А вот моей жизнью необычайно интересовался! Так почему во время операции он не здесь, не со мной? Ведь он сам предложил…

Да нет же. Он просто рассказал о возможности поправить зрение. И ты должна быть ему признательна. Ты же всегда мечтала избавиться от очков. Ну вот, считай, и избавилась — совсем немного осталось, скоро восстановительный период подойдет к концу, и тогда…

Вопреки опасениям девушки, обе операции прошли легко. Пребывание в больнице больше походило на каникулы. Делать ничего не надо, только лежи себе да слушай музыку, а в это время все за тобою ухаживают.

После каждой операции Мартин присылал Патриции цветы. Он помнил о ней, тревожился. Но два букета и две коротенькие записки — это так мало! В наспех нацарапанных строчках она читала только дружеское участие: "Думаю о тебе. Надеюсь, все пройдет хорошо. Увидимся по возвращении".

Девушка старалась не вспоминать о нем и продолжала жить своей жизнью. Разумеется, не так уж нужен ей мистер Мартин Сазерленд! Ни в качестве поддержки, ни в качестве источника жизненной силы, ни в каком ином качестве.

После операций какое-то время глаза оставались чувствительны к резкому свету, а на ночь приходилось накладывать особые успокаивающие повязки. Но спустя месяц неприятные ощущения исчезли.

Изумительное чувство! Впервые в жизни Патриция увидела себя без очков: точеные, классические черты лица, не обезображенные массивной оправой. Но это еще не все. Она просыпалась поутру, и глазам открывалась четкая картина, в которой легко можно было различить все мельчайшие детали — ключ в замке туалетного столика, детали картины на стене, разбросанные по полу туфли. Мир больше не казался размытым и неясным, словно подтаявшие морозные узоры на стекле. Она двигалась, работала, видела — и все это без помощи громоздкого приспособления, водруженного на нос. Чувство это просто не поддавалось описанию.

— Ходить без очков, словно босиком бегать по траве, — рассказывала девушка Мелани в первую же субботу, снова оказавшись в "Золотом наперстке". — Я просто упиваюсь красотой окружающего мира.

— А знаешь, — заметила Мелани, критически оглядывая девушку, — из тебя можно сделать настоящую красавицу.

Патриция рассмеялась. Тщеславие было ей незнакомо; впрочем, в любом случае эталон красоты в ее воображении всегда ассоциировался с синеглазым светлокудрым образом матери. Никак нес собственным лицом в обрамлении густой гривы рыжих волос.

Однако Мелани затащила таки Патрицию в салон красоты и заставила сделать модельную стрижку. Получилось недурно: аккуратно уложенные локоны изящно спадали на плечи. А Ирен извлекла на свет косметичку и подобрала нужный оттенок румян и помады и предложила было наложить тени на веки.

Но тут Патриция взбунтовалась. Никаких теней, никакой туши — ничего не коснется ее драгоценных, чудом расколдованных глаз!

— Но, деточка, — уговаривала мать, — теперь, когда мы наконец увидели, как прекрасны твои глаза, почему не показать их в самом выгодном свете? Ты только взгляни, как преобразит ресницы легкий штрих туши. Не бойся, я осторожно. Не двигайся. Ну вот! Разве так не лучше?

Затаив дыхание, девушка любовалась на свое отражение. Ресницы стали длиннее и гуще, глаза — мечтательнее. И еще кое-что отметила она с удивлением и радостью. Красноватые следы от очков по обе стороны носа исчезли. Кожа стала гладкой и нежной.

— Да ты просто мастерица, — поблагодарила она мать. — Ты меня сделала… почти красавицей.

— Ты и впрямь неотразима! — гордо улыбнулась Ирен.

Но преобразилось не только лицо. Между двумя женщинами возникло новое чувство — чувство духовной близости, некая таинственная связь, словно, воспользовавшись материнской косметикой, дочь наконец-то обрела нечто, утраченное в далеком детстве.

Впервые в жизни Патриция принялась экспериментировать с макияжем. А затем, повинуясь внутреннему голосу, соорудила себе пару платьев и купила элегантную обувь. Поддавшись внезапному порыву, она даже сшила костюм для игры в теннис.

Несмотря на непривычное ощущение свободы, жизнь девушки текла своим чередом, так же, как и прежде. Вскоре Ирен простудилась и на две недели оказалась прикована к постели — ей даже пришлось дважды отменить партию в бридж.

