– А как с ориентацией снимка?

– Не имеет значения, нужно только, чтобы он был повернут эмульсией вниз.

– О'кей, – сказал Филипс, потирая руки и глядя на установку, как гордый родитель. – Я все же не могу поверить этому.

– Я тоже не могу, – согласился Майклз. – Кто мог подумать четыре года назад, что мы добьемся такого успеха? Я еще помню тот день, когда ты без предупреждения пришел в отделение вычислительной техники и жалобным голосом спросил, не интересуется ли кто-нибудь распознаванием образов.

– И только по чистому везению я натолкнулся на тебя, – откликнулся Филипс. – В то время я принимал тебя за старшекурсника.

Я даже не знал, что это за отдел искусственного интеллекта.

– Везение играет роль в каждом научном достижении, – согласился Майклз. – Но за везением следует масса тяжелого труда вроде того, который тебе предстоит. Не забудь: чем больше снимков черепа ты пропустишь через программу, тем лучше – не только для выявления ошибок, но и потому, что эта программа эвристическая.

– Только не щеголяй разными умными словами. Что значит:

«эвристическая»?

– Оказывается, тебе не нравятся и медицинские термины, – улыбнулся Майклз. – Вот уж не думал, что врач будет жаловаться на непонятные слова. Эвристическая программа – это программа, способная обучаться.

– Ты имеешь в виду, что эта штука будет совершенствоваться?

– Ты попал в точку, – сказал Майклз, двигаясь к двери. – Но теперь это зависит от тебя. И заметь: тот же формат применим к другим разделам радиологии. Поэтому в свободное время, если такое у тебя вдруг окажется, начинай готовить материалы по чтению церебральных ангиограмм.

Потом поговорим.

Закрыв дверь за Майклзом, Филипс подошел к рабочему столу и осмотрел установку для чтения снимков. Ему не терпелось немедленно начать с ней работать, но он знал, что этому мешает бремя текущих дел. Как бы в подтверждение этого, вошла Хелен с кипой писем и телефонных сообщений и с радостным известием, что плохо действует рентгеновский аппарат в одном из кабинетов церебральной ангиографии. Филипс неохотно отвернулся от новой машины.

– Лиза Марино? – голос заставил Лизу открыть глаза. Над ней склонилась сестра по имени Кэрол Бигелоу, на лице которой были видны только темно-карие глаза. На волосы была накинута ситцевая косынка, лицо и рот закрывала хирургическая маска.

Лиза ощутила, как сестра поднимает и поворачивает ее руку, чтобы прочесть имя на браслете. Сестра опустила руку и похлопала по ней.

– Готова, чтобы мы привели тебя в порядок? – спросила Кэрол, отпуская ногой тормоз каталки и отодвигая каталку от стены.

– Не знаю, – призналась Лиза, пытаясь снизу заглянуть в лицо сестры. Но Кэрол уже отвернулась со словами: «Конечно, готова.» и двинула каталку мимо белого стола.

Двери автоматически закрылись за ними, и Лиза начала свое роковое путешествие по коридору к операционной №21. Нейрохирургические операции обычно проводились в операционных с номерами с 20 по 23. При оборудовании этих помещений были учтены особые требования хирургии головного мозга. В них были смонтированы цейссовские операционные микроскопы, замкнутые телевизионные системы со средствами записи и специальные операционные столы. Операционную №21 окружала смотровая галерея, и именно ее больше всего жаловал доктор Курт Маннергейм, шеф нейрохирургии и заведующий отделением медицинского института.

Лиза надеялась к этому моменту уснуть, но не смогла. Во всяком случае, она, похоже, отдавала себе отчет в происходящем, и чувства ее были обострены. Даже стерильный химический запах казался ей особенно острым. Ей подумалось, что еще не поздно. Можно встать с каталки и бежать. Она не хотела операции, особенно на голове. Все что угодно, только не голова.

Движение прекратилось. Переведя взгляд, она успела увидеть, как сестра скрылась за углом. Лизину каталку, как автомобиль, припарковали на обочине оживленной магистрали. Мимо нее группа людей везла пациента, которого постоянно рвало. Один из санитаров, толкавших каталку, держал его за подбородок, а голова выглядела кошмаром в бинтах.

