Эти общества по-прежнему основывались на договорах, объединяющих участников всего на одну коммерческую операцию или на ограниченный срок. Но обычное возобновление некоторых из этих договоров, присутствие на обширном экономическом пространстве имен одних и тех же людей, которые вносили значительные капиталы в предприятия, имеющие первостепенную важность и регулярно следующие одно за другим, все эти деловые связи, центрами которых становилось несколько лиц, превращали таких людей в руководителей стабильных организаций, несмотря на эфемерный характер отдельных операций и договоров об этих операциях. В XIII и XIV вв. эти настоящие торговые дома отличались сильной централизацией, во главе их стояли один или несколько купцов, которым принадлежал ряд филиалов, и за пределами главной резиденции, где пребывал один или несколько руководителей, их представляли наемные служащие. В XV в. дом Медичи претерпел децентрализацию. Он состоял из совокупности раздельных обществ с собственными капиталами, и резиденции каждого находились в разных местах. Наряду с материнской компанией во Флоренции существовали филиалы в Лондоне, Брюгге, Женеве, Лионе, Авиньоне, Милане, Венеции, Риме, директора которых были только отчасти и во вторую очередь служащими на жалованье, а прежде всего это были вкладчики, управлявшие долей капитала, — к ним относились Анджело Тани, Томмазо Портинари, Симоне Нери, Америго Бенчи и другие. Флорентийские Медичи служили связью между всеми этими домами лишь потому, что владели в каждом большей частью капитала, централизовали ведение счетов, документации, выработку общего курса. Стоило какому-нибудь Лоренцо, менее усердному, чем его дед Козимо, пустить дела на самотек, и филиалы пожелали жить самостоятельно, внутри фирмы усилились конфликты, и здание развалилось, чему способствовал тот факт, что участников дела было уже много, поскольку очень похоже, что к тому времени от долевого участия перешли к вкладам. А если значительную часть капитала, маневренную массу фирмы, составляли денежные вклады, это делало ее более уязвимой для нужд, колебаний, требований, страхов вкладчиков, которые могли изъять свои деньги, не имея таких сдерживающих факторов, как прежние дольщики, связанные родственными узами и коммерческим сотрудничеством.
В исключительных случаях некоторые люди, занимавшиеся деньгами, поднимались на высший уровень социальной и политической иерархии. Я возьму знаменитый пример, тем более интересный, что этот человек, в отличие от большинства представителей данной социальной категории, был не итальянцем, а французом из Буржа, — это Жак Кёр. Мишель Молла, посвятивший ему интересную и очень познавательную книгу [64], был поражен многообразием деятельности Жака Кёра и многочисленностью мест, где она происходила. Он даже заявил, что «карта, которая воспроизвела бы распределение его интересов, соответствовала бы экономической карте Франции середины XV века». Однако эта фраза верна только в том отношении, что признает широкую географию активного присутствия Жака Кёра. Это не настоящая экономическая карта Франции, потому что общей экономики во всей стране не возникло даже в результате действий короля, это беспорядочный набор мест и действий. Жак Кёр приобретал тут и там недвижимое имущество, земельные владения, ассигнования земельной ренты — сказано, что XV век был великим веком земельной ренты, и это показывает, насколько важным в экономическом и социальном отношениях оставалось владение землей, — а также богатые частные особняки в Бурже, Сен-Пурсене, Туре, Лионе, Монпелье с целью демонстрации престижа, а не создания деловых центров. Он коллекционировал доходные виды занятий, которые тем не менее, благодаря развитию христианской доктрины, смогли избежать причисления к ростовщичеству, — например, извлекал выгоду из зачаточного и сравнительно беспорядочного развития налоговой системы, из откупов, эдов и габелей. Поняв значение войны как источника затрат и прибылей, он поставлял доспехи и оружие королевским войскам и получал выкупы за английских пленных. Он управлял также королевской сокровищницей, хранилищем мебели и складами, и это показывает, что он не полностью отказался от тезаврации. У него были интересы во Флоренции, в Испании, в Брюгге. За границами Франции и сопредельных регионов главным полем его деятельности было Средиземноморье. Впрочем, после того как он впал в немилость, оказался в заключении и бежал, он закончил жизнь на острове Хиос в Эгейском море в 1456 г. Главной его должностью был, вероятно, пост монетного мастера короля, который он занимал с 1436 г. до своего бегства из тюрьмы.
11. ГОРОДА, ГОСУДАРСТВА И ДЕНЬГИ В КОНЦЕ СРЕДНИХ ВЕКОВ
Городские долги и городские налоги
В конце средних веков города в основном увеличили сферу своих ресурсов — не за счет развития торговли, которая сильно пострадала от войн и еще не обрела вновь темпов, какие разовьет в XVI в., а потому, что расширили предместья и территорию, на которую распространялось их доминирование, находя там богатства, людей, власть. Доказательство — знаменитые фрески Амброджо Лоренцетти в Сиене («Плоды доброго и дурного правления»), относящиеся еще к середине XIV в. Города придали более солидную организацию своим финансовым институтам, в частности счетным палатам. Но на них в совершенно особой мере обрушилось одно из великих испытаний общества в XV в. — задолженность. Эта задолженность очевидным образом бывала либо коллективной, то есть общественным долгом, либо индивидуальной и принимала прежде всего форму продажи рент. С середине XV в. можно было говорить о долге, растущем как снежный ком, у нидерландских городов Брюсселя, Лилля, Лейдена, Мехелена и Намюра. Тот же феномен был характерен и для немецких городов, например Гамбурга или Базеля, где задолженность, составлявшая в 1362 г. около 1%, в середине XV в. перевалила через 50%. Та же картина наблюдалась и на Пиренейском полуострове: в Барселоне долг в 1358 г. поглощал 42% доходов, а в 1403 г. — 61%, в Валенсии задолженность с 37,5% в 1365 г. выросла до 76% в 1485 г. Этот феномен не обошел стороной и крупные итальянские финансовые центры. Такая задолженность не просто усугубляла антагонизм между социальными категориями, она в большей или меньшей степени влекла за собой утрату доверия горожан к своей системе власти и охлаждение городского патриотизма. Поскольку города в то же время страдали от властных посягательств со стороны князей и королей, задолженность во многом подрывала городские могущество и репутацию. В XIII в. средневековая Европа стала по преимуществу Европой городов. Их все большее подчинение князьям в немалой степени объясняется финансовыми проблемами. Средневековье городов не было средневековьем денег. Монархи, располагавшие для приобретения денег средствами принуждения, которых у городов не было, могли остаться главами своих государств и тогда, когда деньги позже получили преобладающую важность. Как писали о ситуации в конце средневековья, «долг неумолимо становится снежным комом, который разрастается сам, вызывая головокружительный рост муниципальных расходов [...] Городам становится все трудней выплачивать жалованье в оговоренный срок, и задержки платежей накапливаются» [65]. Выгодно это было только кредиторам, в которых, несомненно, надо видеть богачей.
Масштаб проблем, связанных с городскими финансами конца средневековья, показывают три исследования, посвященных городу Дижону, городу Франкфурту-на-Майне и городам эфемерного Бургундского государства. Счетная палата Дижона была реорганизована в 1386 г., и Ф. Юмбер, как и Анри Дюбуа, широко использовали ее архивы [66]. В Дижоне, как и в большинстве городов, налоговая система включала несколько видов налогов.
1. Подымная подать, выплачиваемая герцогам государствами в составе герцогства, была нерегулярной во времени и непостоянной по сумме. В 1386 г., например, сумма этой подати составила 3219 франков 8 грошей.
