Как он нужен ОУН на свободе! Мелышк и его клика полностью себя дискредитировали, заслужив у народа презрительное прозвище «фашистские холуи», и для ОУН они теперь потеряны. Зато Бандера и его люди, три года находившиеся в немецких «концлагерях», [29]должны стать знаменем ОУН в ее завтрашней борьбе с коммунистами!
Но служа старым хозяевам, нельзя не слушаться и новых. А они свои требования сформулировали четко: создание надежной разветвленной разведсети ОУН в Восточной Польше и Западной Украине. Между тем положение ОУН не из легких. Правительства СССР и новой Польши решили навсегда положить конец национальной вражде, выбив почву из–под ног и у украинских националистов, и у польских великодержавных шовинистов. Ни для поляков из Лондона, ни для «центрального провода» ОУН не тайна, что с этой целью в июне 1944 года было проведено урегулирование ранее спорных участков советско–польской границы по принципу: украинские земли — Украине, польские — Польше. А совсем недавно, в сентябре, между Радой Народовой и правительством Советской Украины было заключено соглашение об обмене населением. Согласно ему, только в течение сентября — ноября этого года из Польши на Украину должно быть репатриировано не менее 50 тысяч украинцев, а с Украины должно быть переселено в Польшу 100 тысяч поляков. И как ни противодействуют выполнению этого соглашения подразделения УПА в Польше и отряды польской реакции в Западной Украине, оно идет полным ходом. [30]Украинские переселенческие комитеты сегодня для ОУН страшнее Красной Армии и Войска Польского вместе взятых!
Вот и приходится вертеться как белке в колесе: в угоду немцам тревожить тылы Красной Армии, заслуживая благосклонность новых хозяев, создавать для них разведсеть, заботясь о собственном самосохранении, вести борьбу с украинцами–переселенцами. И все–таки «центральный провод» ОУН счел нужным незамедлительно заняться самым важным — готовить почву для будущей тайной войны против Советской Украины и новых правительств в Польше и Чехословакии. Для этого лучшим кадрам ОУН поставлена задача восстанавливать старое и создавать новое подполье. Этим теперь придется заняться и ему, Шершню, причем в наиболее вожделенном и заманчивом для западных разведслужб месте, в районе самых западных в СССР нефтеразработок — под Дрогобычем…
— А я до сих пор считаю, что лучшим союзником самостийной Украины может быть только Германия, — ворвался в уши голос Хрына. — Почему? Очень просто: у Украины и Германии схожие истории, а потому и общая судьба… Где только нет нашего брата–украинца: в России и Белоруссии, в Польше и Чехословакии, в Румынии и Мадьярщине. Точно так, как и немцы: они во Франции и Швейцарии, Австрии и Польше, Прибалтике и Чехии. Мы и немцы рассеяны на половине территории Европы. И Гитлер показал, как решается такая проблема: не болтовней и всякими договорами, а штыком и кровью! Где звучит немецкая речь — там Германия! Так должны поступать и мы, украинские националисты: где живут украинцы — там Украина!.. Германия провозгласила: «Германия для немцев!» — и показала на деле, как всякая великая нация должна бороться за свою чистоту и моральное здоровье: жидов — в крематории, всех прочих инородцев — за кордон или в концлагеря! Так надлежит и нам поступить в нашей будущей украинской державе: жидов и их паскудных прихвостней — в петлю и под топор, москалей — в Россию, бульбашей — в Белоруссию, пшеков — за решетку и в концлагеря! Вот тогда Украина действительно была бы для украинцев!..
Вконец опьяневший Стах размазал по лицу слезы, от избытка чувств полез к Хрыну целоваться.
— Хорошо говоришь, друже! Верно говоришь! Но что делать, коли фюреру конец пришел? Поневоле любому союзничку рад будешь!
Шершень отпил из стакана еще несколько глотков, незаметно отодвинулся от Стаха. Не приведи господь, к нему полезет целоваться! Пил бы последний стакан да заваливался бы дрыхнуть!
