– Как и у тебя, Вилли, – проговорила Кэтрин.
– Я уже сказал, что повел себя немного несдержанно. В конце концов, тебе может нравиться мистер Парнелл, но надо же соблюдать приличия и условности, чтобы не наделать глупостей. Я всегда доверял тебе. Да, я сорвался, но только из-за того, что ты слишком долго была ко мне так откровенно холодна. Однако я пресек все эти идиотские разговоры насчет Китти О'Ши. Больше ты этого никогда не услышишь. – Он пристально посмотрел на нее: – В чем дело? Ты немного бледна.
Если бы не слышать этих разговоров! Она про себя молилась, чтобы они прекратились навеки.
– Со мной все в порядке, Вилли. Просто немного устала. И это неудивительно в моем положении.
– В твоем положении! – воскликнул он. – Что ты имеешь в виду, черт побери?
– Я могу иметь в виду только одно, – с вымученной улыбкой проговорила она. – Нора с Кармен очень обрадуются. Они так умоляли, чтобы я принесла им маленького. Вот насчет Джералда ничего не могу сказать. Ведь он уже такой взрослый.
Ей пришлось вынести его объятия и сделать вид, что она рада им.
– Ну, ну, какой скрытницей ты у меня стала, кисочка. Ай-яй-яй… и даже ни словечка человеку, которому хотелось бы этого больше всех… старому глупому папочке. Когда это должно случиться?
– О… весной.
Он мысленно произвел какие-то расчеты.
– Должно быть, поздней весной. Ну что ж, тогда будем следить за тем, чтобы тебя ничто не беспокоило, так?
А между тем время от времени приходили чисто формальные письма от Чарлза.
Моя дорогая миссис О'Ши.
Сегодня уже было устроил все так, чтобы отправиться на митинг в Дархем, но в самый последний момент все сорвалось. По-моему, в Элшеме осталось несколько моих книг, и примерно часиков в десять – двенадцать в понедельник я бы хотел заехать за ними. Но сначала дайте мне знать, нашли ли Вы их. Пожалуйста, ответ присылайте в парламент, куда я зайду за своей корреспонденцией в понедельник.
Она дипломатично предъявляла все эти письма Вилли, а ему весьма успешно удавалось скрывать свою неприязнь к Парнеллу во время их частых встреч и совместных обсуждений различных политических маневров. Вилли стал высоко держать голову и ходил с напыщенным видом, засунув пальцы в карманы жилета. Казалось, ему доставляло огромное удовольствие вынашивать свои грандиозные мечты о том, что в один прекрасный день он станет главным секретарем Ирландии. Он преуспевал в своей дружбе с мистером Джозефом Чемберленом и другими влиятельными членами кабинета. Проницательно и дальновидно он заводил себе друзей по обе стороны баррикад. Это не могло отрицательно повлиять на будущую карьеру капитана О'Ши. Неужели Кэтрин не радует то, что он наконец остепенился, приобрел в обществе вес и так серьезно занялся своей карьерой? Возможно, однажды его тоже с триумфом пронесут по улицам Дублина…
Читая о победоносном шествии Чарлза по Ирландии, Кэтрин не преисполнялась веселья – напротив, была глубоко встревожена. Ведь он продолжал заниматься именно тем, против чего его предостерегал мистер Гладстон, – подстрекать народ, произносить мятежные речи. Одну такую речь он произнес в октябре в Вексфорде, и это выступление стало кульминационным. Он стоял на импровизированной трибуне, наспех сколоченной посреди городского рынка, и, глядя сверху вниз на свою напряженную аудиторию, говорил:
– Благодаря своим усилиям, в течение последнего года вы кое-чего добились, но сегодня я пришел к вам, чтобы сказать: вы добились лишь самой малой доли того, что заслужили по справедливости. И ирландец, считающий, будто теперь он может спокойно сложить руки, к своему горю и разочарованию, обнаружит, что он отдал сам себя в лапы вероломного, жестокого и безжалостного английского врага.