— Любая бронхиальная инфекция для матери смертельно опасна, — объяснял Патриции доктор. — С астмой не шутят.

Девушка снова наняла Анджелу, чтобы та приходила сразу после школы и присматривала за Ирен. Каждую свободную минуту дочь посвящала матери: ухаживала, ласково уговаривала поесть, читала вслух, предупреждала малейшее желание.

По счастью, когда однажды поутру в воскресенье зазвонил телефон, Ирен уже оправилась от недуга и вернулась к нормальной жизни.

— Есть кандидаты на партию в теннис? — поинтересовался хрипловатый голос со знакомым акцентом.

Патриции показалось, что сердце замерло в груди. Она молчала, не в силах выговорить ни слова.

— Пат? Ты меня слышишь?

— Да. Я думала… Мартин, это ты? Я не ожидала…

Он тоже не ожидал ничего подобного, не думал, что эта девушка настолько завладеет его мыслями, войдет в его жизнь.

— Но Патриция…

Ему не удалось просто так взять и выкинуть ее из головы. Мартин чувствовал, как при мысли скрывают. Мартин не сводил с нее глаз, а та ему пленительно улыбалась.

На этот раз в душе девушки всколыхнулась не просто зависть, но самая настоящая ярость. Щеки заалели, сердце забилось неровными толчками, она с трудом совладала с желанием подбежать к столику, запустить пальцы в отвратительные жгуче-черные волосы и как следует дернуть.

От подобной мысли Патриция пришла в ужас: "Мы просто друзья, повторяла она снова и снова про себя. Просто друзья"…

Мартин очень удивился, когда незнакомая женщина обратилась к нему по имени. Маргарет… а как, собственно, ее фамилия? Откуда она его знает?

— Работа такая, — улыбнулась она. — Я консультант пресс-бюро. Но не тревожьтесь. Я вас не выдам. По крайней мере, до тех пор пока не буду готова вас "раскрутить".

— Как вы узнали, что я нахожусь здесь, в клубе? — подозрительно поинтересовался Мартин.

— Я набрала номер вашего телефона и поговорила с вашей сестрой, — пояснила собеседница, — Не волнуйтесь, все законно. На самом деле, я тоже очень заинтересована в этом контракте, поскольку живу неподалеку от Стоктона и… даже являюсь членом клуба. Так что мы будем тесно сотрудничать. Очень тесно. — Словно невзначай, Маргарет дотронулась до его руки; улыбка собеседницы просто-таки излучала восхищение и восторг. — Ваша книга, знаете ли, должно быть очень хороша. А учитывая современную тягу к самоусовершенствованию, она может иметь успех. И не без моей помощи.

Мартин слушал ее краем уха. А думал совсем о другом…

Он представлял себе Патрицию в Англии: вот она босиком расхаживает по его комнатам, вот, стоя на коленях, перед разложенным прямо на полу листом миллиметровки, упоенно чертит выкройку. Как всегда, отрешившись от окружающей действительности, с головою уйдя в работу. Какой она еще ребенок! Чистый, восторженный… Мартин чувствовал, что жизненный опыт девушки не соответствует ее возрасту, несмотря на ее неиссякаемое трудолюбие и талант. Во власти внезапно нахлынувшего нежного чувства, желания охранить и защитить, он оглядел террасу, ища глазами Патрицию. Та оживленно беседовала с новыми знакомыми.

Освободившись, наконец, от навязчивой дамы, он поспешил к Патриции.

В этот раз Мартин играл хуже, чем обычно. Потому что не сводил с девушки глаз. Любовался тем, как сияет ее взгляд, как она вкладывает в игру всю душу, напрягает каждый мускул: радостная, неуемная жажда жизни вырвалась-таки на волю!

По дороге домой молодые люди хранили молчание: слова казались излишними. Вместе с Патрицией он вошел в сумеречную прохладу ее дома, столь приятную после палящего солнца. Осторожно положив ее ракетку на стол, Мартин нежно притянул девушку к себе, и губы их встретились. Нежданная покорность, трогательная доверчивость, с которой Патриция прильнула к нему, сводила его с ума: в голове помутилось, страсть вспыхнула ярким, неукротимым пламенем. Мартин прижал девушку в себе еще теснее, осыпая поцелуями, опьянев от желания…