приняло владычество герцога Бургундского и договор в Труа, который после смерти Карла VI делал королем Франции английского монарха — ребенка Генриха VI. В борьбе против англичан дофин, а потом король Карл VII мог добиться от советов, которые созывал, лишь разрешений на временные подати, оправдываемые войной с англичанами; но, восстановив свою власть над всем Французским королевством, он утвердил королевскую монополию на налог и реализовал ее при помощи ряда королевских ордонансов и, наконец, Прагматической санкции 1438 г. Эта реорганизация повлекла за собой создание новых институтов, и короли XVI в. продолжили присваивать власть над финансами, создав в 1577 г. финансовые конторы, или женералите (généralités), ставшие «настоящими единицами финансового, а потом административного и политического деления Французского королевства до самой Революции» [71].
Итак, деньги сыграли важную, но переменную роль в формировании того, что позже во Франции и в остальной Европе назовут абсолютной монархией, однако финансовая база этого режима оставалась размытой и неопределенной, вызывая споры. В этой сфере деньги тоже приобрели современное значение только в XVIII в.
12. ЦЕНЫ, ЗАРПЛАТЫ И МОНЕТА В XIV-XV ВЕКАХ
Оба последних века средневековья во многих отношениях изобилуют резкими контрастами, которые искал Жером Баше [72]. Одни историки видели в этом периоде упадок — по выражению из знаменитой работы Йохана Хёйзинги, «Осень средневековья», печальную осень, — другие, по выражению Жерома Баше, совсем обратное, «продолжающуюся динамику». Нетрудно констатировать, что бедствий тогда хватало. После всеобщего голода 1315-1317 гг. в 1348 г. вспыхнула эпидемия черной чумы, погубившая самое меньшее треть населения христианского мира и потом периодически повторявшаяся. Война, в виде ли яростных битв или мелких стычек и грабежей, присутствовала до середины XV в. почти на всем Западе, чему пример — Столетняя война между Францией и Англией. Церковь раскололась на самой вершине — Великая схизма перенесла папство в Авиньон, искусственную столицу христианского мира, а потом противопоставляла одного папу другому, а иногда трех пап друг другу. Налоги, необходимые для функционирования королевской или коммунальной системы управления, собирать было трудно, и монархам приходилось прибегать к займам, обрекавшим христианский мир на почти непрерывный кризис. Английский король Эдуард III занимал у флорентийцев Барди, что привело их к банкротству. Для восстановления Франции после Столетней войны Карл VII занимал у Жака Кёра, которого затем посадил в тюрьму, чтобы не отдавать долг. В империи император Максимилиан занимал у большого нюрнбергского семейства, Фуггеров, которые сумели извлечь выгоду из помощи императору и прежде всего из разработки новых медных и серебряных рудников в Тироле и даже в Испании. Но после того как Фуггеры стали банкирами Карла V, за которого заплатили курфюрстам империи, и Филиппа II Испанского, серия банкротств испанской монархии разорила их, а в XVI в. уничтожила. Эти бедствия не только повлекли роковые последствия для экономики — главное, что после того как в середине XV в. был восстановлен мир и Европа, с полным основанием заключает Жером Баше, возобновила подъем, высокий уровень процветания, характерный для конца XIII в., восстановился не везде.
Динамика цен
Эти контрастные перемены отражались на ценах и зарплатах. Сколь бы редкими ни были численные данные, у нас есть источники, позволяющие в общем виде представить эволюцию цен и зарплат в христианском мире конца средневековья [73]. Филипп Контамин, используя работы Юга Невё, посвященные Камбрези, приводит индексы производства сельскохозяйственной продукции для овса и пшеницы.
Овес:
— ок. 1320: 160-170;
— ок. 1370: 100;
— ок. 1450-1460: 65-70;
— ок. 1520: 80.
Пшеница:
— ок. 1320: 140-150;
— ок. 1370: 100;
— ок. 1450-1480: 80;
— ок. 1520: 90-95.
Главной причиной этих снижений, несомненно, был демографический спад.
Зато в тот же период промышленные цены остались почти стабильными, и это натолкнуло Филиппа Контамина на вывод, что доходы земледельческих областей отличались от доходов областей промышленных. Жюльен Демад, изучив данные о ценах на хлеб с 1427 по 1538 г. в Нюрнберге [74], четко показал оба основных вида изменяемости цен — в течение года и по годам, а также величину обоих. Использование монеты для установления цен и при продаже продуктов питания, стоимость которых оценивалась в численной форме, хорошо показывает, в каком виде монетное обращение сказывалось на времени, — я уже указывал на это, но особо не подчеркивал. Жюльен Демад еще отметил, что, особенно в Южной Германии, монетные выплаты, которых властвующие требовали от подвластных, приходились на время чуть позже урожая, но с отсрочкой, позволявшей податным продать свои продукты. Это изменение цен выявляет связь, существовавшую между рынком продуктов питания и сеньориальным обложением, а прежде всего — роль времени в функционировании средневекового общества как в сфере цен, так и в других сферах. Тут как раз следует сказать вместе с автором, что «в появлении и росте рынка в конце средневековья отнюдь не следует видеть мнимого перехода к капитализму, напротив, это была реорганизация феодальной системы, значительно ее укрепившая». Тут мы, конечно, находимся в части Европы, которая, как показал превосходный польский историк Мариан Маловист, была развита слабо — до такой степени, что пережила в XV в. второе издание серважа, особенно самые восточные регионы, как Венгрия или Польша, где монетное обращение было слаборазвитым [75], но связь между рынком продуктов питания и сеньориальным обложением в конце средних веков отмечается на всем Западе. Пойдем дальше. Сошлюсь здесь на констатацию Лорана Феллера [76]: «Покупки и продажи были обусловлены не исключительно коммерческими соображениями, но еще и социальной логикой, которую определяли реалии родства, дружбы, соседства, а также принадлежности к той или иной группе с эквивалентным статусом», и напомню, что, помимо этих факторов социальной солидарности, на системе цен также отражались развитие княжеской и городской бюрократии и старания соответствующих институтов собрать налоги.