«Теперь необходимо решить вопрос с чекистом, мнимым сыном полковника Чумарзина. Конечно, полковник Сухов — осторожная лисица и влезть к нему в доверие не так просто. Поэтому у чекиста пока нет ничего, чем он мог бы порадовать свое начальство, и его цепочка связи с Центром полностью не вступила в действие, отчего нащупать ее весьма сложно. Время и терпение — вот что нужно в игре, которую задумал было сыграть Шершень с советской контрразведкой. Однако времени уже нет: вчера ему сообщили, что его место надрайонного проводника займет Шусь, теперешний эсбист сотни Хрына. Молодой, хваткий, пробивной хлопец… пожалуй, даже слишком пробивной. Передать разоблаченного чекиста для дальнейшей работы ему? Смысл? Чтобы Шуеь сделал себе на этом карьеру? Как бы не так! Лучше самому без лишнего шума арестовать чекиста и взять в оборот. Будет успех, слава ему, Шершню, не будет успеха — свернуть чекисту шею и не вспоминать о нем, словно никогда его и не существовало. Пожалуй, так и нужно поступить. Причем как можно скорее, желательно завтра. Значит, нужно расставаться с Хрыном [31]и Стахом и отправляться спать…»
Неужели вечером так припекает солнце? Нижняя рубашка прилипла к телу, лицо в бисеринках пота, взмокли даже волосы под конфедераткой. И это в середине сентября! Ну и погодка! Настоящее бабье лето!.. А если не лицемерить, майор? Хотя бы перед самим собой! При чем здесь солнце и бабье лето? Сейчас почти семь вечера, несет холодом. Вон капитан Вильк нахохлился, как птенец–слеток в гнезде, а майор Бучинский своим посиневшим лицом вообще смахивает на утопленника. Так что тебя бросает в пот вовсе не от жары, майор Хлобуч! Признайся, что тебе не по себе от предстоящей встречи с русским военным комендантом, которая должна состояться через несколько минут у моста.
Интересно, о чем намерен говорить с ним комендант? Потребует разоружения бригады? Начнет переговоры наподобие тех, что ведет с Хлобучем поручник Возник, представляющий командование Войска Польского? А может, захочет получить объяснения в связи с восстанием в дивизии полковника Ковальского, поднятого вчера ночью людьми Матушинського? Проклятый Матушинський! Сообщил ему о восстании только сегодня утром, поставил перед уже свершившимся фактом. И комендант сейчас потребует, чтобы Хлобуч отказал агентам Матушинського и мятежникам в убежище или принял к ним репрессивные меры, например — разоружил или выдал зачинщиков восстания. По–своему он будет прав.
Да, положение не из завидных… И все из–за Матушинського! Нет, пожалуй, из–за поручника Сивицкого, чей батальон отказался сняться с насиженного места и прибыть в лагерь бригады. Если бы этот батальон выполнил приказ о передислокации, Хлобуч еще вчера увел бы бригаду в расположение дивизии полковника Ковальского и сегодня плевал бы на все козни Матушинського. Но, увы… Кстати, почему комендант велел ему прибыть на место встречи с полутора–двумя десятками пустых телег? Занятно…
Издалека донесся натужный гул моторов, и вскоре из–за поворота показалась небольшая автоколонна. Четыре грузовика с наглухо затянутыми брезентом бортами, на подножках каждого по казаку с автоматом. У въезда на мост машины затормозили и остановились. Из кабины переднего грузовика вышли двое в таких же черкесках и кубанках, как и автоматчики, но в хромовых сапогах и с пистолетными кобурами на поясах. Вступили на мост, неторопливо направились к поджидавшей их тройке аковских офицеров.
— Панове, прошу за мной, — сказал Хлобуч Бучинскому и Вильку.
Двое приехавших дошли до середины моста, остановились. Аковцы остановились в двух–трех шагах от них.
— Советский военный комендант майор Серенко, — приложил ладонь к кубанке один из приехавших.
Ровный глуховатый голос, красивое мужественное лицо, холодный спокойный взгляд… Ладно сидящая казачья форма, начищенные до зеркального блеска сапоги, сдвинутая к правому уху кубанка… Золотые погоны, справа на груди два ряда орденов, слева — медали. «Ишь, франт! — с раздражением подумал Хлобуч. — Все вычищено, выглажено, сияет! Небось, из штабников, за всю войну не нюхавших пороху и не видевших окопной грязи. Тебя бы, как меня, хотя бы на недельку в бункер под землю к быдлу и вшам! Вот тогда я посмотрел бы на тебя, кабинетный красавец…»
