— По-моему, мне лучше, — проговорила Кэтрин, моргая.

— Хорошо, — сказал один из докторов. — Мы тебе кое-что дадим.

— Что?

— Просто что-то, чтобы тебя успокоить.

Кэтрин почувствовала, как игла проходит сквозь нежную кожу с внутренней стороны локтя. Жгут сняли, и она ощутила биение пульса в кончиках пальцев.

— Но мне уже намного лучше, — запротестовала она. Повернув голову, она увидела руку, нажимающую на поршень шприца.

— Но я хорошо себя чувствую, — сказала Кэтрин.

Доктора не отвечали. Они просто смотрели на нее, не позволяя подниматься.

— Сейчас мне действительно лучше. — Она переводила взгляд с одного доктора на другого. У одного из них были самые зеленые глаза, какие Кэтрин когда-либо приходилось видеть, совсем изумрудные. Кэтрин попыталась пошевелиться. Рука доктора напряглась.

Внезапно зрение Кэтрин затуманилось, и доктор оказался далеко.

Одновременно послышался звон в ушах, и тело стало тяжелым.

— Мне намного... — Голос Кэтрин звучал хрипло и губы двигались медленно. Голова ее склонилась набок. Она видела, что находится на полу кладовой. Затем темнота.

14 марта

Мистер и миссис Вильбур Коллинз, ожидая, пока откроют двери, поддерживали друг друга. Сначала ключ не входил в замок, и управляющий вынул его и осмотрел, чтобы убедиться, что он от номера 92. Поняв, что ключ был перевернут, он попробовал снова. Дверь открылась, и он отступил в сторону, пропуская внутрь заместителя декана университета.

— Милая квартирка, — сказала замдекана. Это была миниатюрная женщина около пятидесяти лет с очень нервными и быстрыми движениями. Видно было, что она волнуется.

Мистер и миссис Вильбур Коллинз и два Нью-Йоркских полисмена в форме прошли в комнату следом.

Это была маленькая квартирка с одной спальней и, как ее рекламировали, с видом на реку. Река действительно была видна, но только через крохотное окошко в похожей на чулан ванной. Два полисмена стояли в стороне, заложив руки за спину. Пятидесятипятилетняя миссис Коллинз в нерешительности стояла у входа, как бы опасаясь того, что может обнаружить.

Мистер же Коллинз заковылял прямо к центру комнаты. В 1952 году он болел полиомиелитом, который ослабил его правую голень, но не его деловую хватку.

В свои пятьдесят пять он был вторым человеком в финансовой империи Первого национального городского банка в Бостоне. Этот человек требовал действия и уважения.

— Поскольку прошла всего неделя, — заговорила замдекана — то может быть ваше беспокойство преждевременно.

— Нам ни в коем случае не следовало отпускать Кэтрин в Нью-Йорк, — сказала миссис Коллинз, нервно сжимая руки.

Мистер Коллинз проигнорировал оба замечания. Он направился к спальне и заглянул внутрь. — Чемодан лежит на кровати.

— Это хороший признак, — отметила замдекана. — Многие студенты реагируют на нагрузки, пропуская занятия в течение нескольких дней.

— Если бы Кэтрин уехала, она взяла бы свой чемодан, — ответила миссис Коллинз. — И потом, она позвонила бы нам в воскресенье. Она всегда звонит по воскресеньям.

Мне как замдекана известно, как много студентов вдруг чувствуют потребность в передышке, даже такие хорошие, как Кэтрин.

— Кэтрин не такая, — парировал мистер Коллинз, исчезая в ванной.

Замдекана закатила глаза, повернувшись к полисменам, которые никак не реагировали.

Мистер Коллинз, волоча ногу, вернулся в жилую комнату. — Она никуда не уезжала, — заявил он решительно.

— Что ты имеешь в виду, дорогой? — спросила миссис Коллинз, все более возбуждаясь.

— Только то, что сказал. — ответил мистер Коллинз. — Без этого она никуда не уехала бы. — Он бросил на сиденье кушетки полупустую упаковку противозачаточных таблеток. — Она здесь, в Нью-Йорке, и я требую, чтобы ее нашли. — Он посмотрел на полисменов. — Можете мне поверить, я намерен добиться действий по этому делу.