По щекам Лизы потекли слезы. При виде этого пациента она вспомнила о приближении своего мучительного испытания. Самую основную часть ее существа собирались грубо вскрыть и вторгнуться в нее. Это не какая-то периферийная ее часть вроде ноги или руки, а голова…здесь заключена ее личность и сама душа. Останется ли она после этого тем же человеком?

В одиннадцать лет у Лизы был острый приступ аппендицита. В то время эта операция тоже страшила, но ничего подобного теперешним ощущениям не было. Она была убеждена, что утратит свою индивидуальность, если не саму жизнь. В любом случае, ей предстояло быть разобранной на части, которые люди могли брать и изучать.

Вновь появилась Кэрол Бигелоу.

– Окей, Лиза, мы готовы тобой заняться.

– Пожалуйста, – прошептала Лиза.

– Ну-ну, Лиза. Ты же не хочешь, чтобы доктор Маннергейм видел тебя в слезах.

В слезах она не хотела показываться ни перед кем. В ответ на слова Кэрол она покачала головой, но теперь она испытывала злость. Что с ней происходит? Это несправедливо. Еще год назад она была обычной студенткой колледжа. Она решила специализироваться в английском, надеясь в дальнейшем поступить на юридический факультет. Ей нравился курс литературы, она хорошо училась, по крайней мере, до встречи с Джимом Конвеем. Занятия были заброшены, но это произошло всего около месяца назад. До Джима у нее было несколько половых контактов, но они не принесли никакого удовлетворения, и ее удивляло, что по этому поводу поднимают такой шум. Но с Джимом все было иначе. Она сразу почувствовала, что с Джимом все пошло так, как надо. Лиза проявила осторожность. Таблеткам она не доверяла, и приложила усилия, чтобы ей поставили колпачок. Она отчетливо помнила, как трудно ей было набраться смелости в первый раз пойти в клинику гинекологии и потом при необходимости вновь обращаться туда.

Каталка въехала в операционную. Это было квадратное помещение примерно семь с половиной на семь с половиной метров. Стены облицованы серой керамической плиткой вплоть до застекленной галереи наверху. Большую часть потолка занимали два больших хирургических светильника из нержавеющей стали, по форме напоминающие литавры. В центре стоял операционный стол. Это узкое уродливое сооружение напомнило Лизе какой-то языческий алтарь. Увидев на одном конце стола круглый участок с мягкой обивкой и отверстием в центре, Лиза инстинктивно поняла, что здесь будет располагаться ее голова.

Совершенно диссонируя с обстановкой, из небольшого транзистора в углу доносилось пение «Би Джиз».

– Ну вот, обратилась к ней Кэрол Бигелоу. – Тебе нужно только соскользнуть туда на стол.

– О'кей. Спасибо. – Она испытала раздражение от своего ответа.

Менее всего на уме у нее была благодарность. Но ей хотелось сделать приятное людям, от которых зависело проявление заботы о ней. Перемещаясь с каталки на операционный стол, Лиза придерживала простыню в тщетной попытке сохранить хоть малую толику собственного достоинства. Перебравшись на стол, она неподвижно лежала, уставившись в светильники. Чуть сбоку от них она видела застекленную перегородку. Увидеть что-либо за ней было трудно из-за бликов, но потом она рассмотрела глядящие на нее лица. Лиза закрыла глаза.

Она представляла собой зрелище.

Жизнь ее превратилась в кошмар. Все было чудесно до того рокового вечера. Она была у Джима, они оба занимались. Постепенно Лиза стала ощущать, что испытывает затруднение при чтении, особенно когда доходит до определенного предложения, начинающегося со слова «всегда». Она была уверена, что знает это слово, но мозг отказывался его воспринимать.

Пришлось спросить Джима. Тот в ответ улыбнулся, приняв все за шутку. После повторной просьбы он сказал: «Всегда». Но и после того как Джим это слово произнес, в печатном виде оно до нее не доходило. Она помнит нахлынувшее чувство растерянности и страха. Потом она почувствовала этот странный запах. Он был неприятен, но она, хоть и вспоминала его смутно, определить не могла. Джим отрицал наличие запаха, и это было последнее, что ей запомнилось. За этим последовал ее первый припадок. Очевидно, это было ужасно, и, когда она пришла в себя, Джима трясло. Она его несколько раз ударила и расцарапала ему лицо.