Это добрый знак лишь для маскарадного дон-кихота, который по своей наивности полагает, что завоевал свободы всех остальных народов… кроме свобод для ирландского народа, и посему он обязан сбросить свою маску сегодня же и твердо заявить, кто он есть на самом деле. Он обязан быть готовым поднять огонь и меч, иначе он будет постоянно униженным в своих собственных глазах и в глазах лендлордов своей страны. По мнению некоего английского государственного деятеля, в Ирландии ни один человек не хорош, пока он не похоронен, и, надеюсь, настанет тот день, когда я добьюсь положительной оценки от этого английского политического деятеля, но, видимо, это произойдет только тогда, когда я сам умру и буду похоронен.
Если кое-кто говорит о нынешних грабежах, то пусть сперва заглянет в себя и вспомнит о тех, кто был первыми грабителями в Ирландии. Ирландская земля больше трех раз конфисковывалась людьми, чьих потомков мистер Гладстон поддерживал, когда они разворовывали вашу многострадальную страну при помощи штыков и ружей.
Мистер Гладстон признает, что английское правительство потерпело неудачу в Ирландии; он признает борьбу Граттана [29]и добровольцев восемьдесят второго года, он признает борьбу, в которой отдали жизни люди в сорок восьмом, признает борьбу, в которой погибали люди в девяносто восьмом, признает борьбу людей в шестьдесят пятом, когда после длительного периода упадка и гибели всей ирландской нации ирландцы достойно встречались лицом к лицу с темницами и ужасом каторжных работ, и признает борьбу, когда переполнилась чаша терпения многих тысяч ваших людей, борьбу, которую вы возобновили и, благодаря Господу, успешно донесете до победного конца, – иначе говоря, английская миссия в Ирландии провалилась, и ирландцы отстояли свое право управлять Ирландией по законам своей ирландской земли…
После этой речи мистер Фостер написал мистеру Гладстону письмо, в котором утверждал, что мистера Парнелла необходимо арестовать согласно закону о приостановке конституционных гарантий. И еще он был бы весьма рад, если бы арестовали каждого ирландца, подозреваемого в революционной деятельности.
Мистер Гладстон, пребывая в состоянии мучительного выбора, созвал свой кабинет, и мистер Парнелл, совершенно спокойный, уравновешенный и, казалось, абсолютно равнодушный к угрозам презренных англичан, заявил, что если его арестуют, то его место тут же займет капитан Мунлайт. То есть они имеют дело с жутким призраком, который по ночам наводил на всех ужас одновременно в нескольких графствах. А значит, начнутся поджоги, грабежи и убийства от Корка до Дублин Сити.
Несмотря на эту угрозу, мистер Фостер продолжал настаивать на своем намерении. Он проинструктировал сэра Томаса Стила, главного шефа полиции Ирландии, что, как только кабинет согласится на арест мистера Парнелла, Стил получит телеграмму, состоящую всего из одного слова: «Приступайте».
Кэтрин, в тревоге ожидая дальнейшего развития событий, получила еще одно письмо, которое тайно было запрятано в официальном:
Моя милая, любимая Кэти.
Завтра я уезжаю в Килдар и постараюсь выехать в Лондон в пятницу утром, но не могу быть полностью уверен в том, что в самый последний момент «что-нибудь» не произойдет. Если я прибуду в Лондон в пятницу ночью, то остановлюсь в том же самом отеле и буду ждать тебя там.
Навеки твой, Чарлз.
Она сразу же ответила на это письмо, умоляя Чарлза быть как можно более осторожным и во что бы то ни стало попытаться избежать ареста. Как же она вынесет, если он на несколько месяцев, а то и лет будет заперт в тюрьме? А если предположить, что он будет находиться там, когда родится ребенок… Слезы капали на бумагу, она разорвала письмо и начала писать новое. Хотя, наверное, письмо, залитое слезами, могло бы лучше убедить его быть более осторожным, нежели продуманное, спокойное послание. Его ответ был очень нежным и полным любви, но разве она не понимает, что беспорядки и мятеж, которые он вынашивает у себя в голове, лучше устраивать в Килмейнхэмской тюрьме, нежели на свободе? И как она вообще может сомневаться в его чувствах?