15 апреля

Доктор Мартин Филипс прислонил голову к стене пультового зала; штукатурка давала ощущение приятной прохлады. Перед ним четверо медиков-третьекурсников, прижавшись к стеклянной перегородке, в полнейшем благоговении следили за подготовкой пациента к компьютерной аксиальной томографии. Это был первый день их факультатива по радиологии, и они начинали с нейрорадиологии. Филипс привел их посмотреть на томограф в первую очередь, так как знал, что это впечатлит их и сделает более покладистыми. Студенты-медики иногда проявляли самоуверенность.

Внутри машинного зала лаборант перегнулся, проверяя положение головы пациента по отношению к гигантскому сканеру округлой формы. Он выпрямился, оторвал кусок липкой ленты и закрепил голову пациента на пенопластовой доске.

Дотянувшись до панели, Филипс взял направление и карту пациента.

Он просмотрел то и другое в поисках клинической информации.

— Пациент Шиллер, — произнес Филипс. Студенты были так поглощены подготовкой, что не обернулись на его слова. — Основная жалоба — слабость в правой руке и правой ноге. Сорок семь лет. — Филипс посмотрел на пациента.

Опыт подсказывал ему, что тот, скорее всего, ужасно напуган.

Филипс положил направление и карту, а в машинном зале сканера лаборант привел в действие стол. Голова пациента медленно вдвигалась в отверстие сканера, как будто на съедение. В последний раз проверив положение головы, лаборант повернулся и вышел в пультовую.

— О'кей, отойдите на минутку от окна, — велел Филипс. Четверо студентов послушались мгновенно и стали рядом с компьютером, лампы которого мигали в предвкушении. Как и предполагалось, студенты были впечатлены до состояния покорности.

Лаборант запер дверь, ведущую в машинный зал, и снял микрофон с кронштейна. — Не шевелитесь, мистер Шиллер. Полная неподвижность. — Указательным пальцем лаборант нажал пусковую кнопку на пульте. В машинном зале громадная округлая масса, окружающая голову Шиллера, начала совершать резкие ритмические вращательные движения, подобные движению главной шестерни гигантских механических часов.

Механический звук, громко слышимый Шиллеру, по другую сторону перегородки был приглушен.

— Что сейчас происходит? — сказал Мартин. — Машина производит по двести сорок рентгеновских замеров на каждый градус вращательного движения.

Один из студентов показал своему коллеге гримасу полного непонимания. Мартин не стал придавать этому значения и прикрыл лицо ладонями, приложив пальцы к глазам, осторожно потер, а затем стал массировать виски. Он еще не выпил кофе и чувствовал себя не в своей тарелке. Обычно он заходил по пути в кафетерий госпиталя, но сегодня утром из-за студентов у него не было на это времени. Филипс, в качестве заместителя заведующего отделением нейрорадиологии, вменил себе в обязанность лично проводить ознакомление студентов-медиков с нейрорадиологией. Строгое следование этому принципу доставляло ему много неприятностей, так как оставляло мало времени для исследовательской работы.

Первые двадцать-тридцать раз ему было приятно производить на студентов впечатление своим исчерпывающим знанием анатомии мозга. Но ощущение новизны притупилось. Теперь приятное чувство возникало лишь при появлении особенно умного студента, а в нейрорадиологии это случается не очень часто.

Через несколько минут сканер прекратил вращательное движение, и тогда ожила панель компьютера. Это было впечатляющее зрелище, напоминающее пульт управления из научно-фантастического фильма. Все взоры переключились с пациента на мигающие лампы, и только Филипс опустил взгляд на руки и стал соскребать небольшой кусочек омертвевшей кожи у ногтя указательного пальца.

Мысли его блуждали.

— В течение следующих тридцати секунд компьютер одновременно решает сорок три тысячи двести уравнений по замерам плотности ткани, — сказал лаборант, который был рад взять на себя роль Филипса.

Филипс это поощрял. По существу, он просто читал студентам обычные лекции, давая возможность проводить практические занятия сотрудникам Нейрорадиологии или великолепно обученным лаборантам.